Нехотя открыв глаза и встав с кровати, Алмаз решил прогуляться по зданию и осмотреться. Поднявшись на второй этаж, он прошелся по широкому пыльному коридору, пропитанному запахом сырости и плесени. Под потолком занудно гудели и потрескивали лампы дневного освещения, разбрасывая бледный свет. Одинаковые бежевые двери без ручек вели в номера, и Алмаз открыл ближайшую. Небольшая комнатка без душа, бетонный пол, покрытый толстым слоем серой грязи. Вроде ничего необычного, но в последний момент он обратил внимание на кафельную плитку, которой был покрыт один из углов комнаты. Вроде, раньше в санаториях не делали умывальники прямо в комнате. Немного задумавшись, Алмаз прикрыл дверь и, выйдя в коридор, поднялся на крышу здания. Отсюда открывался просто великолепный вид: с одной стороны, в ярких лучах солнца, словно чешуя огромной рыбы, переливалось золотом море, с другой раскинулись волны гор, пестря всевозможными оттенками зеленого. Алмаз ненадолго засмотрелся пейзажем, закуривая очередную сигарету. В одном из углов крыши он увидел специально оборудованное место для принятия солнечных ванн: небольшая ровная площадка со слегка проржавевшей оградой. Алмаз сразу подумал притащить сюда койку из какого-нибудь номера и лежа на ней наслаждаться закатами. Вид багряного диска солнца, медленно скрывающегося в синеве вод, был лучше любого телевизора.
Весь день он бродил по санаторию, осматривая вверенную под его охрану территорию. Новый забор возвели добротный бетонная стена, высотой около двух метров, прямо как в воинской части, где он служил по молодости, только "колючки" не хватает. В отдаленном от самого здания закутке, он нашел несколько яблонь. Деревья немного одичали, но продолжали плодоносить. Вся земля возле стволов была усыпана желто-зелеными шариками падалицы. Подняв несколько яблок, Алмаз вытер одно из них об себя и надкусил. Кислятина. Надо подождать еще с недельку, пока дозреют.
Кроме главного корпуса, на территории санатория было еще два здания поменьше: какое-то подобие клуба в его советском понятии, и столовая. Но двери и окна обоих зданий были накрепко заколочены и заварены стальными прутьями.
В главном корпусе, или как его прозвал Алмаз ските, запертой была лишь одна дверь, которая вела в подвал. Тяжелые створки были перекрыты металлическим засовом с амбарным замком. Алмаз попробовал подобрать к нему какой-нибудь ключ из связки, но подходящего не нашел и бросил эту затею. Врядли за этой дверью есть что-нибудь, кроме котельной и прочих коммуникаций здания.
За осмотром санатория, Алмаз совсем не заметил, как наступил вечер. Закатное солнце бросило в окна алый свет, словно лучи проходили через фужер красного вина. В этом отдаленном от цивилизации месте, восприятие красоты обострялось, и Алмаз старался уловить каждое мгновение великолепия, происходящего вокруг него. В суете повседневной жизни люди часто не замечают, насколько превосходны и шедевральны картины, которые пишет природа в своем непринужденном ежесекундном воплощении.
Он оперся руками на подоконник одного из номеров на третьем этаже и смотрел на закат. Солнце опускалось и восходило точно так же уже миллиарды раз, и ничего не изменит эту константу.
Жизнь теперь ему самому казалась просто пустым и бессмысленным существованием. Еще с армии он мечтал о большой семье, и не понимал своих сверстников, жалеющих о ранних детях. Постоянно нянчился с детьми братьев, радовался любому их успеху и достижению. Искал любой повод побыть с детьми, и просьбы взять их на несколько часов или день были для него как праздник. Одно имя «Аймас» произнесенное детским голосом дарило ему больше счастья, чем любая посиделкам с друзьями, баня, шашлыки и рыбалка. Он грезил услышать «папа», только уже от своего ребенка. Известие о бесплодии было для него, как гром среди ясного неба. Из веселого и разговорчивого человека в один день он превратился в нелюдимого и замкнутого.Алмаз чувствовал, как что-то внутри него умерло, что-то важное и дающее ему силы жить. Он превратился в пустую оболочку без содержания, продолжающую жить по инерции. Но здесь, наедине с природой он чувствовал себя лучше. Как безмолвный зритель, он наблюдал за, пожалуй, лучшими декорациями в своей жизни.
