Я никуда с вами не поеду, сказала она. Лучше состариться в компании твоего родственничка.
Надя кивнула на портрет Петрова Первого.
Что ж, сказал Борис Михалыч. Кажется, я сделал всё, что мог.
И он вышел из комнаты, впервые не заперев за собой дверь. Надя боролась с собой. Куда она пойдёт? Начинается зима. В этом домашнем сарафанчике она мигом замёрзнет. Но что её ждёт здесь? Светские беседы при свечах до конца жизни?
Выйдя из комнаты, она очутилась в небольшом коридорчике, заканчивающимся винтовой лестницей. Её комната была на чердаке. Она спустилась на второй этаж и оказалась в просторной гостиной. Лиза играла с куклами, сидя на разноцветных ковриках около сквозной печной трубы. Завидя Надю, девочка сказала:
А я уж думала, ты никогда не спустишься к нам!
В ответ Надя сковано улыбнулась.
А где твой дедушка?
Внизу, сказал, чтоб я тебя поторопила.
Ну конечно
Так что, поторопись! сказала Лиза, неуклюже вскочила на ноги и начала дурачиться. Быстрее, быстрее! Он жи тебя жди-о-от!
Ладно, ладно! подняв обе руки, ответила Надя. Я иду.
"Я иду", повторила она про себя и пересекла комнату, шагнув к лестнице, ведущей на первый этаж.
Внизу её ждал Петров.
Спасибо, сказал он и указал на сумки. Выбери себе подходящую одежду. Там есть всё, что нужно, тёплые носки, свитера, джемперы, подштанники, дутая куртка, шапка, перчатки. Вон, зимние ботинки размер вроде твой. Я подожду снаружи.
Петров вышел в сени и снова не закрыл за собой. Надя услышала, как входную дверь он всё-таки захлопнул холодно. Она оделась по погоде и вышла вслед за ним. На улице был минус, но снег ещё не выпал. Ещё вчера шёл дождь. Надя прошла по дорожке в сторону калитки, тоже открытой, и наконец оказалась за пределами своей тюрьмы.
Петров стоял около двухместного вездехода, расписанного краской из баллонов и увешанного всяческим хламом, и курил. Вот уж точно богатый клан!
Ты можешь бежать, сказал он. Я правда не знаю, куда ты побежишь и зачем, но я разрешаю тебе уйти.
Надя молча развернулась к нему боком и пошла вдоль ограды.
То, что случилось там в лесу было ошибкой! крикнул ей вслед Борис Михалыч. Если ты останешься, я дам тебе всё. Ресурсы, свободу передвижения, охрану, подмастерья, всё, что угодно. И ты сможешь уйти в полис в следующее окно. Если же ты уйдёшь сейчас, то я не стану тебя защищать. И пускай тогда родственники Шкобаря сами решают, что с тобой делать.
Надя остановилась. Это пат. Безнадёжная ситуация. Если она уйдёт сейчас, то проиграет Идти-то и некуда. Но как остаться? Как можно вот так предать память о Стасе и Вите?
Пожалуйста, не уходи! услышала она вдруг тоненький голос Лизы.
Она повернулась. Девочка стояла у калитки, утонув в тулупе, который был ей страшно велик. На ногах дедовские незашнурованные ботинки.
Ты чего выскочила? ахнул Петров. Почему без шапки? А ну-ка, бегом в дом! Бегом, я сказал!
Девочка не слушалась.
Ты обещала починить мою куклу! закричала она и расплакалась, прижав свои миниатюрные кулачки к глазам.
Я скоро вернусь, сказал Петров и подхватив внучку под руки, унёс её обратно.
Надя стояла, не в силах сдвинуться с места. Когда барин вышел за ограду, она вперила в него свои глаза и спросила:
Почему так жестоко? Почему послал за мной этих отморозков? Почему не переговоры, как сейчас? Где было твоё змеиное дружелюбие? Что ты вообще, блядь, за человек такой?!
Ну вот мы и дошли до самой сердцевины этой истории, да? спросил вдруг Петров уже не так дружелюбно. Разве ты не знаешь, что твой деверь проиграл в карты членам БЧП гораздо больше, чем у него было? Даже после того, как они забрали его землю и дом, он всё равно остался должен.
И что? неуверенно спросила Надя.
