Наконец, грозный зверь соизволил обратить внимание на нас, путников которых трясло, как грушу и от мороза, и от страха.
Волк очень внимательно посмотрел на меня практически в упор. Затем медленно, как бы нехотя убрался восвояси но сделал это так, будто пригласил за собой, а себя назначил бесплатным поводырём.
И мы пошли за ним.
Моё мнение относительно того, что край совершенно безлюден, оказалось ошибочным к моему удивлению, волк привёл нас к какому-то поселению: на горизонте маячили скромные, однотипные, одноэтажные домики, и на крыше у каждого такого домика имелась печная труба, из которой валил густой дым.
Не доходя до селения вплотную, белый волк вдруг остановился и обернулся, всё так же внимательно глядя на нас.
Мы тоже остановились.
Зенки хищника сверкнули, и тут он сделал какой-то неопределённый жест в сторону селения будто бы кивнул в ту сторону, или что-то наподобие. При его мощной, но короткой шее провернуть такое действо было бы непросто но, судя по всему, это был необычный волк: вряд ли ручной скорее, волшебный. Либо же это у меня от холода разыгралось воображение, и мерещилась всякая странность.
В области, напрямик отстоявшей от кивка волка, высилось единственное двухэтажное здание возможно, гостиница, или же просто таверна или трактир.
Переведя взгляд с придорожного заведения обратно на волка, я обнаружил, что смотрю просто на снег нашего проводника и след простыл!
Куда он делся? Ведь ещё мгновение назад я своими глазами наблюдал на этом самом месте большого белого хищника из семейства псовых!
«Надо же, какой добрый зверь, подумал я. Таких бы на моём пути да побольше».
Мы уверенным шагом шли на запах: похоже, это действительно была самая настоящая таверна, первый этаж которой предусмотрен для горячего ужина, а второй для крепкого сна постояльцев. Более того, подходя ближе и заглядывая через прохудившиеся, в многочисленных щелях ворота, я заметил, что там, во дворе было предусмотрено и стойло чему несказанно обрадовался мой ослик, порядком уставший с трудной, нелёгкой дороги.
Гостиница называлась «Dubhrafn»1 и действительно, на эмблеме заведения был изображён вран (чему я был не особо поражён ввиду того, что культ этой птицы был достаточно распространён в кронстве и вообще являлся его символом).
Вран здесь был повсюду в гербе, в названии, в зловещей, деревянной, крашеной дёгтем фигурке на крыше Мрачновато, учитывая время года, сумерки и тот факт, что, например, столичный герб был менее свирепым белая мышь на виоловом щите2.
Похоже, хозяин «Дубкрафна» был заинтригован как моим произношением, так и самим фактом моего прибытия. Все, все, все головы развернулись в мою сторону, точно увидели привидение.
Что-то не так? напрягся я. Что вас смущает? Я всего-то пришёл перекусить и отдохнуть с дороги!
Да, мой друг: я был слегка обижен таким приёмом.
Нет-нет; всё в полном порядке. Поспешил заверить меня трактирщик. Просто сразу видно, что вы не местный, хоть и речь ваша на нордике нашего, троннарского говора. Видите ли
Тут он замялся, как бы раздумывая, говорить ли определённые вещи незнакомцу.
Слишком много приезжих, другъ. Вставил словечко один из постояльцев, делая упор на «ъ» обычно это было характерно для восточных нордов, но никак не западных, к коим примыкаю я стало быть, они и сами не совсем уж коренные?
Что верно то верно, подтвердил другой, много чужаков с большой дороги, и непонятно, что у них в голове.
Уйма мигрантов, кивнул мне третий, Ъ, и это в нашу-то холодную страну!
Я был знаком с этим произношением, с этим выговором: «Ъ» на вульгарной, варварской нордике означал нечто вроде союза «да», или «угу», либо любое другое междометие; произносилось же это несколько по-тюленьи такой специфичный, гортанно-булькающий призвук, воспринимаемый на слух как глубокий, но короткий, отрывистый «ар» (соответственно, двойной такой звук выглядел как «ар-ар»). Таким образом, «ъ» означал некое неоспоримое подтверждение уже сказанному такого рода утверждение, которое легко можно проверить. Так что мне, Кердику-краеведу и лингвисту со стажем, не пришлось краснеть, как если бы я не понимал, о чём идёт речь. Но здесь зашла речь о миграции. Куда понятно, но кого и зачем?
