Куда? я наконец-то смог говорить.
К нам домой.
К нам?
А к кому? Я вызвала такси. Имею право забрать супруга в ложе для исполнения супружеского долга, Светка показала безымянный палец на правой руке. На нём сверкало обручальное кольцо. Именно такое, как я когда-то представлял, что надену ей в день нашей свадьбы. На моём правом безымянном тоже блестело. Да ладно!
Ну, пора, значит пора, Серёга всё быстро понял. Или сопоставил. Розовое оставило каждому из нас то, чего мы хотели больше всего на свете.
Светка понюхала наши с Серёгой стаканы:
Как вы это пьёте? У нас дома есть односолодовый. Может, к нам, Сергей. Я обещала Марине из магазина вас познакомить. Ещё не поздно, запросто ей позвоню. Набирать?
Звони! воодушевлённый Серёга почти танцевал под попсовый мотив, заигравший из скрипучих колонок над барной стойкой.
А утром А что «утром»? Утром начался новый день. Другой, не похожий на все остальные.
Юлия Бадалян
Бездна смотрит на тебя
«Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» слышала она в детстве от бабушки. Поучая внучку, бабушка вкладывала в это изречение Ницше несколько иной смысл, чем философ, предупреждавший борцов с чудовищами. Она предостерегала девочку от уныния и бездеятельного отчаяния. И девочка, теперь уже взрослая женщина, старалась, встречала повороты своей судьбы стойко. Цепенея в первые мгновения, быстро овладевала собой и хладнокровно составляла план действий. И не успокаивалась, пока не исполнит его. Всё это время внутри неё будто бы жил стальной стержень, не дававший ей потерять себя. Расползтись бесформенной массой, забыть о том, что делает её самой собой. Заглянуть в бездну.
А может зря? Вот она чёрненькая, чавкающая, приветливая Придёт время, и она улыбнется тебе беззубым ртом безумия, дохнёт пылью небытия. Придёт время Оно уже пришло? Тёмное, вязкое, беспросветное. Время отчаяния. Много ли нужно одинокой тридцатилетней женщине, чтобы впасть в него?
Ей было нужно много и она это получила. Смерть, сначала мужа, потом любимого младшего брата, непоправимая ссора с сестрой, долги Не все ли равно, что привело её на край?
А там, на краю Интересно там. Ведь там бездна.
* * *
Всё началось с того, что из незнакомой пока бездны нет, Бездны! Из Бездны выпорхнул попугай. С мощным клювом, внушительным хохолком и весьма любопытным лексиконом.
«Время вышло! провозгласил он, по-хозяйски усевшись на шкаф. Пройдите в первый вагон!»
Кто обращает внимание на бестолковую болтовню попугаев? Никто. А зря: вагон действительно был. Дверца шкафа-купе гостеприимно отъехала, обнажив гладкий бок поезда метро и уже открытую дверь. «следующая станция «Зоопарк» услышала она, с удивлением обнаружив себя на прохладном сиденье. Минута, другая и она уже стояла в пустом гулком вестибюле. Одна.
«Зоопарк закрывается через час», услужливо предупредил попугай, слетев с ближайшего светильника. И она пошла. Мрамор под ногами масляно поблёскивал, струился, заплетался в узлы «Змеи!» ещё не до конца осознав это, она пронзительно завизжала. Заметалась, пытаясь найти свободную от отвратительных гадов дорогу, и, наконец, побежала к выходу, вскидывая колени, будто пытаясь взлететь над собственным кошмаром.
* * *
Как она попала к этой клетке, не знал никто. Даже попугай, который встречал её, повиснув на прутьях вниз головой.
Что же ты обидела нашу девочку, укоризненно проскрипел пернатый, мало того, что никакого почтения, ни одного комплимента, так ещё все ноги ей отдавила! Не боишься, что детишки за мать вступятся?
К-какую мать? стуча зубами, спросила она.
Нашла, кого спрашивать! расхохоталась вредная птица. Ты разве не знаешь, что у попугаев отсутствует осознанная речь?
Но как же А сюда как? пролепетала она.
Как-как-как Кеша-мальчик! проскрежетало в ответ.
Ты же говорил Вот ехидный! попугай всё больше её злил.
Ехидна-ехидна-ехидна отозвался тот, изображая эхо.
