Закончив омовение, я выключил воду и вышел из ванной. Посмотрев через стекло в парадной двери, я увидел, что Амир стоял за открытыми воротами, прислонившись к машине и разговаривая с кем-то по телефону. Когда я открыл дверь, в лицо мне ударил солнечный свет, который в помещении был приглушен затемненным стеклом. Сильно сощурившись, я нацепил свои кроссовки и сбежал вниз по лестнице.
Давай быстрей, торопил Амир, садясь за руль.
Я трусцой добежал до машины и сел на переднее пассажирское место, и машинально начал натягивать на себя ремень.
Амир, заводя машину, заметил это краем глаза и коротко хохотнул.
Ты это чего делаешь?
Спасаю тебя от штрафа и ответственно отношусь к своей жизни, я постучал по торпеде. Твоя?
Амир копался в своем телефоне и, не отрываясь от экрана, ответил вопросом на вопрос.
Кто?
Машина, Амир, машина твоя?
Да, отец купил. Я хотел сам накопить и взять себе какую-нибудь поскромнее, но, конечно, я очень доволен.
А на чем ваша ездит?
Одному его другу очень нужна была машина, он пока ее отдал.
У него все та же «Тойота»?
Ага, «Камри».
Не стыдно тебе разъезжать на машине, которая гораздо круче машины твоего отца? язвительно улыбнулся я.
Так, все, поехали, наигранно заторопился он, смеясь.
Мы выехали на городскую дорогу и довольно быстро поколесили в сторону центральной Мечети «Сердце Чечни». Улицы привлекали меня так, словно за окном были дикие животные, а мы на сафари. Даже в простой забор из желтого кирпича я всматривался так пристально, будто пытался разобраться, что это такое.
Рассказывай, что у тебя там
Нет, ты рассказывай, перебил Амира я прежде, чем он завершил свой вопрос.
В моем тоне было хладнокровие, подкрепленное не столько равнодушием, сколько недовольством.
Что рассказывать?
Ты знаешь, продолжал я в том же духе.
Амир тяжело вздохнул. Он вел руль одной рукой, но теперь поставил на нее и вторую.
У меня мама умерла, Саид.
Дал геч дойл цун.
Я смягчился. Немного, но смягчился. Амир на секунду взглянул на меня, потом еще раз вздохнул.
Я рассказывал все Лиане, надеясь, что она расскажет это тебе.
А с каких пор в нашем общении присутствуют посредники? уже более резко сказал я. Знаешь, я все пытался понять, в чем перед тобой провинился? Что сделал такого, что ты не стал со мной делиться?
Да ни в чем ты не
А потом понял, что, наверное, тебе просто стыдно, ведь твою невесту должен был выводить я.
Когда за невестой приезжает свадебный кортеж жениха или же просто кто-то приезжает ее забрать, из родительского дома ее должен вывести родной брат или другой молодой ближайший родственник по отцу, если братьев нет. Среди всех двоюродных братьев Амира я являюсь ему самым близким, потому и выбор тут должен был быть очевидным. Еще в детстве мы с ним, не засыпая ночами и обсуждая свои подростковые дела, представляли, как я вывожу его невесту, и я дразнил его тем, что мою невесту будет выводить Лорс, который тогда только-только появился на свет.
Ты не можешь так говорить, хмуро сказал Амир.
А ты не можешь это отрицать.
До Мечети мы доехали в молчании. Я думал о том, не переборщил ли я, ведь он все-таки пережил горе. Но меня раздражал тот факт, что он будто бы воспользовался им в качестве оправдания. Добравшись до места, Амир рывком въехал на огромную стоянку, находящуюся в стороне напротив Мечети. Заполнена она не была, потому мы небрежно встали на первое попавшееся свободное пространство и вышли из машины. Перебежав через проезжую часть, пропускаемые понимающими водителями, мы направились в Мечеть. Вместе с нами было немало людей, которые тоже опаздывали на молитву. Мурашки прошлись по коже: как же долго я этого ждал. Это ощущение единства, сплоченности, родственного дружелюбия по отношению ко всем окружающим от мала до велика. Глядя друг на друга, мы смущенно улыбались, стесняясь опозданию. Взбежав по ступеням, мы сбросили обувь у рамки металлодетектора, стоящей в дверях.
