Скрябин без труда получил доступ к этому занятному документу. Но, когда прочел его, поневоле усомнился: а точно ли всё это написал прокурорский следователь? Никогда прежде Николай не встречал прокуроров, которые изъяснялись бы подобным образом. Текст письма если отбросить преамбулу и подпись был такой:
Считаю своим долгом сообщить, что 6-7 мая с.г. в селе Макошино произошло нападение на людей со стороны сверхъестественных существ, которых принято именовать «навы» или «нави». Они, согласно верованиям народного язычества, представляют собой возвращенных к мнимой жизни мертвецов, которые ходят, питаются и разговаривают почти как живые. Разве что, у них нет спин. А посмертная анатомия навей претерпевает столь радикальные изменения, что они приобретают способность как ходить по земле, так и плавать под водой, равно как и принимать облик представителей фауны. Представать в людском обличье нави могут лишь после захода солнца, а в виде животных способны появляться когда угодно. По некоторым поверьям, нави могут выглядеть днем как лишенные перьев птицы.
Особо хочу отметить, что нави в своем изначальном, человекообразном облике, появляются среди живых спонтанно, без какого-либо участия сведущих в оккультных науках людей. Однако в дальнейшем такие люди часто влияют на действия навей, поскольку у тех наблюдается определенная мозговая дисфункция, и они обычно нуждаются в стороннем руководстве.
Прошу не считать мои слова бредом сумасшедшего или проявлением легковерия. В результате нападения навей убиты с особой жестокостью пять человек, чьи тела найдены с содранной кожей и переломанными костями. Причем сама их кожа так и не была обнаружена. Преступлениям этим присущ именно тот «modus operandi», который народные предания приписывают навям.
На основании вышеизложенного прошу направить в Макошино представителей НКВД, которые имеют опыт в расследовании преступлений, носящих иррациональный характер.
Это письмо Скрябин и передал на рассмотрение Валентину Сергеевичу. Однако к тому времени в Макошино уже выехала следственная группа из ГУГБ, возглавляемая капитаном госбезопасности Крупицыным. Обычная следственная группа не из «Ярополка».
2
Смышляев явно был недоволен упрямством своего подчиненного. Но, удивив Николая, не стал собственное недовольство открыто выражать.
Ну, что же, сказал он, похоже, мне вас не переубедить. Не скрою: я подозревал, что так и будет. Вот, он взял со стола и протянул Скрябину толстую картонную папку, на которой едва стягивались тесемки, это копия материалов из Макошина, присланных капитаном госбезопасности Крупицыным. Уверен, что он проводит расследование со всей тщательностью. Да вы ведь его знаете: работали с ним вместе в прошлом году над делом о шаровых молниях в Крыму!
Да, было такое, сказал Скрябин, принимая папку из рук Валентина Сергеевича.
Николай хорошо помнил те «шаровые молнии». Год назад в районе Севастополя внезапно начались возгорания неясной природы. И ладно бы загорались только неодушевленные объекты; сгорело заживо и несколько людей. Официальная версия гласила: всему виной шаровые молнии. Однако этим делом заинтересовалась Москва. И следственная группа во главе с капитаном госбезопасности Крупицыным прибыла в Крым, где принялась с безрезультатным рвением искать поджигателей: вредителей и врагов народа.
Поиски шли полтора месяца в течение которых сгорели два виноградника и самовозгорелся школьный учитель, умерший впоследствии в ожоговом отделении близлежащей больницы. Так что к расследованию подключили эксперта из «Ярополка»: Николая Скрябина. И он сказал тогда Крупицыну, как только ознакомился с деталями происшествий: «Пирокинез. Возможно, применяемый неосознанно».