Ладно бы только это, так он ещё и нанёс оскорбление моему младшему брату, между прочим, папе нашего Славика. Помнишь такого? Его ещё Чехманом называют.
Мразь
Да! согласился Петров. Отважная мразь, совершению тупоголовая, но целеустремлённая и сдуру способная на настоящий подвиг! Тут сошлись два фактора. Во-первых, вы, к вашему несчастью, попались отряду Славика, а не другим моим ребятам. Во-вторых, ко всеобщему уже сожалению, когда я давал указания относительно вас, я не подозревал о столь тонких нюансах во взаимоотношениях Виталь Степаныча и моего племянника. В общем-то, можно сказать, что твой деверь был в розыске, и вы автоматически поставили себя под удар, связавшись с ним. Я ничего этого не хотел! он резким движением выкинул окурок. Эти ебанаты голову же себе сломают, лишь бы угодить старшему! Понимаешь? Ну?! Что мне теперь, сука, обосраться что ли, чтобы ты осталась?!
Повисло молчание. Они смотрели друг другу в глаза пару секунд и вдруг рассмеялись. Надя прыснула первая, Петров неуверенно подхватил, и вот они оба стоят и хохочут, как парочка сумасшедших. Когда приступ смеха прошёл, Надя утерев выступившие слёзы, сказала:
Я ненавижу тебя, Петров. Не могу не ненавидеть
Мне твоя любовь даром не далась, Наденька, ответил Борис Михалыч. Мне нужны твои мозги.
Надя сделала несколько неуверенных шагов в сторону вездехода и, проходя мимо Петрова, сказала:
Поехали
Петров кивнул и сел за руль.
Значит, на выезде из Борисовки к нам присоединятся две машины сопровождения и грузовик, деловито сказал он. Ребята все хорошие у меня, бойцы. Эти места давно вычищены подчистую мародёрами, но вдруг мы что-то пропустили? Заодно навестим парочку общин, соберём дань, свершим суд и посмотрим, что там к чему. У нас тут есть старая карта с обозначениями стратегических объектов и заводов. Бункеры, плотины, электростанции. Там по пути немало было населённых пунктов, так-то. Кое-где даже дома дособытийные стоят. Ну как, дома. Остовы. Ты там бывала?
Нет.
М-м. Ну всё равно, если будут идеи, где можно поживиться на благо общины, милости прошу, делись, не держи в себе. А то, может нам туда и не надо, а надо куда-нибудь ещё, в более козырное место, м?
Не знаю, сказала Надя. Не галди.
Угу, угу, промычал Петров и кивнул, глядя перед собой.
За пределами своей крепости и в окружении вассалов Борис Михалыч несколько преобразился. Грудь колесом, взгляд сосредоточенный, голос повелительный. Он был из тех, кого слушались. Что-то в его повадке, в позе, в том, как уверенно он двигался, заставляло людей хотеть подчиняться ему по собственной доброй воле, хотя он, в общем-то, был не очень крупный мужчина.
Мат Борис Михалыч использовал, как некое супер оружие. Работало безотказно.
Миш, ты долбоёб, вот признайся мне? Куда ты прёшь? Ты первый раз что ли едешь? Какого хера ты прёшься вперёд? У тебя маневренности нет, гололёд вон, посмотри, блестит дорога, у тебя задний привод. Встань в середину колонны! За мной. И едь, нахуй! Да! И Шеру скажи, чтоб шёл за тобой. А ребята замыкают! Петров закрывает дверь, через которую только что орал. Ебану-уться Простите мой французский. А ты говоришь, гуманистическая миссия! У меня вон, толпа ебанашек на выезде! Поехали!
Он посигналил и махнул рукой, когда колонна, наконец, выстроилась.
Поехали, говорю!
Действительно, хорошие ребята, съязвила Надя.
Когда надо, они своё дело знают. Это я их так. Для порядка.
А Чехман тоже с нами едет?
Слава? Нет, заверил её Петров. Понимаешь, Слава это особый случай. Во-первых, он мой родственник. А во-вторых, у них же, можно сказать, религиозная организация. Их много, с ними надо осторожно Они верные, но жадные и требовательные.
Разве не ты лидер БЧП? удивилась Надя.
С недавних пор. И не могу сказать, что получаю от этого удовольствие. Не я это начал.
А кто?