Вся мечеть была расстелена коврами для молитвы. Ее центральный зал был широким, просторным, высоким, с массивными квадратными колоннами. У дальней стены, справа от михраба тянулась узенькая лестница с перилами из белого мрамора, которая вела к минбару, откуда читают хутбу проповедь, а посередине располагалось возвышение, где муэдзин всегда распевал призыв на молитву. Взглянув наверх, я увидел гигантскую люстру, каркас которой был золотым, а между ним рассыпались переливающиеся блестящие камни. Тело люстры окружало воссозданное черно-золотыми камнями изображение Каабы; выпуклый из-за одного купола и четырех полукуполов потолок был весь расписан голубыми, красными и синими орнаментами, а также аятами из Кур`ана, а цвет мраморных стен Мечети представлял собой бежевый градиент. Мы подбежали к уже молящимся мужчинам и присоединились к молитве. Имам, руководивший ею, читал шепотом почти про себя, потому что громко и вслух проводятся утренняя, вечерняя и ночная молитвы. Приятное ощущение прохлады от кондиционеров обхватило меня, остужая тело после чудовищной грозненской жары, а ковер под ногами тесно объял мои плоские стопы. Окончив молитву, все остались сидеть на коленях и читали зикр поминание Бога, которое всегда желательно совершать после молитвы. Амир одернул меня и показал на парня, сидящего в окружении почтенных мужчин на первом ковровом ряду за имамом. Обычно на этих местах сидят одни старики, ибо остальные мужчины выказывают свое признание, оставляя ближайшее к имаму место для них, и потому для меня стало интересной загадкой то, что делал среди них этот молодой человек, которому на вид было лет двадцать пять. Амир, окончив зикр, заговорил.
Это очень хороший парень. Порядочный. Он часто дает тут уроки по религии, да и в целом очень много времени здесь проводит. Его почти все знают и любят. Он учит детей Кур`ану, раздает милостыню и
Ты к чему-то ведешь? спросил я.
Я о том, Саид, что ты должен быть осторожен в выборе друзей в Грозном. А вот такие люди, как он вот с такими и стоит дружить парню вроде тебя.
В смысле?
В прямом. Наше с тобой поколение, можно сказать, отравлено. Грязи много, он вздохнул. Просто я переживаю за тебя. Ты будешь учиться тут, ты еще совсем молод. Не хочу, чтобы ты считал каждого встречного своим другом. Не дай Бог свяжешься с плохой компанией потеряем тебя, он печально улыбался.
В этот момент я сумел оценить всю глубину той дыры, которая образовалась между мной и Амиром. Можно сказать, что он совсем не понимал, каким человеком я теперь являюсь: наше особо тесное общение закончилось около двух лет назад (оно немного растворилось, и мы перестали делиться своими сокровенными тайнами, лишь справляясь о делах друг друга несколько раз в месяц), а за эти два года я претерпел многократные изменения в характере и устоях. Дошло до того, что я не признавал нужды в дружбе как таковой, а теперь он предупреждал меня о том, чтобы я не привязывался к первым встречным мне людям. Я особо никогда ни с кем и не дружил и к понятию «дружба» относился скептически. Для меня те, кто зовут себя друзьями это люди, лишь на время связанные между собой чем-то общим, которые забудут о дружбе сразу после того, как обстоятельства разведут их подальше друг от друга.
Я понял тебя, Амир. Прислушаюсь.
Имам вознес ладони и, произнеся последние молитвы, подул на свои руки и провел по лицу, и все повторили за ним.
Надев обувь, мы с Амиром сошли по лестнице и направились к машине.
Пошли, сфотографируемся? предложил он, когда мы перебежали дорогу.
Где? спросил я.
Он кивнул в сторону декорации, находящейся с краю от стоянки, которая состояла из английских слов «Я» и «Грозный», которые были налеплены поверх изображения трех зеленых кавказских гор с заснеженными верхушками, а окаймляла все это красная дуга, повторяющая форму «сердечка».