Но лишь три недели спустя они нашли её: шестнадцатилетнюю девочку ученицу той самой школы, где сгорел один из педагогов. И задержание школьницы едва не обернулось новой трагедией. Девочка подожгла причал, на котором сотрудники НКВД взяли её в кольцо: надеялись, что близость морской воды позволит избежать серьезных осложнений. Спасаясь от огня, наркомвнудельцы попрыгали в море, и один из них едва не утонул: не мог вынырнуть из-под груды рухнувших досок, которые и в воде пылали, словно их поджег «греческий огонь». Николай спас тогда коллегу, однако не стал афишировать, как ему это удалось. Школьница же сдалась только после того, как ей пообещали: её не отправят в тюрьму, а заберут для изучения способностей в Москву. Что и было сделано.
Но вот судьба следственной группы Крупицына после всего случившегося повисла на волоске. Знакомство с методами «Ярополка» (которого по документам не существовало вовсе) означало дилемму: либо группу нужно расформировать, а её участников признать психических невменяемыми и отправить на излечение; либо они должны дать подписку о неразглашении любой информации, касающейся проекта. А заодно и получить уведомление о том, нарушение этой подписки будет квалифицировано как «покушение на основные политические завоевания пролетарской революции», что подпадает под действие статьи 58-прим УК РСФСР. И Николай тогда, год назад, поспособствовал тому, чтобы дело ограничилось подпиской.
3
Я прикажу телеграфом известить Крупицына о вашем прибытии, сказал Смышляев.
Но про себя подумал: вряд ли это поможет Скрябину наладить отношения с капитаном госбезопасности. За минувший год проект «Ярополк» получил особые полномочия: теперь его представитель становился куратором любого расследования, в котором участвовал. И было крайне сомнительно, что Крупицын придет в восторг, когда Скрябин приедет курировать (а фактически контролировать) его следственную группу.
Спасибо, Валентин Сергеевич. Я очень ценю ваше содействие. Скрябин встал со стула решил, что аудиенция окончена.
Погодите, у меня для вас кое-что есть, остановил его Смышляев. Я запросил сегодня из хранилища вещдоков один артефакт: тот прибор врангелевских времен, который вы привезли год назад из Крыма. Возьмите его с собой у меня есть ощущение, что он вам пригодится. Он извлек из своего стола лакированный краснодеревный ящичек, снабженный двумя латунными ручками, и вручил его Скрябину в надежде успокоить свою совесть.
Но всё равно, когда тот вышел, немедленно задался вопросом: а он, Валентин Смышляев, не убийца ли теперь? Молодой человек, с которым он только что говорил, находился в страшной опасности. А он даже не намекнул ему об этом.
Да, Валентин Сергеевич знал, что вмешиваться в ход событий ему бессмысленно это никогда не помогало. То, что он ощущал этого не удавалось изменить еще ни одному человеку. Предчувствия явно приходили к Смышляеву не со стороны человеческих существ и этими существами исправляться не могли. Если бы даже он запретил Скрябину ехать в Макошино, тот мог уехать и без его разрешения благо, находился сейчас в отпуске. А главное всё то же самое могло приключиться с ним где угодно.
И всё-таки не вмешаться вовсе Валентин Сергеевич не мог. Слишком уж страшная картина ему открылась: растерзанное, исполосованное то ли бритвой, то ли острейшим кинжалом тело молодого человека, лежавшего ногами в речной воде, а головой на почерневшем от крови песке обширного речного пляжа. И руководитель проекта «Ярополк» вызвал к себе секретаря надиктовал ему текст телеграммы, которую следовало отправить в Макошино. Не совсем такой телеграммы, о которой он говорил Скрябину.
А потом, когда секретарь ушел, Валентин Сергеевич снова извлек из сейфа личное дело Скрябина и уставился на строчку, которая так и цепляла взгляд: Участие в проекте «Ярополк» одобрено лично товарищем И.В. Сталиным. Ведь и сам Валентин Сергеевич вступил в нынешнюю свою должность с одобрения того же человека, встреча с которым состоялась у него без малого полтора года назад.