Видишь ли, мы с братьями все трое от разных матерей. Средний брат Степан Костолом о нём ты, безусловно, слышала. Он заведует в Туголесье, по-моему, ты там некоторое время жила неподалёку?
Надя кивнула. О зверствах Костолома по отношению к тем, кто отказывался платить налоги, складывали легенды.
Суровый он тип, знаю, сказал Петров. А мой самый младший брат, Ерёма который помер год назад, унаследовал Барановское. Оно, если помнишь, чуть правее, туда, на северо-восток. Они там производили неплохую пастилу из яблок, ну и хозяйство у них хорошее, мясо было, молоко, соответственно, да так много, что долгое время были на самообеспечении, я только и успевал им помогать с доставкой всего этого добра туда-сюда по разным губерниям. Жили в общем хорошо, все были, что называется, в шоколаде. Только-только восстановили хоть что-то после этого ебанутого, прости господи, набега на Москву. Лет, наверное двенадцать-тринадцать назад. Ну я туда и не совался с советами. Оказалось, в общем, что всё это время Ерёма пестовал среди своих крестьян некий культ Чистой Плоти. Мол, все люди рождены идеальными от природы, и любое вмешательство в замысел Божий грешно и поэтому нежелательно. Известно же, что заставь дурака Богу молиться, так он череп себе пробьёт? Ну и усмотрели местные жители в пóстах всё самое, что ни на есть, демоническое, поминая всем известные события. А потом стали отказываться от удобрений, которые мы получали из Москвы дьявольские же технологии. Особенно хорошо эти идеи пошли у безотцовщины. Они даже стали называть фуражиров бесами, потому что те, якобы, бессмертные. А Славик был вообще самый ярый служитель культа и всё обещался убить фуражира при встрече. Не удивлюсь, если он-таки преуспел. Некоторых бэчепэшников тогда прилюдно казнили пóсты, что всех только раззадорило, а потом какие-то придурки и вовсе подожгли городские склады с припасами.
Это я помню, сказала Надя. Кстати, зачем?
Они всерьёз думали, что фуражиры пришли за их жратвой! Понимаешь, что в голове у людей? Я когда об этом всём услышал, понял, что клан мой в опасности. Мне пришлось, грубо говоря, немножко вмешаться в идейную сторону вопроса.
Каким образом? спросила Надя.
Я ратовал за прагматизм. Когда становится нечего жрать, люди слегка отпускают свои идеалы, если только это позволяет им снова начать жрать. Я поощряю их, когда они правильно себя ведут. Стал их покровителем. А когда умер Ерёма, то и предводителем. Но обретя таких сторонников, я конечно, беру на себя риск. Эти ребята порой неистово исполняют.
Что исполняют?
Да ничего не исполняют. Выражение такое.
Понятно.
Долгое время они молчали. Дорога здесь была расчищена, но вся была покрыта трещинами и рытвинами. Чем дальше от Борисовки, тем хуже. Они ехали не быстрее шестидесяти километров в час, объезжая бесконечные ухабы. Надя разглядывала окрестности.
На землю опускалось молоко тумана. Сквозь белую хмарь порой выглядывают гигантские сооружения прошлого, пришедшие в полную негодность. Перекошенные опоры линий электропередачи, с которых давно растащили все провода и цветные металлы, выглядели как скелеты доисторических животных, однажды побеждённых и оставленных здесь, чтобы пугать детей и одиноких путников. Разрушенные градирни со следами от осколков и фугасов больше никогда не выпустят пар в серое небо. Кратеры от падения бомб превратились в овраги и пруды. Дикие животные и птицы куда-то попрятались. А может быть их всех давно съели? Надя никогда не заезжала так далеко на север от Москвы. По слухам, места дальше были лютые.
Они пробыли в пути уже около часа, когда Петров снова разорвал тишину своим глубоким баритоном:
Вот хотел тебя спросить, не знаешь, что это вон там за херня стоит? Чем они там заняты на этой тарелке? Вокруг даже трава не растёт, а охраняют они её чуть ли не строже самой Москвы. Жратву только у нас выменивают на всякое.
Надя посмотрела, куда он показывает и вдалеке на холме увидела гигантскую антенну, направленную в небо.
Москва запечатана, сказала она. Мы своим оружием даже не поцарапаем её корпус. А тут, как ты скажешь, стратегический объект средство связи с космическим аппаратом, во-о-он там, она указала пальцем на "Пионер".