Ну, давай. Первый день в Грозном, все-таки.
Я встал на подиум, находившийся позади анимационных гор прямо под красной дугой, и сложил руки на груди. Вообще, большинство моих фотографий однотипны: почти на всех из них мои руки в одном и том же положении, и у меня порой возникало ощущение, что это происходит непроизвольно. Я нахмурился, улыбнулся и услышал щелчок камеры на телефоне Амира.
Улыбаешься протянул он, изучая фотографию. Потом сфотографируем тебя через год и посмотрим на твое лицо.
Приехав домой, мы застали Висайта еще спящим, но жена Амира уже не спала. Я поприветствовал ее.
Де дик дойл17, красиво и обаятельно улыбнулась она.
Диканц дукх ехийл18, ответил я.
Я ненавязчиво и чуть пристыжено взглянул на нее. Глаза у нее были то ли ярко-карие, то ли темно-зеленые. Они не были лучшей чертой ее лица, но красы ее это не умаляло. Губы у нее были тонкими, а нос был ровным, не длинным и не коротким. Высокий лоб заканчивался туго затянутым платком, а над тонкой бровью, будто нарисованная, красовалась родинка.
Твое имя ведь Селима? спросил я, на мгновение решив, будто сделал это специально, чтобы пристыдить брата. Мол, он настолько все тихо провернул, что я даже не знаю имени его жены. Но то была лишь шальная мысль, ведь с язвами на эту тему я завязал еще в машине. На деле же я просто испытывал неловкость, не зная, о чем еще с ней говорить.
Да, утвердила она и опустила голову в смущении от сложившейся ситуации.
Амир тотчас же отвлек нас.
Где мелкая? спросил он ее как можно холоднее из-за того, что с ними был я.
Наверху, ответила Селима точно так же, даже не посмотрев на него.
Когда мы поднимались, она пыталась осведомить нас о том, что ребенок спит, но едва ли это остановило бы Амира. Распахнув дверь, он медленно направился в сторону большой кровати, на которой прямо посередине в окружении больших подушек лежало маленькое чудо.
Алима, это имя всплыло из-под сознания, хоть я этого никогда не запоминал и не пытался. Видимо как-то услышал краем уха еще в самой Москве.
Берсанова Алима Амировна, смущенно поправил меня Амир, неотрывно глядя на нее.
В одном этом взгляде было столько любви, нежности и ответственности, сколько во всей моей жизни мне еще не довелось испытать. Он смотрел на свою дочь и, видимо, забыл обо всем вокруг: о том, что рядом с ним стоит его брат, и перед которым по чеченским обычаям не очень-то и привычно проявлять столько внимания своему ребенку, хоть я никогда не стал бы кого бы то ни было за подобное осуждать.
Я взглянул на лицо девочки: разрез глаз у нее был явно в Берсановых. Практически у всех нас поголовно были небольшие, узкие миндалевидные, почти раскосые, но очень выразительные глаза. Остальные черты лица вроде крохотного вздернутого носика совсем как у Люлюки оценивать было рано, потому что дети меняются очень часто и стремительно.
Такая красивая, ма ша Аллаh19, сказал я. Сколько ей?
Три месяца, немного поколебавшись, ответил Амир.
Мне были понятны его колебания, ведь после его свадьбы прошло лишь девять, но это было совсем не мое дело.
Я сидел в своей комнате, и голова моя снова была занята будущим. Чаще остальных меня посещала мысль о том, что я буду обузой дяде и брату с его женой. Мне было очень неприятно думать о том, что мое нахождение тут будет доставлять им дискомфорт. Еще в Москве я недосягаемо мечтал о том, чтобы снимать квартиру здесь самостоятельно и быть независимым от всех своих родственников Грозного.
Примерно через полтора часа Амир снова зашел в комнату, заявив, что ваша проснулся и велел собираться, ибо сегодня мне нужно было показаться родственникам.
Сначала к йохк де́це, потом к Сулейману, а дальше папа уже не сказал.