4
Свое невероятное назначение Валентин Сергеевич получил в декабре 1937-го когда де-юре числился умершим уже год и два месяца. Он так и не сумел до конца свыкнуться с мыслью, что к прежней его жизни к театру, к старым друзьям, к семье, возврата уже не будет. Однако выбора у него не оставалось. Все, кто вместе с ним входил когда-то в московский кружок тамплиеров, оказались за решеткой. Как и Александр Барченко, который тестировал много лет назад его парапсихические способности. А прежний патрон Барченко, великий и страшный комиссар госбезопасности 3-го ранга Глеб Бокий так и вовсе был к тому времени расстрелян. Так что проект «Ярополк», ради участия в котором он, Валентин Смышляев, отказался год и два месяца тому назад от прежней своей жизни, остался без руководителя.
И всё же когда ему сообщили, что его вызывает к себе Хозяин, Валентин Сергеевич даже помыслить не мог, в чем состояла истинная цель назначенной ему аудиенции.
За окнами кремлевского кабинета Вождя вихрился легкий снежок. И уже наползали ранние декабрьские сумерки: рабочий день товарища Сталина всегда начинался далеко за полдень. Лампа, горевшая на столе Хозяина, давала мягкий, слегка рассеянный свет, из-за чего вся обстановка казалась обманчиво камерной, домашней. Пока Сталин бесшумно расхаживал по кабинету в своих горских сапогах из мягчайшей кожи и раскуривал трубку, Валентин Сергеевич стоял у дверей. И не сводил глаз с Хозяина даже мимолетного взгляда не кинул в сторону длинного посетительского стола, по обеим сторонам которого круглились спинки невысоких стульев.
Что же вы стоите, товарищ Смышляев? вопросил, наконец, Вождь как будто только теперь заметил присутствие посетителя. Присаживайтесь! И он чубуком трубки указал не на один из гостевых стульев, а на кожаное кресло, приставленное к хозяйскому столу.
Валентин Сергеевич вздрогнул, и под ложечкой у него засосало от неопределенных предчувствий. Он знал: мало кого Хозяин усаживал вот так, чуть ли не наравне с собой. Присев на краешек кресла, он выпрямился в ожидании, словно был студентом, который ждет на экзамене первого самого каверзного вопроса профессора. Сталин окинул его взглядом и чуть усмехнулся. А затем пристроил свою трубку в стоявшую на столе стеклянную пепельницу и сам уселся за стол.
Я полагаю, сказал он, вы всем довольны, товарищ Смышляев, на вашем новом месте службы? Или, быть может, у вас есть какие-нибудь пожелания? Жалобы?
Да, жалоба у Валентина Сергеевича прежде имелась: в октябре прошлого, 1936-го года, когда был рассыпан готовый типографский набор его книги по актерскому мастерству. И с жалобой этой он скорее от отчаяния, чем в расчете на помощь, обратился тогда к Александру Васильевичу Барченко. Не напрямую написал ему письмо. И получил ответ уже прямой: Барченко позвонил ему и сообщил, что ордер на арест его, Валентина Смышляева, уже подготовлен. И что избежать этого ареста никак нельзя: один из прежних знакомцев-тамплиеров написал на него донос на имя только что назначенного наркома внутренних дел Ежова.
Однако, сказал Барченко, я уполномочен передать вам предложение, которое одно только и может вам помочь. Если вы согласитесь, конечно. И он сообщил, в чем будут состоять новые обязанности Валентина Сергеевича, если когда он сделанное ему предложение примет.
Я всем доволен, товарищ Сталин. Валентин Сергеевич прямо посмотрел в глаза Вождю, который только слегка дернул бровями показывая, что другого ответа и не ждал.
И вам известно, что особое подразделение в составе НКВД СССР, на благо которого вы столь успешно трудитесь, не имеет в данный момент официального руководителя.
