РАТ. Что более ужасно? Перспектива потерять память или перспектива вечно помнить все?
СОФИ. Ты думаешь, он может покончить с собой?
МАЙЯ. Я не знаю. Просто от того, что все время думаешь, пользы нет.
РАПТ. Можно указать, что у мышления есть хотя бы одно преимущество над совокуплением: первое не ведет к появлению нового живого существа и в этом смысле не усложняет жизнь. Но в долгосрочной перспективе мышление ведет к убийству.
СОФИ. История это череда ужасных бед, вызванных мышлением.
МАЙЯ. Что?
СОФИ. Как-то он это сказал. Часто он говорил такое, во что на самом деле не верил, чтобы услышать, как это звучит. Не могу представить себе, что он серьезно рассматривал самоубийство. Я любом случае, я не понимаю, почему ты думаешь, что я могу тебе помочь.
МАЙЯ. Его всегда тянуло к умным. Разумеется, потом мы начинаем сводить его с ума, и у него появляется желание видеть нас глупыми и кроткими, но глупые обычно не кроткие, да и не тянет его к глупым. Это его личная разновидность ада. Он никогда не отдает себя полностью, так?
КУИНН. Никогда не отдавай сердце целиком.
СОФИ. Может, тебе просто быть к нему добрее.
МАЙЯ. Думаешь, я злюсь на него? Думаешь, пытаюсь загнать моего мужа в отчаяние? Хочу, чтобы он наложил на себя руки? Так ты обо мне думаешь?
СОФИ. Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
МАЙЯ. Я не хочу, чтобы мой муж перерезал себе горло опасной бритвой.
СОФИ. Не перережет он себе горло.
МАЙЯ. Откуда ты знаешь, что он может сделать?
СОФИ. Потому что я его знаю.
МАЙЯ. Ты не знала его, даже когда общалась с ним.
СОФИ. Я знала его лучше, чем ты.
МАЙЯ. Ты была слишком глупой, если так думаешь. Ты и сейчас глупая. Такие, как ты, невероятно глупы по части того, что действительно имеет значение.
СОФИ. Так чего ты пришла ко мне, если считаешь меня такой дурой?
МАЙЯ. Я не знаю, к кому еще пойти. Я подумала, что ему поможет, если он увидит тебя, поговорит с тобой. Меня он не слушает. Я не знаю, что еще можно сделать.
СОФИ. Не хочу я в это влезать.
МАЙЯ. Мне без разницы, чего ты хочешь. За тобой должок. Ты девушка, которая отдает долги, так?
СОФИ. За мной должок? С чего ты решила, что я у тебя в долгу?
МАЙЯ. Софи, сделай это для меня. Умоляю.
СОФИ. Не умоляй. Я не хочу, чтобы ты умоляла меня.
МАЙЯ. Если хочешь, я встану на колени. Эта поза тебе знакома, так?
СОФИ. О чем ты, черт побери?
МАЙЯ. Просто приди и повидайся с моим мужем. Если не ради меня, то ради Ханны. Она так хочет ему помочь, но не может. Софи, если ты когда-нибудь любила его
СОФИ. Если я когда-нибудь любила его? Если я когда-нибудь любила его? Это абсурд. Это полнейший абсурд.
(Пауза).
МАЙЯ. Это означает, что ты придешь?
(Пауза. СОФИ и МАЙЯ смотрят друг на дружку. Падающий на них свет меркнет).
КУИНН. Главное условие самопознания принять, что самые темные аспекты человеческой мотивации присутствуют и реальны во всем, что мы говорим и делаем. За каждым мотивом таится другой мотив, по большей части несовместимый с первым. Вот почему действия, казалось бы, невозможного, совершенно невозможно избежать.
РАТ. Воды очищения ждут тебя.
4
(Курлычут голуби. КУИНН кормит их, сидя на парковой скамье у авансцены справа. СОФИ подходит и садится рядом с ним. МАЙЯ наблюдает, стоя у дивана).