Похоже, на моей физиономии был написан гложущий меня вопрос, потому владелец таверны ответствовал мне следующее:
Одни говорят, у нас цены не такие кусачие; другие что уровень жизни получше. Хм, и то и другое вполне можно оспорить!
Также и то, что Фантазия-де не вечная, и температура Великого океана всё выше. Нашёлся кто-то.
Не знаю, не знаю, не согласился тут я, Как по мне Море мерзлоты всё такое же студёное!
Да вы кушайте, кушайте! Предложил Гудлейфр Кроекер так звали хозяина этой гостиницы. Похоже, он окончательно удостоверился в том, что столичный гость не представляет никакой опасности. И то верно с меня вышел бы плохой обманщик и ещё более никудышный воин.
В это время появилась горничная с подносом и при словах «кушайте, кушайте» бросила как бы в никуда фразу «ну вы жрёте», что стало для меня ложкой дёгтя в бочке мёда.
Действительно я был столь голоден, а хряковепрь столь восхитительным, столь упитанным, столь хорошо прожаренным, что я заказал себе ещё и горлануса птицу, по своим вкусовым качествам не уступающую ни фазану, ни куропатке, ни любой другой.
Ешьте, повторил мастер Кроекер, ибо недалёк тот день, когда запретят и молочко, и курочку, и яйки, а на тарелке будет господствовать лишь трава
Почему это? Удивился я, не понимая.
Эх, вы! А ещё столичные! Не знаете ничего А ведь не далее, как с месяц назад пришло распоряжение, что всю пищу теперь берут под строгий контроль; что вскорости все мы вегетарианцами окажемся против своей воли.
Я не стал говорить, что путешествовал не спеша в течение нескольких месяцев, а потому не ведал ни о каких новшествах относительно пищевой отрасли.
Сомлев, я на ватных ногах поплёлся наверх, держа в руке ключи от своего номера. Теперь, наевшись всевозможных яств, побаловавшись также и квасным, я провалился в спасительный сон первый такого рода после недель скитаний, недель блужданий.
Первое, что мне приснилось это то, как я стою у шуршащего надгробия; стою, как вкопанный. Отчего я не бегу? Вдруг оттуда вылезет кто? Но я продолжаю упрямо стоять на месте и даже пытаюсь прочесть надпись отчего-то мне до крайности любопытно, кто покоится в этом безымянном, в этом одиноком склепе. Неожиданно для меня погода резко портится, становясь совершенно ненастной.
Второй мой сон был не менее странным: вот, я, уменьшившись в размерах, перехожу из шкафа в шкаф вертикально и горизонтально, и стенки из дерева не являются для меня преградой. Что бы это значило? Что я мечусь, и не могу себе найти места? Но в этом сне я ни от кого не бегу
Третье сновидение отнесло меня в мой домик, что в Абфинстермауссе вот, я выхожу на террасу своего балкона поздним вечером, но тут меня атакуют полу-невидимые гарпии, и парочка таких залетает в дом!
Этой ночью сны мне более не снились, а я Я так люблю смотреть свои сны, ибо лишь в них моё счастье и отрада. Того, что мне снилось, никогда не было в мире реальном, но за любое из тех сновидений я отдал бы полжизни, ибо оно стоит того даже если это был ночной кошмар. Почему? Возможно, потому, что только там я во главе угла, главный герой; лишь там меня холят и лелеют, любят, ценят и уважают. Окунуться бы в спасительный сон навсегда, и смотреть его вечно!
Проснувшись и совершив утренний моцион, я решил спуститься вниз конечно же, ради сытого завтрака; однако, направляя свои ноги вниз по ступеням, я вдруг обратил своё внимание на женщину, стоящую лицом к углу. Она стояла, как истукан, и не издавала ни звука обычно они в таких случаях хотя бы всхлипывают, а тут
Ъ, это жена! Как бы оправдываясь, отвечал мне мастер Кроекер, когда я поспешил сообщить, что в углу стоит какая-то женщина. Наказана она
Про себя я пожал плечами: «Бывает». Я-то думал, подобные методы уже искоренились из сельской глубинки, как искоренились они в своё время из крупных городов выходит, и здесь я ошибся, посему сделал соответствующие пометки в своём краеведческом свитке, который таскаю с собой всюду.