Это не был вопрос. И Валентин Сергеевич только коротко кивнул чтобы показать свое согласие со словами Хозяина, а не чтобы подтвердить собственную осведомленность. Сталин был для него как deus ex machina в древнегреческом театре: необъяснимый, непредсказуемый, всесильный. Валентин Сергеевич до сих пор не представлял, почему этот человек позволяет ему жить хоть и под чужим именем. Что, разве других одаренных эзотериков не имелось в Союзе ССР?
Должно быть, эти мысли каким-то образом отобразились у Валентина Сергеевича на лице, потому как темно-янтарные глаза Хозяина вдруг странновато блеснули.
Как думаете, товарищ Смышляев, спросил он, смогли бы вы встать во главе этого особого подразделения?
Валентин Сергеевич испытал даже не страх. То был благоговейный ужас. Губы его словно бы заледенели, и он позор на голову актера! дважды запнулся, произнося одну-единственную фразу:
Но как же я ведь у меня даже нет специального звания в системе ГУГБ. Он едва не ляпнул: «Даже нет больше своего имени»; но, слава Богу, вовремя спохватился.
Этот вопрос мы решим. Главное у вас есть доверие партии и советского народа, которое вы заслужили.
Валентин Сергеевич с трудом удержался от того, чтобы поерзать в кресле. Он хорошо знал, чем он заслужил подобное доверие: использовал по полной программе свой дар предощущений. И за минувший год с небольшим дал три важнейших прогноза. Во-первых, он безошибочно определил, что в декабре 1936 года тяжелая болезнь доконает несчастного и боготворимого всеми писателя Николая Островского. Во-вторых, он загодя предсказал смерть Серго Орджоникидзе: в минувшем феврале тот выстрелил себе в сердце. И, в-третьих, он точно описал, как и когда умрет отец новейшей науки ядерной физики, британец Эрнест Резерфорд: в октябре нынешнего года, после хирургической операции по поводу неожиданно возникшего ущемления грыжи. В том, что касалось таких предсказаний, дар Валентин Сергеевич никогда не давал сбоев.
И всё-таки Валентин Сергеевич слышал собственный голос будто со стороны: сам себе не верил, что собирается возражать Хозяину. И всё-таки, товарищ Сталин, в проекте «Ярополк» есть люди, который гораздо лучше меня разбираются в разной антинаучной чертовщине. Он издал жалкий смешок.
При последних его словах Хозяин поглядел на Смышляева с выражением, которое тот с удивлением трактовал как насмешливое понимание.
В разной антинаучной чертовщине вполголоса, словно бы про себя, повторил Сталин, затем взял трубку, затянулся раза два или три, и только после этого заговорил вновь: Есть у нас люди, думающие, что большевики по определению отвергают любые суеверия и чертовщину. Это неверно, товарищ Смышляев. Если чертовщина служит делу рабочего класса и освобождению человечества от ига капитала, то мы такую чертовщину можем и должны использовать в своих целях. Вы с этим согласны? И он глянул на посетителя поверх трубки, пряча в усах эту свою знаменитую усмешечку.
В горле у Смышляева что-то сухо щелкнуло, однако он снова заговорил точнее, вместо него будто говорил какой-то дерзкий бесенок, задавшийся целью Валентина Сергеевича погубить:
Согласен, товарищ Сталин, поскольку раз есть Бог, то должен быть Ну, то есть я ведь совсем не атеист, как вы понимаете.
Так ведь, говоря формально, у нас нет таких условий приема на службу в НКВД, которые требовали бы обязательного атеизма. И, тем паче, никто его не требует от участников проекта «Ярополк». Вот, к примеру, в «Ярополке» есть один перспективный молодой сотрудник Николай Скрябин. Успели уже с ним познакомиться? Так он, я думаю, даже и в диалектику не верит его больше метафизика влечет. Как и вас, товарищ Смышляев. Принимайте проект: я предчувствую, что с его участниками вы сработаетесь.