СОФИ. Я не понимаю, почему ты всегда сидишь здесь и кормишь голубей, как какой-то старик. Я ненавижу голубей. Они грязные, глупые и разносят болезни.
КУИНН. Совсем как люди. Что с тобой? Ты словно увидела призрака.
СОФИ. Этим утром ко мне приходила Майя.
КУИНН. Что ж, это хорошо с ее стороны, вспомнить прошлое.
СОФИ. Она говорит, что он нездоров. Вроде бы, нездоров психически. Это правда?
(РАТ поднимается со скамьи, которая слева у авансцены, смотрит на МАЙЮ, потом идет к своему письменному столу слева, садится и пишет, пока КУИНН говорит).
КУИНН. Он не такой, как прежде. Но я не готов характеризовать его, как психически нездорового. Он всегда был Нет, не знаю, каким он был. Вероятно, тебе это известно лучше, чем мне. По правде говоря, я крайне мало вижусь с ними после их переезда в Лондон.
СОФИ. Ты знал, что с ним не все в порядке, но ничего мне не сказал?
КУИНН. Ты сказала, что ничего не хочешь знать.
СОФИ. Мало ли что я сказала. Тебе следовало поделиться со мной.
КУИНН. Что ж, теперь я это знаю. Ты счастлива?
СОФИ. Майя хочет, чтобы я пошла и повидалась с ним.
КУИНН. Господи, во имя чего?
СОФИ. Не знаю. Она говорит, что боится за него.
(МАЙЯ поднимается по правой лестнице к кровати, поворачивается и смотрит на них, пока КУИНН говорит).
КУИНН. Ты хочешь повидаться с ним?
СОФИ. Нет. Не знаю. Что мне делать?
КУИНН. Я не могу сказать, что тебе делать. И ты никогда меня не слушаешь.
СОФИ. Я всегда тебя слушаю.
КУИНН. Ты притворяешься, будто слушаешь, а потом уходишь и делаешь противоположное сказанному мной.
СОФИ. Я чувствую, что должна пойти и повидаться с ним. Но не знаю, удастся ли мне.
КУИНН. Тогда не ходи. Зачем мучить себя?
СОФИ. А если я не пойду, а с ним что-то случится? Если он причинит себе вред? Ты его знаешь. Он был твоим лучшим другом.
(МАЙЯ уходит с платформы по задней лестнице справа у центра).
КУИНН. Не уверен, что мы и тогда знали друг друга так хорошо. Всегда существовал какой-то барьер. Мы поддерживали иллюзию дружбы, а это другое.
СОФИ. Ты не помогаешь мне, Джимми.
КУИНН. У тебя сейчас все хорошо. Тебя печатают, твои книги хорошо принимаются. Ты многого достигла после того, как покинула нас. Не понимаю, почему ты хочешь подвергнуть себя опасности, окунаясь в прошлое?
(ХАННА выходит на авансцену из левой кулисы, садится на скамью слева у авансцены).
СОФИ. Опасности? И что, по-твоему, он может мне сделать? Думаешь, причинит боль? Ты думаешь, я его боюсь? Такого ты обо мне мнения?
КУИНН. Ты знаешь, какого я о тебе мнения.
СОФИ. На самом деле нет.
КУИНН. Я просто думаю, что не следует тебе вновь подставляться.
СОФИ. Я уже подставилась. И я здесь. Я выжила. Ты продолжаешь думать, что я очень хрупкая. Но на самом деле я сильная. Я сильнее вас всех. Так что перестань оберегать меня.
КУИНН. Кто-то должен.
СОФИ. Я могу постоять за себя. Ты смотришь на меня, но не видишь, какая я. Ты видишь только плоть и кровь.
КУИНН. Ты из плоти и крови. Как и я.
СОФИ. Я знаю, из чего я. Не переводи разговор на нас. Речь не о нас.
КУИНН. Я не перевожу разговор на нас.