За завтраком ко мне подсел мужлан лет тридцати трёх сильный, крепкий и высокий. Кое-где на неприкрытых участках его кожи виднелись руны.
Почему ты до сих пор не спрыгнул? Обратился он ко мне.
Я попросту остолбенел от такого вопросительного заявления! Да как он смеет
Встретившись взглядом с этим типом, этим беспардонным наглецом, я хотел было в достаточно жёсткой манере объясниться с ним даже если он воин, а я пожилой человек. Но едва я взглянул на незнакомца, как тут же осёкся: да как так? Передо мной сидел тот самый белый волк, только в человечьем обличье! Тот же хитрый и одновременно мудрый взгляд Нет-нет; ошибиться я не мог.
Кажется, я не так выразился? виновато спросил он. Я веду речь о нашем славном обычае по достижении примерно пятидесяти лет (либо по обнаружению у себя безнадёжного упадка жизненных сил) сбрасывать своё бренное тело с обрыва, чтобы не мучиться самому и не мучить других; не быть обузой.
Я прекрасно знаком с традициями и обычаями нордов, возразил я, потому как сам краевед. Мне ли не знать? Но в законе сказано также и о том, что человек может отсрочить свой суицид, если он не завершил всех дел.
Правое ли твоё дело? Спросил викинг, вперив в меня свой внимательный взгляд. Он наблюдал за каждым движением, за всякой мимикой на моём лице.
Тогда я твёрдо заявил, что пишу научный труд, который будет во благо всей Фантазии; что детей у меня нет, но компенсация есть многократная, ибо я достаточно известный и всеми уважаемый человек, а мой труд на века.
Тогда и викинг смягчился, и взгляд его стал менее суров; назвавшись Хунардом, он стал более любезен, более радушен. Он сообщил, что зашёл в трактир узнать, нет ли работёнки для них, бравых солдат кронинга.
Ибо осточертело сидеть, сложа руки как надоело охотиться на зверя почём зря. А грабить люд есть скверна, мерзость для меня ведь клятву я давал
Где-то я тебя видел, заметил я, щурясь даже с надетыми на нос очками.
Верно, загадочно произнёс Хунард и ушёл прочь.
Спустя некоторое время я, Кердик-наблюдатель, Кердик-испытатель решил прогуляться по селению пешком, так и оставив своего осла в стойле «Дубкрафна» до поры до времени.
Вдруг, проходя по центральной площади, где всегда немало народу (к тому же намечалась ярмарка) я чисто случайно подслушал следующее:
Супротив честнаго Б-га души лютыя истязаша Вопила на всю улицу какая-то девица (кажется, это была Береника та самая нагрубившая мне горничная из гостиницы).
Должна нравиться? Боюсь, это невозможно. Почему? Ты обычная, земная; для тебя (как и для девяноста девяти из ста) главное в жизни семья и дети (тогда как всё это совершенно неприемлемо для такого странника и отшельника, как я). Нет в тебе искры, изюминки; будешь ты всего лишь женой мужа и матерью чад, но не подругой жизни для меня. А потому иди прочь, с глаз моих долой, и ищи себе другого дурака который будет стелиться пред тобою, всячески угождать да содержать. Я же никому не позволю ворочать собою; бо скверна, униженье для меня.
Я обомлел, когда увидел, что сии речи доносятся с уст моего нового знакомого того самого Хунарда! Который Неожиданно куда-то делся!
Зато в тот миг, когда вся улица вдруг бросилась врассыпную, наутёк, когда до меня донеслись визги женщин и детей, я сразу понял, в чём дело: с площади, с того самого места, где прежде стоял викинг, в сторону леса бежал огромный белый волк.
Не познакомлю, насупился Хунард при очередной нашей встрече, когда я спросил, есть ли у него другъ в качестве волка или собаки. Ибо это я и есть!
Как это? Похолодел я.
Не пугайся: я не оборотень, не вамп, не варг. Те отравлены «мудрецами»-магократами нашего кронства и превращаются в зверя ночью, против собственной воли и в адских муках, тогда как я добровольно и в кого угодно, но чаще в белого волка.