Слегка перекусив на ночь, он уснул, как не спал уже давно. Все мысли, словно косяк вспугнутой рыбы, исчезли из головы, и Алмаз погрузился в объятия Морфея как младенец. Утром он проснулся легко, как вынырнул из прохладной воды: освеженный и полный сил. Приготовил нехитрый завтрак и с тарелкой в руках поднялся на крышу. Сел на самом краю, свесив ноги. Воздух был кристально чист и свеж, пахло утренней росой. Наблюдая за восходом, Алмаз поел и раскрошил остатки хлеба по потрескавшемуся гудрону. До приезда проверяющего оставалось еще шесть дней: проверки будут проходить каждую неделю. Все остальное время он был предоставлен полностью себе, с внешним миром не было никакой связи, даже сотовые здесь не ловили.
Алмаз решил еще раз пройтись по главному корпусу и осмотреть его. Зайдя в один из номеров на втором этаже, он внимательнее осмотрел кафельную плитку, которая его давеча заинтересовала и нашел места крепления умывальника с остатками водопроводных труб. Это удивило его еще сильнее: так умывальники размещали только в палатах больницы, но никак не в номере санатория. Природное любопытство взяло свое и он решил осмотреть «скит» внимательнее. Но как он не искал, больше ничего не указывало на то, что пансионат был вовсе не пансионатом: ни операционных, ни ординаторских, ни комнат обследований. На каждом этаже, кроме номеров, был только кабинет дежурного по этажу, да пара технических кладовок. Только на лестницах между этажами он нашел небольшие отверстия от крепежных стержней. Скорее всего, раньше здесь были направляющие для подъема больничных каталок. Хотя и в санатории легко могли использовать пандусы на лестницах, но червь сомнения уже поселился в его голове. Возникла куча вопросов, но еще как минимум шесть дней он не получил на них ответы. Больше всего ему не давало покоя одна вещь: зачем скрывать истинное предназначение строения? Может это был туберкулезный диспансер, и новые хозяева боялись огласки, которая негативно могла повлиять на репутацию нового санатория? Решив дождаться проверяющего и у него подробнее расспросить о прошлом здания, Алмаз оставил обыск и вернулся к прогулкам по территории.
Странное тревожное чувство засело, где-то глубоко внутри, и прежняя умиротворенность улетучилась, как утренний туман при первых солнечных лучах. Но что настораживало больше это возникшее чувство, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Часто он чувствовал на себе пристальный взгляд, но осмотревшись по сторонам, понимал, что это просто мираж. Искал объективы камер наблюдения, но не находил. И все равно, идя по коридору, поднимаясь по лестнице или при выходе на улицу, это чувство, как легкий укол, от которого подниматься волосы, и ты затылком чувствуешь чужое присутствие и пристальный взгляд. Резкий поворот, но никого. Все та же пустота и безмятежность.
На всякий случай, Алмаз прицепил к поясу кобуру и начал носить с собой табельный ИЖ-71, так он чувствовал себя спокойнее. Он бродил по всей территории до вечера, все чаще чувствуя, что он здесь не один, но как бы он не искал, никого не мог найти, даже следы на тонком слое пыли были только его. Может это была паранойя или отголоски шока, который он пережил после своего диагноза, но нервы это не успокаивало. Чувство, что вот-вот что-то случиться, что-то плохое, хотя ничего этого не предвещает. Противное, липкое ощущение, от которого постоянно хочешь в туалет, пропадает аппетит и разыгрывается воображение. Этой ночью он почти не уснул. Лежал в темноте, прислушивался, изредка выходя в коридоры и пытаясь найти того, кто за ним наблюдает. Но он был один. Может он сходит с ума и его воспаленное воображение просто играет с ним? Может это просто панические атаки, или развивающееся пограничное расстройство? Уж слишком тяжело он перенес новость о своем бесплодии, и это могло подорвать его психику. Еще и разрыв с Ириной, который добил его окончательно, хотя он внешне этого не показывал. Тут у любого нормального человека могла крыша уехать. Алмаз попытался успокоить себя, повторяя вслух, что это просто миражи. Но как он ни старался, чувство чужого присутствия его не покидало.
На третий день он проснулся от чувства что кто-то стоит над ним. Подскочил на кровати, тяжело дыша и схватившись за табельный пистолет, но в комнате был один. Сердце колотилось как сумасшедшее, выламывая грудную клетку. Даже не обувшись он выбежал в коридор, но и там никого не было. «Я схожу с ума, здесь никого нет, я тут один и у меня просто едете крыша, подумал он про себя. Надо полностью изолироваться, и постараться прийти в себя, немного отлежаться, отоспаться. Успокоить нервы и остудить голову.»
Еще раз осмотрев территорию, Алмаз плотно запер двери своей комнаты и, скинув ботинки, лег на кровать. Сон сначала упорно не шел, несвязные мысли хаотично носились в голове и не давали расслабиться. Но в один момент в голове слегка щелкнуло, как будто выключили рубильник, и он моментально уснул.