СОФИ. Ты все и всегда переводишь на нас. Даже когда этого не говоришь. Как ты на меня смотришь. Ты нужен мне таким, какой ты сейчас, каким был всегда. Я не хочу, чтобы ты становился кем-то еще.
КУИНН. Но я кто-то еще.
СОФИ. Вот и будь кем-то еще. Но не со мной.
КУИНН. Если ты пойдешь повидаться с ним, тебя это убьет.
СОФИ. Меня это не убьет.
КУИНН. Убьет. Это убьет тебя, Софи. В прошлый раз почти убило.
СОФИ. Это убило часть меня. (Пауза). Иногда я задаюсь вопросом, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не пошла повидаться с ним в тот день.
РАТ (за своим столом в МЮНХЕНЕ). Ты думаешь, плоть и кровь не иллюзия?
СОФИ. Тогда я так его боялась. Шел дождь, и меня трясло. Просто трясло от ужаса. Я долго ждала на другой стороне улицы, пытаясь собраться с духом и пойти к нему. А потом дождь полил еще сильнее, я промокла, но не могла решиться. При этом я знала, если повернусь и убегу домой, стану еще более несчастной. Я понимала, что должна повидаться с ним. Поговорить. И мне казалось, что такое уже случалось со мной, в какой-то другой жизни. Словно я знала, что произойдет, и какие будут последствия. Я чувствовала, что это самое важное решение в моей жизни, перейти улицу под дождем, подняться по ступеням, пройти длинным, темным коридором и постучать в дверь его кабинета. Иногда мне снится сон об этой девушке, что стоит под дождем на улице Мюнхена. И я скорблю о ней.
КУИНН. Не только ты.
5
(Пока ХАННА говорит с садовой скамьи слева у авансцены в Лондоне 1932 г., мы видим, как СОФИ идет от правой скамьи у авансцены к кабинету РАТА в Мюнхене 1923 г., где тот работает за письменным столом. КУИНН остается на правой скамье у авансцены).
ХАННА. Мы приехали в Мюнхен, когда мне было семь лет, после войны. И каждую ночь мне снилась Прага. Мне до сих пор снятся узкие переулки и извилистые улочки. Прага мрачная сказка в моей голове. Но когда мы перебрались в Мюнхен, и погуляли в парках, и побывали во дворце, и улицы были мокрыми от дождя, и дома высокими и странными, и люди кричали, и на улицах гремели выстрелы. В Мюнхене я начала задаваться вопросом, а может, жизнь это сон. И в Мюнхене она вошла в нашу жизнь.
СОФИ (в кабинете РАТА, Мюнхен, 1923 г. РАТ увлечен работой). Профессор Рат?
РАТ. Минуточку.
СОФИ. Если вы чем-то заняты, я зайду в другой раз.
РАТ. Теперь я потерял ход мыслей.
СОФИ. Извините. Это моя вина.
РАТ. Что вам угодно?
СОФИ. Не следовало мне приходить. Я оставлю вас в покое.
РАТ. На улице льет дождь.
СОФИ. Это неважно.
РАТ. Вы уже промокли.
СОФИ. Все у меня хорошо.
РАТ. Если хотите, можете посидеть у камина, пока дождь не закончится.
СОФИ. Я в полном порядке, не волнуйтесь.
РАТ. Вы не в порядке. Вас трясет.
СОФИ. Не от холода. Я немного напугана.
РАТ. Что вас напугало? Дождь?
СОФИ. Не дождь. Вы.
РАТ. Я? Меня еще никто не боялся.
СОФИ. От вас все в ужасе?
РАТ. Заверяю вас, моя жена, к примеру, меня не боится. Даже наоборот.
СОФИ. Все студенты боятся.
РАТ. Почему? Я так ужасно к ним отношусь?
СОФИ. Нет. Вы великолепный преподаватель. Потому что вы так много знаете.
РАТ. Это иллюзия. Но что нет?
СОФИ. Есть такое, что не иллюзия.
РАТ. Что именно? Что, по-вашему, точно не иллюзия?
