Я обернулась к Щукину и сказала, задрав нос:
Раньше я с удовольствием ходила на практику, а теперь хожу совершенно безразлично.
Это потому что делаете одинаковую работу.
Нет, тут другая причина. Только мы с Ленкой её знаем.
Андрей сидит, слушает и пристально смотрит на меня, а я, опять же задрав нос, на него.
Вдруг выступающий сказал, что мы, наверное, уже полюбили свою работу. Нам ещё в начале года говорили, что мы её полюбим. А я тут и говорю в пространство:
Я скорее полюблю не работу токаря, а самого
Вроде сказала тихо, но при полном молчании прозвучало громко. Аудитория грохнула от смеха. Смеялись все, я тоже рассмеялась. Обернулась на хохот Кругликов сидит, толкает Андрея в бок, а тот опустил голову, и видно, что плечи его сотрясаются от смеха. Выступающий тоже рассмеялся. Тут мой взгляд упал на Жанку Чернову из девятого «А», она сидела в противоположном углу с нашими девчонками Татьяной Бариновой и Светкой Осокиной. Во взгляде у неё было столько злобы, что я даже опешила. Она стала шептаться с нашими девчонками, те посмотрели на меня; видно было, что им в этой ситуации что-то не нравится. Я всё вдруг поняла, сделала равнодушный вид и насмешливо улыбнулась. Вот вам, вы с ним заигрываете, а он сел рядом со мной, и мне это абсолютно безразлично.
Я вспомнила, как неделю назад Баринова и Осокина вертелись вокруг Серёжки Юрова и Андрея, о чём-то договаривались. Как же я тогда разозлилась! Разозлилась и решила закончить свои переживания, плюнуть на всё в очередной раз. Пока плохо получается. Но Татьяна серьёзная соперница. У нас в классе только две лидирующие личности, это Лиза Чайкина и Татьяна Баринова. Я могу с ними и спорить, и не соглашаться, но они всегда возьмут верх своим авторитетом. Хотя Танька вряд ли будет с кем-нибудь затевать «амуры», это не для неё. Думаю, тут дело в другом: она может для кого-то ещё стараться. Откуда тут Жанка из девятого «А» взялась? Я про девчонок из «А» класса совсем забыла, а там полно неглупых красоток.
18.12.1963. Нужно покончить со всем. Надо! Забыть всё на свете и его. Да-да, надо. Хватит! Он не должен мне нравиться, я просто этого не хочу. Хватит унижений перед девчонками, перед ним и самой собой. Должна же быть у меня хоть капля воли. Со следующего понедельника смотреть на него не буду. Один раз посмотрю, и всё. То есть буду пытаться его не видеть. Буду заканчивать работу раньше, чем они придут на завод, буду до теории сидеть где угодно: сначала в раздевалке, потом на втором этаже в классе. Не буду стоять на лестнице никогда; если только очень-очень редко. Но и тогда не буду на него смотреть. Может, это и смешно, но я больше не хочу. Он не должен мне нравиться. Слишком большая разница между Второй и Третьей Балашихами.
Странно: ведь этот дневник я начала писать из-за него, и вот дальше о нём ни слова. Сначала хотела этот дневник порвать, а потом подумала: пусть остаётся. Я боюсь только одного: вдруг я не выдержу. Вдруг он будет смотреть на меня, и я растаю. Нет, ведь есть же у меня воля! Лучше пусть ему нравится кто-нибудь ещё, другая. Я хочу его забыть, пусть ему нравится другая. Вот и всё.
24.12.1963. Если бы у меня спросили, какой день я хотела бы повторить, я бы, не задумываясь, сказала: шестое ноября. Да, только шестое ноября. Я хочу, чтобы день повторился весь сразу, а не отдельная его часть. Весь!
Я хочу, чтобы снова, как и тогда, шёл снег и мы с Ленкой шли по дороге на завод, а за нами шли мальчишки из второй школы. Я тогда ещё подумала, что, может быть, встречу Андрея. Я хочу, чтобы мы грызли тот один пирожок, что купили у главной проходной, потому что на второй не хватило денег. Чтобы шёл снег и мне было очень радостно. Чтобы мы снова, как и тогда, долго ждали денег и болтали с Щукиным и я ждала только его! Хочу снова стоять у стенки раздевалки, боясь выглянуть оттуда, так как Андрей уже пришёл, а Ленка снова начала бы говорить, что я строю ему глазки; хочу снова выходить из каморки со своими деньгами, стоять рядом с ним и бояться пошевелиться. Как Ленка злилась тогда на меня, ведь я потом была как ненормальная.