Алмаз стоял перед родительским домом: двухэтажный, кирпичный с большим крыльцом. Только этот дом сильно отличался от того, каким он привык его видеть. По стенам длинными щупальцами спускались ржавые потеки. Краска на оконных рамах и фронтоне выгорела, покрылась замысловатой паутиной трещин. Половины стекол не было, а те, что остались, были покрыты мутным налетом пыли. Дом был похож на полуистлевшего трупа, которого забыли похоронить.
Он поднялся по скрипучим ступенькам из полусгнивших досок и потянул за ручку входную дверь. Не заперто. Внутри все выглядело, так же, как и снаружи: полуразвалившаяся мебель с прогнившей обшивкой, толстый слой пыли на полу, длинные гирлянды паутины, свисающей с потолка. Воздух был пропитан сыростью и запахом тлена, как в старом склепе. Алмаз слегка скривился, привыкая, и прошел к неширокой лестнице мимо гостиной. В доме не было никого. Скрип старых ступенек эхом пробежался по всем комнатам. Поднявшись на второй этаж, Алмаз подошел к комнате, которая когда-то была его. Внутри было пусто: ни мебели, ни занавесок на окнах, ничего. Только прямо посередине, спиной к нему, в облаке пыли сидела девушка. Её голову закрывал черный платок, но по знакомому силуэту Алмаз узнал Ирину.
Ира? Его голос словно тонул в затхлом воздухе. Ира, это я, Алмаз.
Девушка не поворачивалась и продолжала так же неподвижно сидеть. Алмаз медленно подошел к ней и положил руку на плечо. Ирина повернула голову. Некогда красивые серые глаза теперь были закрыты мутной поволокой так, что зрачков абсолютно не было видно. Щеки ввались, от пышных губ остались две узкие полоски почти черного цвета. Из глаз по щекам спускались две струи застывшей сукровицы. Алмаз слегка отшатнулся, но Ирина безмолвно протянула ему какой-то сверток, который до этого держала на руках. Как только Алмаз взял его на руки, тело Ирины рассыпалось в пыль, одежда опала на пол бесформенной кучей. Сверток почти ничего не весил, даже ткань, которая на вид должна быть тяжелой, весила меньше шелкового платка. Алмаз приподнял один край ткани и вскрикнул от ужаса. В свертке лежал грудной ребенок, точнее то, что от него осталось. Маленькое тело больше походило на мумию, ручки и ножки были неестественно скрючены. По иссохшей коже ползали, поблескивая, жирные опарыши. Алмаз уже собирался выкинуть сверток, но в последний момент ребенок открыл глаза. Неестественно голубые и яркие, они смотрели прямо на него, в самую глубину его души.
Словно выныривая из темной глубины, Алмаз вырвался из цепких лап кошмара. Все тело было покрыто холодными каплями пота. Грудь ходила ходуном. Он вдыхал, но не чувствовал, как воздух наполняет легкие. Взгляд пронзительных голубых глаз еще долго стоял перед ним. Какое счастье, что это был всего лишь сон. Алмаз потер глаза ладонями и приподнялся с кровати. Стрелки "Командирских" показывали половину пятого утра. Пульс бешено колотился в висках, отдаваясь болью по всей голове. Он подошел к умывальнику и посмотрел на свое отражение в зеркало. Под глазами выступили темные круги, отражение выглядело очень усталым и изнеможденным. Окатив лицо холодной водой, он попытался привести себя в чувство. Но вода только прояснила зрение и остудила разгоряченный лоб. По коже пробежали мурашки, Алмаз опять явственно почувствовал, что на него кто-то смотрит.
Да что это такое. Я, по ходу, окончательно свихнулся. Сказал он вслух.
На секунду ему показалось, что отражение в зеркале ехидно ухмыляется, глядя на него. Алмаз не выдержал и, замахнувшись, ударил по серебристой поверхности. Раздался звон и в раковину посыпались мелкие осколки. Он застыл на секунду, не заметив сильный порез на руке. Прямо за зеркалом в стене серела небольшая ниша, посередине которой была прикреплена камера видеонаблюдения. Зеркало с обратной стороны просвечивалось, как стекло, и камера снимала все, что происходило в комнате. Алмаз взялся за пластиковый корпус и с силой рванул на себя. Выдирая куски штукатурки, за камерой длинным хвостом, потянулся кабель. Он швырнул камеру в стену, и она разлетелась мелкими пластмассовыми брызгами.