СОФИ. Плоть и кровь.
РАТ. Вы думаете, плоть и кровь не иллюзия?
СОФИ. На самом деле я не так много знаю о плоти и крови.
РАТ. Не волнуйтесь. Кто-нибудь вас научит, и скоро, я уверен.
СОФИ. Я надеюсь найти того, кто сможет меня научить.
РАТ. Да. Я тоже. (Они смотрят друг на дружку. Звуки ливня и отдаленного грома). Вы так дрожите. Вот. У меня на диване одеяло.
СОФИ. Я не хочу доставлять вам неудобств.
РАТ (набрасывая одеяло ей на плечи). Вы должны заботиться о своем теле. Иллюзия это или нет, но именно в нем живет ваш разум.
(Они смотрят друг на дружку).
СОФИ. Спасибо. Я постараюсь запомнить.
РАТ. Присаживайтесь к камину.
СОФИ. Может, только на минутку. (Они садятся на диван). Так лучше. Так хорошо. (Она смотрит в невидимый огонь. Он на нее). Что? Что такое?
РАТ. Ничего. Я просто Что-то мне в вас знакомо.
СОФИ. Я Софи Келлер. Хожу на ваш семинар по трагедии.
РАТ. Я знаю, кто вы. Я не об этом. Какое-то странное воспоминание. Только это не воспоминание. Я не знаю, что это. Теперь я дрожу. Должно быть, здесь сквозит.
СОФИ. Может, это предчувствие беды. Мой отец говорил, если ты так дрожишь, значит, кто-то ходит по твоей могиле.
РАТ. То есть это ваше предчувствие означает, что вы собираетесь умереть.
СОФИ. Но вы тоже дрожите.
РАТ. Ваше предчувствие говорит о том, что я собираюсь умереть?
СОФИ. Мое предчувствие говорит о том, что мы с вами собираемся умереть.
РАТ. Вообще-то этого не избежать. Или вы о том, что мы умрем вместе?
СОФИ. Не знаю. Я о том?
РАТ. Не могу сказать, о чем вы. (Пауза. Они смотрят друг на дружку). Ладно. Вы посидите у огня, а я принесу вам кофе, хорошо.
СОФИ. Я не пью кофе.
РАТ. Вам нужно что-то, чтобы согреться изнутри.
СОФИ. Да. Нужно. Как и вам.
(Они смотрят друг на дружку).
6
(ХАННА на скамье в саду, слева у авансцены. Пока она говорит, МАЙЯ поднимается на платформу по левой задней лестнице, проходит мимо стола и стульев, спускается по ступеням слева к СОФИ, которая сидит на диване по центру и РАТУ, он у письменного стола слева).
ХАННА. Впервые я увидела Софи, когда папа привел ее домой на обед. Он приводил студентов домой и раньше, обычно самых лучших, потому что маме нравилось общаться с ними. Это помогало ей оставаться на связи с его жизнью за пределами нашего дома, и она находила больше точек соприкосновения со студентами, чем с коллегами папы. Все они были очень уж чопорными, за исключением Джима Куинна, который всегда был добрым и веселым. На меня никто из папиных студентов впечатления не произвел, до появления Софи. Я могла сказать, что она другая. И мама могла это сказать, я это видела. Маме она понравилась больше остальных. Но было и что-то еще. Я чувствовала, что было, но не понимала, что именно. Я была маленькой девочкой. И полюбила Софи. Полюбила с того самого момента, как увидела. Не могла оторвать от нее глаз. Такой она была.
СОФИ (с МАЙЕЙ и РАТОМ после обеда в их доме в Мюнхене, 1923 г.) Это так приятно, что вы пригласили меня в ваш дом.
МАЙЯ. Меня всегда интересовали студенты моего мужа. Они кажутся такими потерянными, угодив в великую, прекрасную темницу из книг и идей, но совершенно беспомощные в реальном мире, да еще находящиеся в полной зависимости от своих профессоров. Я кормлю их, как дворовых котов, и жалею. Но вы не такая, как они, правда?