А впрочем, зачем повторять! Жизнь идёт, будет ещё столько дней, и будет много нового. А детство закончится. Конечно, всё ерунда, что я написала раньше, ещё восемнадцатого декабря. Что-то не ладится в моей жизни. Попыталась стать равнодушной и обнаружила, что стала равнодушной ко всему, ко всему миру тоже. А я этого совсем не хочу. Похоже, лучше вернуться назад, в то своё состояние души, когда ты то летаешь, то падаешь, то смеёшься. Иначе я жить не могу, и поэтому я возвращаюсь. И на душе стало так легко! Весь мир у меня на ладонях. Буду опять писать стихи и мечтать. Но до этого решения я успела написать прощальное письмо Андрею, которое он никогда в жизни не прочтёт:
Андрею Бежину.
Осень, осень Беспрерывный дождь, мокрые листья и сильный ветер, который качает ветви деревьев
А я её не любила, эту осень. За что не знаю, но всегда хотела, чтобы она скорее закончилась. И однажды сидела у окна, когда на улице лил сильный дождь, загоняя людей в подъезды домов, и подумала: «А ведь это осень, и я, кажется, её полюбила». Осень это ты. Это ты Ты мог бы быть и летом, и зимой, и весной целым годом, всей жизнью. Но ты только осень. Осень с дождями, с первым снегом.
И полюбила я её из-за тебя. Ту осень, когда хочется вглядываться в тёмную улицу, освещённую фонарями и окнами, и кажется, что по ней идёшь ты. Всё ближе, ближе подходишь. Идёшь ко мне по мокрой улице. Ближе, ближе слышны твои шаги по асфальту. Идёшь ко мне, только ко мне, и окна освещают тебе дорогу. Ближе, ближе, совсем рядом
И вдруг всё. Всё кончилось. Ты прошёл мимо, не остановился. Прошёл дальше, а я опять одна. Остался только дождь, смывающий твои следы, только окна, освещающие лужи
А ты прошёл Через дождь прошёл и не вернёшься никогда. Никогда Только дождь Но ты и не должен был вернуться. Ты и должен был пройти вот так, мимо. Потому что это была осень
М. Ч.: Перечитываю эти записи и то немного посмеиваюсь, то немного грущу. Какое же это было чудесное время, время наивности, время открытия мира, время счастья!
Я уже в пять лет научилась читать. Когда мы ещё только приехали в Балашиху, моим родителям выделили две комнаты в коммунальной квартире. Мы прожили там ровно год, а потом получили отдельную двухкомнатную квартиру в том самом доме на окраине, где я и провела свои школьные годы. Научила меня читать моя соседка Нина, которая со своими родителями жила рядом в коммуналке. Это была девочка пятнадцати лет, она полюбила меня и всё время возилась со мной. Нина показала все буквы и научила меня читать слова не по слогам, а сразу целиком; я за это благодарна ей всю жизнь. Первой книжкой, которую я попыталась прочесть, была сказка Алексея Толстого «Три медведя», очень красивая была книжка с большими цветными картинками. Как-то поутру, ещё в своей кроватке, я схватила её и попыталась читать. Книга начиналась словами «Одна девочка пошла в лес». «Девочка пошла в лес» очень легко прочиталось мною, но вот слово «одна» никак не давалось наверное, потому что в тех словах слоги начинались с согласной, а затем шла гласная, а здесь в первом слоге наоборот. Я пыталась и пыталась понять, что это за слово, как вдруг пришло озарение и оно целиком всплыло передо мной; это было настоящее чудо. Я запрыгала в кровати и стала звать маму. Она прибежала, а я кричу: «Я читаю, я читаю!»
Больше меня оторвать от чтения было невозможно. К первому классу я уже осваивала толстые книги. Однажды на уроке, когда все ещё разбирали в букваре «Мама мыла раму», а я под партой уткнулась в книгу «Всадник без головы» Майна Рида, меня вызвала продолжить чтение наша учительница первых классов Лидия Васильевна. Я растерялась, стала спрашивать Лизу Чайкину, мою соседку по парте, откуда читать, как вдруг Лидия Васильевна быстро подошла ко мне, открыла крышку парты и увидела «Всадника без головы». Ничего она не сказала, посадила на место, покачала головой и вызвала кого-то другого. Больше она меня на уроках чтения никогда не вызывала, а в четверти всегда ставила «пять». Зато на уроках чистописания мне поблажек не было: писать-то я ведь до школы не умела. Интересно, будь у меня другая первая учительница, смогла бы и она так же отнестись к моим выходкам на уроках? Но на то она и была Лидией Васильевной, заслуженной учительницей СССР.