В этот момент по всему зданию разнесся пронзительный детский плач. Надрывные всхлипы эхом отражались от стен пустых коридоров и въедались в кору головного мозга. Алмаз наспех перетянул руку куском полотенца и вышел на лестницу. Первый пролет. Плач все не унимался, а, наоборот, с каждой секундой становился все громче и громче. Голова начала гудеть еще сильнее. Казалось, ребенок надрывается над самым ухом и стенания эти становились невыносимы. Второй пролет, коридор этажа. Вроде пусто, звуки идут явно с третьего. Еще два пролета. Уже на верхних ступеньках Алмаз заметил, как судорожно мерцал свет ламп в коридоре. Воздух резко пах медикаментами, вороша в голове воспоминания больничных коек. Поворот от вестибюля. Прямо посередине длинного коридора на бетонном полу сидел маленький ребенок, месяцев десять одиннадцать от силы. Полностью голый, только кожа была покрыта странными багровыми разводами. Ребенок сидел неподвижно, даже хлипкие плечики не двигались. Но неестественно громкий плач, как вой сирены, резал уши. Алмаз сделал несколько шагов к ребенку и все звуки затихли. Воздух словно застыл. Младенец медленно повернул голову, неестественно, как сова, на сто восемьдесят градусов. И на Алмаза посмотрели те же пронзительно голубые глаза. Но на этот раз это был не сон. Ноги Алмаза подкосились, и он, потеряв опору, сполз по стене. Младенец еще несколько секунд сидел с повернутой головой, затем руки и ноги его жутко изогнулись и приподняли хлипкое тельце над землей грудью вверх. Ребенок походил на нереальное, вырванное из самых мерзких кошмаров, подобие паука. Узенькое тело грудью вверх слегка раскачивалось на руках и ногах. Младенец сделал один неуверенный шаг в сторону Алмаза, перебирая худыми конечностями. Еще один шаг, уже более уверенный и быстрый. Алмаз наблюдал за ребенком, как завороженный. Когда маленькое тельце в потеках приблизилось на несколько метров, Алмаз истошно завопил и пришел в себя от собственного крика. Подскочив на ноги, он бросился к лестнице, перебирая руками по стене. Вылетев в вестибюль, Алмаз не рассчитал скорость и всей массой налетел на небольшой участок стены. Свежая штукатурка неожиданно провалилась внутрь, увлекая его за собой. Алмаз почувствовал, как летит вниз вместе с обломками кирпича и клубами пыли.
Пришел в себя от сильной боли в спине. Ощупав руками пол, Алмаз понял, что лежит на голом бетоне. Рядом валялись обломки стены, цементная пыль тонким слоем покрыла одежду и противно щипала в носу. Приподнявшись, он сел и схватился руками за голову. Перед глазами плясали темные круги. Затылок странно холодило, и по шее стекала теплая и липкая струйка. Внезапно все тело скрутило приступом рвоты. Желудок был пустой, и с кашлем из горла вырвалась лишь горькая темная жидкость. Откашлявшись и вытерев губы рукавом, Алмаз встал на ноги, опираясь на стену. Судя по узким стенам, он стоял в бывшей шахте лифта. Свежая кладка на месте бывших дверей просто не выдержала его удара. Слева от него на небольшой высоте, Белым прямоугольником светился проход. Собрав все силы, Алмаз залез на уступ и вышел в широкий коридор, по больничному облицованный мелкой голубой кафельной плиткой. Лампы дневного освещения гудели под потолком, вкручивая в череп невидимые шурупы боли. Алмаз сделал несколько неуверенных шагов, его отражение, сотнями маленьких фигурок, заплясало на глазури кафеля. Справа виднелась стеклянная дверь, за которой голубыми маяками светились мониторы. Неуверенно потянув ручку на себя, он вошел в просторную комнату, полностью заставленную компьютерами и мониторами. Все столы были завалены пустыми стаканчиками из-под кофе и пакетами от чипсов и шоколада. Алмаз опустился в стоящее возле стола с мониторами кресло. В голубоватых экранах, статическими картинками, застыл весь санаторий. Алмаз почувствовал себя гигантским пауком, смотрящим сотней глаз сразу по всей охраняемой территории. Главный вход, ворота, все тропинки, вестибюли этажей, казалось, не было такого места, которое бы не попадало в зоркий взгляд фасетчатых глаз. Алмаз нашел вид с камеры в вестибюле третьего этажа. Коридор был пуст, ни каких паукообразных детей, лишь огромная дыра зияла в стене черной кляксой. Ребенка не было видно ни на одном другом мониторе. Алмаз обхватил голову руками. Что же с ним происходит, черт возьми? Неужели у него съехала крыша и это просто галлюцинации. Но ведь все было так реально! Он четко вспомнил громкий плач, бьющий по ушам, неестественно выкрученные ручки и ножки. По коже пробежали мурашки. Если это галлюцинации, то у него дьявольски больное воображение. Но куда он попал сейчас? В здании не было никаких коридоров с плиткой. Неужели это все время находилось под ним, за массивной дверью, закрытой на амбарный замок? Алмаз решил обойти весь подвал и внимательнее осмотреться.