Она досадливо отмахнулась и замерла: прямо над головой что-то захлопало. И этим чем-то, вернее, кем-то, оказалось весьма странное существо. На гладком и блестящем, словно бронзовом, теле льва хлопали роскошные терракотовые крылья, разгоняя мощные потоки воздуха. «Чудовище!» крикнула было она. Но нет, сдержалась, всхлипнула только. И правильно: разве можно так называть красивую женщину? Рыжие кудри мягкой волной падали на точёные звериные плечи. Тонкий греческий нос, в меру густые брови, миндалевидные карие глаза, глубокий мелодичный голос.
Твои чудовища не так красивы? осведомилось существо и тут же отвернулось, явно не ожидая ответа. Кеша хороший, ласково продолжило оно, гладя подскочившего попугая, хочешь инжира?
Чудовища-чудовища-чудовища, подтвердил пернатый, хватая фиолетовый кусочек.
* * *
Она не поняла, как начала падать. Стояла на пыльной траве, силясь подобрать слова и спросить у явно разумного сфинкса, куда и, главное, почему она попала, как почувствовала, что травы этой больше нет. Вместо неё воронка. Или тоннель. Или шахта. Кто её разберёт? Что-то, во что можно долго падать. Лететь, уворачиваясь от множества коричневых, ветвистых рогов, которые проплывали мимо, кружились в неведомом танце и каждую секунду угрожали вспороть ей кожу. «Откуда они здесь? пронеслось в голове. Оленьи?»
Представь себе, услышала она насмешливый голос.
Его обладатель чуть шепелявил и, к тому же, довольно сильно гнусавил.
А зачем?
Всегда хотел, чтобы рога были как у оленя, пояснили из тьмы, они изящные. Мощи только не хватает, но красиво же! Правда? застенчиво закончил бык. Или человек?
Он сидел в роскошном кресле, обитом бархатом винного оттенка. Тренированное тело атлета обтягивала чёрная футболка, в мягких коровьих губах покачивалась травинка, крутые рога были кокетливо украшены цветками олеандра.
Будь моей гостьей, предложил хозяин, и она тотчас оказалась в кресле напротив него.
Где я? наконец смогла спросить она. Почему?
А ты не знаешь? удивился тот. Там, выход откуда ты должна найти сама. Или не найти Как тебе больше нравится.
Повисла тишина. Где-то капала вода, где-то потрескивал огонь. Минотавр выжидающе смотрел на неё влажными карими глазами.
Спасибо. Я Пожалуй, я пойду. Попробую выйти отсюда, немного подумав, решила она: не хватало ещё застрять в лабиринте!
Ну-у-у попробуй, протянул человекобык, выплюнул травинку и поднялся.
Она в ужасе замерла, ожидая атаки. Но Минотавр равнодушно повёл накачанным плечом, что-то нажал на ободранной кирпичной стене и исчез в бесшумно открывшейся перед ним двери.
Она огляделась. Вокруг круглые стены, как в башне. Несколько уходящих в темноту коридоров. Какой выбрать?
Что, всё-таки решила выбираться? проскрежетало над головой.
Попугай! Нашёл её! Она обрадовалась вредной птице как старому другу. Он же выведет её?
Ты поможешь мне вернуться домой? она нежно погладила его по хохолку.
А тебе зачем? попугай удивился так искренне, что ей стало неловко.
Пойдём, вместо ответа она двинулась к ближайшему коридору.
* * *
Пожалела она об этом сразу. Кому понравится, что его встречает гарпия?
Полуженщина-полуптица невозмутимо сидела на кованом основании светильника, и на уродливое клыкастое лицо падал тусклый отсвет факела. Светлее от огня почти не становилось, зато по стенам колыхались отвратительные тени. Пахло гнилью.
Она зажала нос одной рукой, второй инстинктивно прикрыла голову и стремглав бросилась вперёд, в любой момент готовая к тому, что в спину вцепятся когти чудовища. Или в затылок ударит его клюв.
Обошлось. В коридоре стало темнее, воздух очистился. Немного успокоившись, она перешла на шаг. А где попугай? Бросил её здесь? Не стоило доверять ему.
Кеша-хороший, Кеша-хороший! донеслось с потолка.