К чему я это вспомнила? А вот к чему. Книги, конечно, играли очень большую роль в моей жизни и, конечно, в формировании моих взглядов на жизнь. У нас в доме была очень большая библиотека. Конечно же, как любая девчонка, я зачитывалась романтическими произведениями, такими как «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, «Грозовой перевал» Эмилии Бронте, «Большие надежды» Чарльза Диккенса. В старших классах очень любила трилогию Алексея Толстого «Хождение по мукам», моей любимой героиней была Даша Булавина.
Мне в жизни повезло обрести настоящую любовь и пронести её через всю мою жизнь. Это чувство внутри меня не умирало никогда. Многим это так и не удаётся, они прекрасно проживают свои годы без любви и, наверное, бывают по-своему счастливы, но мне кажется, судьба их обделила. А я смогла это чувство сохранить, со всей горечью, разочарованием, волнениями, радостью и просто счастьем. Книги ли помогли мне в этом, не знаю.
Тем не менее самыми любимыми моими произведениями были не любовные романы, а повесть Вениамина Каверина «Два капитана» и рассказ Джека Лондона «Как аргонавты в старину» Я перечитывала их много раз, особенно когда мне бывало трудно. Сюжет повести Каверина, наверное, знаком каждому, по её мотивам сняты прекрасный фильм и сериал, а вот рассказ Лондона, думаю, знают не все. Это история о старике, которому было уже далеко за семьдесят и который, разругавшись с семьёй, пустился в поход за золотом на Клондайк в начале двадцатого столетия, во времена золотой лихорадки в Америке. У него не было никаких шансов ни найти золото, ни добраться до места: денег не было, возраст преклонный, здоровье тоже, наверное, соответствовало возрасту. И всё-таки он победил, добрался и стал символом мужества, удачи и стойкости для всех тех, кто тогда тоже надеялся добраться, победить и золото найти. Вот эта стойкость духа и удача а я думаю, что на удачу старик и рассчитывал больше всего поразили меня в своё время и, может быть, указали путь, как добиваться того, что задумала. Ну а герой повести «Два капитана» Саня Григорьев был для меня вообще образцом настоящего человека, не боящегося трудностей, идущего до конца к своей цели и пронесшего через всю жизнь свою любовь. Даже девиз себе я придумала в девятом классе под воздействием этой книги. Он, конечно, сильно отличался от девиза Григорьева, но это был мой, только мой девиз: «Мечтать, любить, мечте сбываться!»
И теперь я перечитываю свой дневник и вижу, что в конечном итоге этот оптимизм и надежда на удачу проскальзывают в нём во всех записях, несмотря на наивные «стенания»: «Ах, он не посмотрел! Ах, мне не нужно о нём думать!» Да здравствует оптимизм!
13.01.1964. Начался новый год, а с ним и всё новое в жизни. И этого нового много, я нахожу его везде и рада этому. Ведь жизнь это очень хорошая штука, хотя иногда бывает трудно.
С Новым годом всех, желаю счастья! И много-много нового!
В каникулы мы ездили в Ново-Иерусалимский монастырь от клуба «Романтик», поездка была совершенно бесплатной. Получилось немного неудачно: мы хотели поехать на три дня, посмотреть много чего, но оказалось, что руководство не смогло заказать нам гостиницу, поэтому всё должно было ограничиться одним днём. Из дома мы отправились на три дня, а узнали, что ночевать негде, только когда приехали на место. Все возмутились и заявили, что возвращаться не будем, а ночевать расположимся прямо в монастыре. Внутри шла реставрация, везде был мусор, но мы собрали стулья, кресла, лавки (их было много, там всегда проходили какие-то мероприятия, приезжали люди, поэтому стулья были) и после экскурсионного дня, сытного обеда и ужина в местной столовой расположились в помещении. Нас было всего-то человек восемь ребят. Представить себе, что мы возвращаемся домой в первый же день, было для нас невозможно. Игорь мальчик, о котором я раньше писала, не то чтобы ухаживал за мной, но явно выделял; Ленка всё время посмеивалась. Ей хотелось, чтобы у нас что-нибудь получилось, ей надоела моя влюблённость в Андрея, перспектив она не видела. Несомненно, Игорь был очень интересным парнем, правда ершистым, слишком самостоятельным. Может быть, я и влюбилась бы в него, но Сердце было занято.