Расскажи мне о себе! Начал упрашивать Хунарда я, Кердик-интервьюер, попутно делая записи в своём сокровенном, своём драгоценном свитке.
Не сегодня, отрезал тот и опять куда-то сгинул только его и видели.
В следующий раз я и Хунард снова столкнулись в таверне обмолвившись парой фраз, мы поднялись наверх спать каждый в свою комнату.
Можно ли к тебе, о Хунард? Осторожно постучав в дверцу ранним утром, я открыл её и вошёл внутрь.
Входи, я уже кончил Пошла прочь! Сказал тот, небрежно сталкивая полуголую женщину с постели ещё красную и горячую, которая в растерянности постаралась немедля выбежать вон, огорошенная его звериной грубостью, но, несомненно, восхищённая его же мужской силой, его хищной страстью и напористостью.
Зачем же так, Хунард? Мялся я, пятясь к стене и пропуская восвояси девицу, попутно с некоторым любопытством разглядывая её сквозь призму своих очков ранее я никогда не видел абсолютно голых женщин, и сие было для меня в диковинку.
А как же ещё-то? Мрачно, но одновременно и спокойно ответствовал друг, сидя на циновке и взирая перед собой, и взгляд его был в пустоту. Сказано же в книге: «Дев оседлаша, а врагов побиваша; коли кто супротив так его это неправдоваша».
В какой книге, Хунард? Мигал я непонимающими, ещё сонными глазами, переминаясь с ноги на ногу. Услышав же в очередной раз словеса, какими обычно изъясняются жители княжества Хладь, я и вовсе оторопел от неожиданности.
Похоже, что Хунард не был настроен на полноценный диалог, поскольку так и не разъяснил мне, своему другу, из какой книги почерпнул он крылатую фразу.
Ввиду сильных морозов я счёл за лучшее не выходить сегодня из придорожного заведения пожалуй, я дождусь существенного потепления: эти холода в значительной степени сказались на моём промедлении, ведь я здесь уже две недели, и мне давно пора идти дальше.
Спускаясь к обеду, я услышал спор нескольких человек, и снова в центре скандала был Хунард.
Вы считаете, что моя миссия на этой земле заключается в том, чтобы помогать другим людям? Как бы ни так! Я не Годомир Лютояр! Вскричал он в сердцах и великом бешенстве.
А кто такой Годомир Лютояр? полюбопытствовал я, присаживаясь.
Но все мои потенциальные собеседники, точно воды в рот набрали.
Я же, когда на протяжении многих лет собирал материал о Фантазии, что-то слышал о том имени именно поэтому оно и показалось мне знакомым. Но с годами память неумолимо ухудшается, и всё, что я помнил и/или знал о Годомире, выветрилось с сокрушительным успехом.
То был славный малый; великий воин своего времени, начал Гудлейфр Кроекер. Годомиром его нарекли ещё при рождении, и на протяжении всей жизни он своими деяниями всячески подчёркивал, что имя это дано ему не зря годами он насаживал мир во всём мире, по всей Фантазии.
А Лютояром его прозвали позже, когда показал он себя в бою, когда раскрыл силушку свою великую, с трепетом и почтением молвили другие. Ибо лют и яр он был на расправу с недругами своими, но честен, справедлив с теми, кто был столь же добр и благороден, как он. И с ним в один ряд такие герои, как его современник Бренн; Эйнар Мореплаватель, Айлин Добрая, Бэн Простой, Робин Хороший, а также Хельга Воительница вместе со своими верными лучницами Аластрионой, Венделой, Гвендолиной.
На самом деле их гораздо больше, задумчиво произнёс мастер Кроекер. Не стоит забывать, что на другом полушарии нашей Фантазии, в кронствах Кронхейм, Фаннихольм, Эльфхейм и Гномгард жили и творили такие величайшие деятели своей эпохи, как люди Тиль Мергенталер, Вернер Романтик, Роган Мастерок; эльфы Эльданхёрд, Лунная Радуга, Мейленггр, Рилиас; гномы Олвин, Нейн, Зайн, Юнни, Ларуал, Сигрун Победитель, Махенна и многие другие.