Вот ты где! Почему ты не предупредил меня?
Пр-ривет!
Зачем ты притворяешься? разозлилась она. Ты же всё понимаешь!
Пр-ривет!!!
Ты издеваешься???
Ответом было громкое рычание, и она поняла: попугай здоровался вовсе не с ней. А может, хотел предупредить, но зачем? Как она могла бы подготовиться к встрече с огромным двухголовым псом?
Мамочки просипела она, вжимаясь в стену.
Мамочка-мамочка-мамочка, заверещала птица. Я же говорил, за мамочку есть, кому вступиться.
Я не сделала ничего плохого его маме! она беспомощно глянула на пернатого.
Но тот уже куда-то исчез, оставив её один на один с Орфом. Пёс оглушительно лаял, подходя всё ближе и ближе.
«Ну всё» отрешённо подумала она. Хотя, чего она так боится? После всего, что на неё свалилось, разве страшны чудовища? В голове замелькали обрывочные картинки, которые она в последние месяцы старалась отгонять слишком было больно. Вот она сидит у постели умирающего мужа, вот опознаёт тело брата, вот вглядывается в искажённое ненавистью лицо сестры Вот она в кабинете нотариуса, непонимающе уставилась в документы. Вот Она тряхнула головой и посмотрела прямо в глаза чудища. В четыре горящих блюдца, пылающие среди косматой бурой шерсти. Прошла минута, другая
Постепенно из глаз Орфа уходила ярость, горящие блюдца тускнели. Наконец, пёс фыркнул и уставился на свои лапы. Она осторожно сделала шаг вперёд чудовище не пошевелилось. Ещё шажок, ещё Из раскрытых пастей разило тухлым мясом, это она осознала уже на бегу. Коридор стал шире, посветлело, в лицо ударил поток свежего воздуха.
«Лети!» голос попугая прозвучал неожиданно звонко, напевно. И она полетела. Ветер подгонял, кружил, трепал волосы, проходился холодом по спине. Как во сне. Во многих её снах, которые заканчивались одинаково: падением. И сейчас она тоже начала падать Падать, падать В Бездну?
* * *
Она сидела на полу ванной комнаты, кутаясь в плед. Кроме давно не стираной ночной рубашки, под ним ничего не было. Босые пятки зябли на гладкой плитке рядом с Бездной всегда холодно. Ну что, пора? Это же так просто! Глубоко вдохнуть, зажмуриться и шагнуть в Бездну. Бездна гостеприимно раскроется. И захлопнется.
«Чавк?»
«Нет», твёрдо сказала она. Впервые за много месяцев выпрямилась, подхватила с полочки бутыль с пеной для ванны, открутила крышку, вдохнула аромат розового масла и Направилась к шкафу. Платье выбирать.
Москва, июнь-ноябрь 2022 г.
Евгения Блинчик
Стрелку мне
Стрелку мне, стрелку! я кричу прямо в лобовое стекло, только зелёную!
Прямо четыреста метров, заявляет мне динамик. Дорога тут же поворачивает налево.
Поверните направо, поверните направо и дорога моментально выпрямляется.
Мимо лобового стекла пролетают голуби и соколы. У соколов в лапах гармошки, у голубей арфы. Оглушительная волна нежно-бравурного марша обрушивается на машину. Машина подпрыгивает, но руля ещё слушается. Мимо проносятся поля, по краям которых неспешно прогуливаются степные орлы в жилетках с золотыми часами и накрахмаленными салфетками на груди. Мыши-полёвки, музыкально припискивая, периодически выскакивают перед орлами, совершают несколько рок-н-рольных па с обязательным подъёмом-переворотом через клювы орлов и тут же, рыбкой, ныряют обратно в свои земляные норки. Промахнувшиеся мгновенно самоподжариваются, обливаются брусничным соусом и совершенно добровольно отдаются в лапы орлам. Орлы благосклонно принимают. Всё это я вижу, стремительно проносясь мимо, краем глаза.
Не косись, а то реальное косоглазие случится нудно поучает меня машина, смотри прямо и в зеркала; и педальку, педальку-то прижми, а то я скорость теряю
Тычу ногой вниз и понимаю, что жму на какие-то шестерёнки; педалей не нахожу ни газа, ни тормоза. Осталась только педаль сцепления, но она вертится под ногой как юла и хихикает.