Все заснули: кто-то на двух стульях, кто-то на лавках, подложив под себя куртки и пальто, а мы с Игорем долго не могли уснуть. В помещении топилась печка, отопления ведь не было, труба выходила из окна на улицу, и мы подкладывали дрова, которые уютно потрескивали. Свет был выключен, только отблески огня освещали наши лица. Было весьма романтично. Игорь сказал мне, что я ему очень нравлюсь и он хотел бы встречаться со мной, но я отказалась. Пришлось соврать, что у меня есть другой. Есть? Я даже про себя усмехнулась: где он там есть? Ау! Но я была очень Игорю благодарна. Этой печки, этого полумрака, этого состояния души, которое создавала окружающая атмосфера, этого тихого признания в любви, пожалуй, я не забуду никогда. Уснули только под утро; а на следующий день снова поездка в очередной музей и возвращение домой. Родители очень удивились они ждали меня только на следующий день. А я была полна впечатлений.
22.01.1964. Ленка, пишу тебе здесь письмо, хотя могла бы просто так всё высказать, далеко ходить не надо. Что-то между нами встало и мешает прежней дружбе. И дело не в Сашке Петрове, который вдруг стал явно проявлять к тебе интерес, стал занимать все твои мысли; это я могу понять. Но откуда у тебя взялось какое-то пренебрежение ко мне? Я это чувствую и считаю предательством. Помнишь, ты написала мне записку о том, что нам пора заняться каким-либо делом? Предложила заниматься дополнительно русским языком и литературой. Я отказалась мне интереснее точные науки, тем более и с советской, и с русской, и с иностранной литературой я знакома уж довольно хорошо и продолжаю совершенствоваться. Сама знаешь, я книги читаю запоем. Этим не кичусь, но дополнительно заниматься русским языком мне неинтересно. Я пишу грамотно, пишу неплохие сочинения, этого вполне достаточно. Но ты мой отказ восприняла вообще как отказ от дружбы. Почему я должна заниматься тем, что хочется тебе, а не тем, что нужно мне? Ты мне написала: «Мне тебя мало». Я и не собиралась заполнять собой твою жизнь, но ты со мной поступила совершенно отвратительно, кинув меня в пустоту, когда мне нужна была подруга.
Живи как знаешь. Может, Саша Петров сможет заполнить твою жизнь полностью и ты не будешь об этом жалеть. Тебя раздражало, что я нахожусь в плену своих иллюзий, не могу избавиться от глупой влюблённости, но это выше моих сил: я не могу найти другого такого, как Андрей, человека. Ты думаешь, я его расхваливаю? Да нет! Много вокруг мальчишек, а мне подошёл только он. И ведь, в общем, я-то его совсем не знаю, я его придумала, но он в моих мыслях именно такой, какой нужен.
Помнишь, мы ездили в Новый Иерусалим, я тогда на пыльном столе написала: «Никто!», а ты усмехнулась и сказала, что это неправда, мне хоть чуть-чуть да кто-то нравится намекала на Игоря. Но это не так. В какой-то мере ты была права: я в нём искала что-то, что рисовала в своём уме, на кого, по моему понятию, и был похож Андрей. Но в Игоре я этого не нашла, хотя я понимаю, что он очень интересный и неординарный человек. А я продолжаю думать об Андрее, потому что нет другого, который был бы похож на него. И хочется всё время возвращаться обратно, хотя этого, наверное, не нужно.
Вот и всё, что я тебе хотела сказать. Пойдём теперь каждая своей дорогой. Не знаю, что я тебе скажу, если ты захочешь вернуться.
03.02.1964. Сколько всякой всячины произошло с последней записи в дневнике! Целых двадцать дней, и целый ворох кутерьмы. Во-первых, мы разошлись с Ленкой. Конечно, мы продолжаем сидеть за одной партой (куда же деться), продолжаем разговаривать, общаться, но решили разойтись в разные стороны. Это давно назревало, и вот исполнилось.