СОФИ. Я не дворовая кошка?
РАТ. В своем классе Софи пишет лучше всех, очень тонко чувствует и понимает классическую литературу. Ум у нее блестящий.
МАЙЯ. Когда ты говоришь о ней, она краснеет, как ангел со старой картины. Все это, конечно, хорошо, но я о другом. В ее глазах есть что-то такое, чего нет в глазах других. По первому взгляду она хрупкое, беспомощное маленькое существо, но в ее глазах какой-то отчаянный голод.
СОФИ. Голод к знаниям?
МАЙЯ. Голод к чему-то. Даже Ханна это видит. Наша маленькая девочка обожает вас, знаете ли. И ее на мякине не проведешь. Она, по-своему, тоже все тонко чувствует. Если на то пошло, Ханна слишком умна, что для нее далеко не плюс. Может привести ей несчастья. Вы собираетесь иметь детей, Софи?
СОФИ. Я пребываю в сомнениях. Дети ужасают. Все создано из надежды и страха. Их пронзительная ранимость. Я всегда волнуюсь, что-то говоря или делая, потому что кажущееся несущественным для меня может оставить незаживающую рану на всю их жизнь, или дать им какую-то жуткую идею, и она будет вечно их преследовать или побудит на какие-то неадекватные поступки. Не знаю, хочу ли я брать на себя ответственность за душу другого человека. А кроме того, не стремлюсь я оказаться в тюрьме традиционных семейных отношений и потерять свою душу.
МАЙЯ. То есть не хотите стать такой, как я.
СОНЯ. О, нет. Я не хотела сказать ничего такого.
МАЙЯ. Иногда я чувствую себя, как в тюрьме. И завидую вашей свободе. Я отдала свою в шестнадцать лет. Поэтому понимаю, о чем вы.
СОНЯ. На самом деле я говорила не о вас. Я такая глупая.
МАЙЯ. Маленькой девочкой в Праге я прокрадывалась на кухню и ела корочки с пирогов, которые пекла моя мать. Я знала, то неправильно, но ничего не могла с собой поделать, такие вкусные были корочки. Думаю, я поступала правильно. Имела право есть вкусняшку, пока она была теплой. Человеку требуется брать удовольствие от жизни, если ему предоставляется такой шанс. Но когда мать поймала меня, она сдернула с меня панталоны, высекла до крови и сказала, что я никогда не найду себе мужа. Мы платим за каждое удовольствие, которое получаем. Возможно, замужество стало моим наказанием за съеденные корочки пирогов моей матери.
РАТ. Так я твое наказание?
МАЙЯ. Ты мое все. А если человек все для другого человека, тогда он должен быть его наказанием, как и его экстазом. Его жизнь, но также и его смерть. Одно вытекает из другого?
РАТ. Да. Думаю, что да.
СОНЯ. Я завидую вашей жизни, вашему ребенку и вашему мужу. Вероятно, у меня ребенка не будет. Я умру раньше.
РАТ. У Софи предчувствие, что она умрет молодой.
МАЙЯ. Правда? Кто-то собирается ее убить?
(МАЙЯ и СОФИ смотрят друг на дружку).
7
(ХАННА встает и идет к КУИННУ, сидящему на парковой скамье справа от авансцены. Лондон, 1932 г. Поют птицы).
ХАННА. Меня очень впечатлили твои лекции по греческой трагедии. Я проглатывала пьесы одну за другой. Никто так больше не пишет.
КУИНН. Твой отец уверен, что никто не может.
ХАННА. Не понимаю, почему. Эти пьесы о реальном, о том, что существует и сейчас, о любви и предательстве, ненависти, насилии, жертвах. Меня зачаровала Ифигения. Она должна умереть, чтобы ее отец мог вернуть шлюху, без которой им гораздо лучше. И все-таки она соглашается. Жертвует собой ради него. Умирает ради него.