Зачем им такая большая тарелка?
На "Пионере" всё время живут пóсты. Вахтёры, объяснила Надя. Пóсты должны быть связаны с родной сетью, а это просто огромный поток данных. Немыслимый, пожалуй.
Тогда почему они не подают сигнал напрямую в Москву?
Как ты заметил, здесь даже растительность пострадала. На этих станциях посты живут глубоко под землёй, чтобы не попасть под облучение. Там же сигнал преобразуют и направляют по оптическому каналу в полис. В обратную сторону это работает точно так же. Такие тарелки есть рядом с каждым полисом. Скоро "Пионер" направится к другому городу и эта станция надолго опустеет.
И откуда ты всё это знаешь? заговорщически спросил Петров.
Просто знаю, ответила Надя.
Нет, на самом деле.
Это долгая история.
А я не тороплюсь, сказал Петров. Мы обернёмся только к ночи. Если хочешь, конечно, можем молчать всю дорогу. Или о погоде поговорим?
Мои родители пóсты, зачем-то призналась Надя.
Так и знал, сказал Борис Михалыч.
Ага, конечно.
Нет, правда. Либо ты одна из них, что вряд ли, судя по твоей кондиции в твои сорок с лишним лет
Ну спасибо, поддержал
Уж как есть, отмахнулся Петров и продолжил. Либо ты их потомок или типа того. Третьего не дано. Ты лучше скажи мне вот, что почему твои родители ушли из полиса? Это же не Москва была, так?
Новосибирск, сказала Надя.
Ну и зачем пóсту бежать из своей стальной пещеры? Что им там не понравилось?
Тебе не понять, Петров. Это история любви.
Почему же? искренне спросил Борис Михалыч. Я знал любовь. Однажды
Надя посмотрела на него сбоку и увидела, как вокруг его глаз скопились горестные морщины. Он старался не смотреть на неё.
В полисах нельзя рожать детей обычным способом.
Как же они, блядь, размножаются? Как микробы? Почкованием? Петрова аж всего передёрнуло от этой мысли.
Каждый пóст имеет право оставить после себя одного потомка. Рост популяции в закрытом городе, населённом людьми, живущими по триста с хреном лет это огромная проблема.
Ну надо думать, так и есть, обронил Михалыч.
Они берут свои гены и смешивают с чужими в пробирке. Отбираются самые жизнеспособные варианты, штуки три-четыре, и из них начинают выращивать человека в искусственной матке. До рождения доходит только один.
А остальные?
Грубо говоря в компост
Сатанизм! ужаснулся Петров.
Ну Прагматизм, Борис Михалыч. Всё, как ты любишь. Один человек один наследник. При этом, если ты решаешь оставить после себя потомство, ты должен уйти из жизни, когда отпрыск достигает шестидесятилетнего возраста.
И многие так делают?
Далеко не все, поэтому город постоянно и цапает себе предместников. Большинство пóстов откладывает этот момент до последнего. Правда, после достижения двухсот пятидесятилетнего рубежа, размножение запрещается. Но клетки могут взять в хранилище, чтобы потом использовать для смешения, и многим этого вполне хватает.
И что? Твоя мама забеременела?
Да. Они с папой решили, что оставят ребёнка, и убежали из города ещё до моего рождения, которое им никто бы не разрешил.
И что стало с ними потом?
Их убили, когда мне было семнадцать. В Новосибирских предместьяхдругие порядки. Люди заметили, что родители не стареют, начали задавать вопросы. А потом.... "Здесь жизни нет", такими вот были последние слова моего отца. Я чудом избежала их участи и без сожаления свалила оттуда. Работала на фермах, какое-то время путешествовала с бродячей бандой, попала в хорошие руки. Видела целые города, возведённые исходниками в нейтральных землях. Много было всякого, в основном жуткого. Там, как выяснилось, тоже жизни нет. Тогда я решила, что однажды стану пóстом, и приехала в московские предместья. И встретила Колю. Он был грубый, сильный, но красивый и сообразительный. Я забеременела и осталась жить у него на ферме. Родился Стас. Пять лет всё было хорошо. Пять лет я думала, что возможно даже смогу жить, как все А потом кто-то из твоих людей оклеветал Колю. Он совершил ужасную ошибку и пóсты его убили.