Ай! неожиданно орёт машина, что это?
Дорогу нам преграждает, наклонив голову и свирепо глядя нам в фары, старая опытная и агрессивная овца-защитница. За её спиной через дорогу быстро перебегают молодые овечки и ягнята в золотых шкурах.
Ни что, а кто! ору я в ответ, объезжай!
Я не могу со слезами в голосе воет машина, там же ямы! Я же не трактор! У меня же колёсики и лапки!
Опускаю глаза вниз и вижу через пол, как все четыре колеса обрастают кошачьими лапками. Лапки мелькают с бешеной скоростью. А, будь, что будет! И я тяну руль машины на себя. Машина взлетает вверх с истошным кряканьем, теряя перья и чешую, сопровождаемая удивлёнными возгласами божьих коровок и кузнечиков.
Эй, вы куда?! изумлённо кричит вслед овца-защитница, что за дела? А поговорить?
Прости, подруга, некогда! повиснув на проводах электропередач, машина чувствует себя в безопасности, как-нибудь, при случае!
И, дав газу, в искрах воздушного электричества, планирует вертикально вниз, на гигантский дуб, увешанный золотыми цепями и с алмазным пирсингом в центральной части ствола, прямо там, где криво вырезано кухонным ножом: «Няня была тут». Мы не успели долететь, как с цепей посыпался дождь из котов в очках виртуальной реальности, с электрогитарами в лапах и пышно взбитыми двадцатипроцентными сливками на усах.
Вот порвите мне партитуру, свирепо воет кот с новомодным маникюром-заточкой на передних лапах и микронаушником в ухе, распущу на лапшу из китайского ресторана!
За печенью лучше следи, мимоходом бросает машина, приноравливаясь к кривизне ствола, диета у тебя не способствует, столько жиров жрать!
И начинает активно драть кору всеми кошачьими лапками на своих четырёх колёсах.
А что?! огрызается она на изумлённую русалку, из чьей зубастой пасти, от раскачивания дуба, выпала чья-то нога в рваном лапте, если лапки есть, то им тоже надо размяться!
У меня внутри салона болтанка, из-под кошачьих лапок, прямо через временно-пространственный дуршлаг, на передние сиденья летит качественная дубовая стружка; на землю, прямо котам на головы, валятся творчески исполненные табуретки с двумя ножками и отсутствием сидений. Через пелену отходов деревообрабатывающей промышленности всматриваюсь в убегающие зеркала и вижу, что кольцо котов-гитаристов сжимается, у некоторых в лапах разделочные ножи для голубого тунца и сковороды с кипящим маслом; многие смачно облизываются; и у всех взбитые сливки на усах превращаются в сливочный соус. И у каждого по фингалу вокруг левого глаза. На какой-то момент мне кажется, что настроение у котов не очень хорошее.
Хватит развлекаться! я поддаю коленом по колокольчику, растущему из педали сцепления, газу! И стрелку мне!
«Далась тебе эта стрелка, всплывает надпись на лобовом стекле, да ещё зелёная. Делать больше нечего?».
Ездить без неё не могу, я лихорадочно жму на шестерёнки и пытаюсь отмахнуться от колокольчика, мне направление надо, голос же постоянно врёт! Он тупой, у него же прямое с кривым одно и тоже!
«Точно надо?», лобовое стекло фактурно складывается в ухмылку, «последний раз спрашиваю; потом не отвертишься, без шансов».
В этот момент, машине удаётся отодрать лапки от полупропиленного когтями дуба, и, уронив вниз последнюю, творчески исполненную табуретку на двух ножках, мы, сбивая в полёте жёлуди и листья, рвём вперёд. От удара жёлуди лопаются, из них с писком и чириканьем разбрызгиваются сказки, тут же запечатлеваясь на планирующих листьях. Вся эта пелена, подхваченная потоком воздуха, стелется за машиной, но застревает в цепях и котах. Коты, побросав ножи для тунца, ловят листья на сковороды и отжарив во фритюре, торопливо едят. После чего, с разлившимся по мордам вдохновением, разбегаются по цепям и начинают драть гитары когтями. Ударная волна музыки поддаёт нам под задний бампер.