Йохк деца «старшая тетя» в переводе с чеченского языка. У нее всегда было интересно; она очень любила меня и каждый раз, когда я приезжал, встречала с большой радостью. Мы вели с ней не обычные формальные беседы, а обсуждали очень глубокие и серьезные темы. Она была одной из немногих, с кем было действительно интересно общаться. Обычно, приехав в гости, бывает, испытываешь какое-то неудобство, и по большей мере стесняешься, но у моей старшей тети старшей сестры моего отца, я всегда был заинтересован в общении. Каждый раз она давала мне советы, словно понимая, что меня ждет в ближайшем времени. Несмотря на нашу с ней большую разницу в возрасте, она живо схватывала все современные уклады, которые я пытался ей объяснять. Я восхищался ее умом и умением понимать меня; если я что-то рассказывал ей, она с неподдельной заинтересованностью подхватывала, бережно относясь к нашим разговорам. Когда пришла весть о том, что мы едем к ней, я уже ожидал, как буду набивать там свой желудок, ибо у нее дома всегда было много вкусной еды, а мгновением позже вспомнил про пост.
Я готов.
Выйдя с Амиром во двор, мы застали вашу выходящим из пристройки.
Отлично сработано, молодцы! недовольно бросил он нам, оттряхивая руки.
Что случилось? недоумевал Амир.
Я увидел, что волосы у ваши были влажными, штанины в щиколотках намочены, а рукава приподняты: он совершил дневную молитву.
Я сделал ламаз только сейчас, а мой сын и племянник съездили в Мечеть, не разбудив меня! в шутку бурчал он по-чеченски. Слово «намаз» чеченцами употреблялось реже, чем распространенный его перевод «ла́маз».
Амир стукнул себя по лбу.
Извини.
Извини, угрюмо передразнил его ваша, направляясь к машине.
Ваша был невысоким, но и не низким мужчиной. Обычно в его возрасте люди уже сдаются и отращивают себе живот, но вот он выглядел очень подтянутым, пусть и был плотным. Его большие руки выглядели неестественно для его возраста они были очень рельефными, крупными, крепкими и живыми. Лицо у него было ясным, с правильными чертами: ровный нос, небольшие черные глаза. Я видел его фотографию в молодости он был просто чудо как красив. Но его красота и благой облик часто не вязались с его грубостью и принципиальностью: у ваши были свои устои, которые никому из окружающих нельзя было ставить под сомнение.
Так, поехали. Бисмилляh! с этими словами ваша завел машину, когда мы с Амиром сели сзади.
Йохк деца жила в десяти минутах от дома дяди Висайта, но даже живи она на другом конце Грозного ехать долго не пришлось бы, ведь это небольшой город. Я любил Грозный, но ощущал себя здесь чужаком, и даже находясь тут, часто терял время дома. До йохк децы мы доехали, слушая, как ваша разговаривает по телефону, громко обсуждая серьезные дела по работе. Было такое ощущение, что ему кажется, будто стоит ему поубавить тон и его собеседник абсолютно потеряет всякую способность его слышать.
Поднимаясь по лестнице на второй (и последний) этаж невысокого жилого дома, мы услышали звон замка за дверью квартиры нашей тети, не успев даже подойти к ней.
Не умеешь ты позволять делать тебе сюрпризы, Кесира! задорно рассмеялся Висайт, широко раскинув руки.
Улыбка, освещавшая лицо моей йохк децы, была такой радостной и веселой, что я в ту же секунду ею заразился и избавиться от нее уже не мог. На ее большом полном лице красовались знакомые мне черные очки в прямоугольной оправе, а под ними, сощуренные от улыбки, на меня смотрели любящие глаза. Обратив голову в другую сторону, она артистично недовольно застыла взглядом на мне.
Ты чего так пропал-то, даже по телефону ни разу не позвонил! на этот раз уже она раскинула руки, обняв Висайта и Амира, и все еще глядела на меня.
Я был занят, сказал я, чем вызвал у нее смех.
Тут она резко накинулась на меня, зажав до треска в ребрах, а затем отстранилась, окинув оценивающим взглядом.
Алелай, как же ты вырос! цокнула она. Куда вы все так расти-то торопитесь?