Загадки литературной сказки - Владимир Голубев 4 стр.

Сам мелкопоместный дворянин, он же офицер в строю, испытывает притеснения. Полковой начальник заставляет его одеваться по-щегольски.

И мелкопоместный дворянин уходит из армии. Начальник «за малую погрешность не токмо обругает его, как лошадь, но лишит и чина: потому что право одобрения на оный имеет в руках своих» (ч. VII, с. 143). Такое положение дел заставляло мелкопоместного дворянина либо терпеть превратности судьбы и стараться подняться по служебной лестнице, либо уходить в отставку.

Наконец-то оказавшись в родной Темряни, В. А. Лёвшин с головой погрузился в усовершенствование своего хозяйства и занялся литературной деятельностью и в том, и в другом одинаково преуспел. Решающее влияние на определение творческих интересов отставного поручика оказали столичные литераторы 70-х годов XVIII века: Н. И. Новиков, Ф. П. Ключарёв, Н. М. Карамзин и другие. В. А. Лёвшин стал одним из активных членов «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг» (17681783). Это было объединение переводчиков, в котором состояли выдающиеся литераторы и учёные тогдашней России: И. Ф. Богданович, Я. Б. Княжнин, Я. П. Козельский, А. Н. Радищев, С. Я. Разумовский и другие. Всего в «Собрании» участвовало более ста переводчиков. Они подготовили к изданию 112 книг за 15 лет, в том числе книги знаменитых французских энциклопедистов. Просвещённый круг, в котором оказался белёвский дворянин, произвёл на него огромное впечатление. Особенно большое влияние на В. А. Лёвшина оказал Николай Иванович Новиков, имевший активную просветительскую позицию он стал единомышленником просветителя.

* * *

Н. И. Новиков в последней трети XVIII века оказался центром всей просветительской среды в России, а главное, активно её формировал и расширял её границы. Не станем уделять много внимания фигуре Новикова, писателя и философа, бесстрашного полемиста и деятельного издателя: о нём достаточно упоминаний в различных литературных источниках. Своей работой Николай Иванович обогатил русскую культуру публикациями древних рукописей, изданием первого в России «Опыта исторического словаря о российских писателях», переводами трудов европейских философов от античных до современных Новикову просветителей, энциклопедистов и английских материалистов. А. С. Пушкин справедливо заметил, что Новиков «подвинул на полвека образованность нашего народа».

Главное, деятельность просветителей способствовала тому, что в русском обществе в конце XVIII века стало принято читать книги, журналы и газеты, ходить в театр, слушать музыку. Новиков издавал доступную по цене, интересную широкому кругу читателей литературу: романы, сборники сказок, письмовники, песенники, книги прикладного, практического характера, содержащие основные сведения о торговле, сельском хозяйстве, быте, всякого рода «руководства, лечебники, травники». Книга стала помощником в постепенном усвоении знаний других народов в разных областях жизни, способствовала избавлению российского общества от средневековой замкнутости.

Принадлежность к кругу деятелей просвещения обусловила интерес В. А. Лёвшина к масонству, о чём мы упомянем, чтобы не оставлять недомолвок, которыми могут воспользоваться нынешние сторонники теории заговора. Не только он, но и многие мыслящие люди второй половины XVIII века, в том числе деятели культуры: например, Н. И. Новиков, вначале не придававший значения масонскому движению, но со временем поменявший своё мнение,  искали в нём пути к общественному и нравственному совершенствованию. Тогдашних масонов объединила неудовлетворённость нравственным и политическим состоянием общества. Лёвшин принадлежал к левому крылу масонов, что доказывало его связь с либерально настроенным дворянством. Они исповедовали веру в возможности разума, в демократические идеи равенства людей перед природой, законом. Пушкин в своей статье «А. Радищев» писал о масонах так: «В то время существовали в России люди под именем мартинистов странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их поколение».

* * *

Русская жизнь в то время представляла собой весьма пёструю картину, особенно в столичных городах, где соседствовали внешний лоск и стремление к европейской образованности, увлечение новыми идеями французских энциклопедистов и мыслителей и крайнее невежество, распущенность и грубость нравов, суеверия, ханжество, жестокость по отношению к крепостным. По воспоминаниям современников, например статс-секретаря императрицы Екатерины II А. М. Грибовского, немногие даже из сиятельных вельмож хорошо знали русскую грамоту, что из всех них только князь Григорий Потёмкин и граф Александр Безбородко владели русским правописанием.

Вернёмся к литературе. Ещё в 1773 году, то есть в год выхода Лёвшина в отставку, в типографии Московского университета (заметим, самой крупной в Москве) печатается его дебютная книга «Загадки, служащие для невинного разделения праздного времени», а уже через пятнадцать лет он стал автором целого ряда прозаических произведений, а также басен. Через два года после выхода книги загадок молодой литератор обращается к собственному художественному творчеству и в 1775 году в духе зарождающегося в России сентиментализма пишет «Утренники влюблённого», как он сам отмечал, первый опыт сочинения о любовных чувствах. Книга была посвящена будущей жене и состояла из шести утренних монологов молодого человека, разлучённого со своей любимой, и из четырёх нравоучительных писем «утренников», адресованных «легкомысленной» женщине, где автор касается щекотливых вопросов измены и ревности, супружеской любви. Современный исследователь А. Курилов в своей статье о Лёвшине определяет, что сочинение написано хорошим языком и является ярким образцом нашей ранней сентиментальной прозы, и если бы молодой литератор пошёл этой стезёй, то слава первого сентименталиста могла по праву достаться ему, а не Карамзину.

Всё это поставило молодого литератора-сентименталиста в один ряд с создателями русской демократической литературы конца века. Он примкнул к писателям-разночинцам М. Д. Чулкову, М. И. Попову и Ф. А. Эмину. Последний и сам отметился на ниве сентиментализма в 1766 году в «Письмах Ернеста и Доравры». Деятельность этой группы литераторов имела своей целью просветительство и критику дворянства, а также служила для них источником средств к существованию.

Не исключено, что чувственная и дышащая любовью книга не подвела её создателя, и в 1776 году В. А. Лёвшин женился на дочери надворного советника С. Л. Казаева Федосье Степановне Казаевой. На следующий год белёвское дворянство выбрало его заседателем уездного суда на 17771779 годы, а после и судьёй. Но Лёвшин не замкнулся в семейном и служебном кругу, а продолжал активную творческую работу: начал подрабатывать переводами в качестве члена «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг», куда был принят по рекомендации Н. И. Новикова. Отметим, что переводческая деятельность Лёвшина, а переводил он с немецкого, французского и итальянского, не прекращалась до последних дней его жизни, но и её ему приходилось постоянно совмещать с собственным творчеством, службой и управлением имениями, пусть и небольшими, но всё равно требовавшими к себе внимания. В лице Лёвшина мы видим государственного служащего, переводчика, писателя и хозяйственника-экономиста, а ещё отчасти фольклориста данной деятельностью он также занимался. Всё это позволило в полной мере проявить и реализовать «склонность его к словесным наукам и притом к опытам по экономической части».

* * *

В то время, когда молодой литератор из-под Белёва выходил на литературную тропу, в России господствовал классицизм, основы которого в первой половине века заложили российские просветители А. Кантемир, В. Тредиаковский, М. Ломоносов, тем самым способствуя культурному развитию общества и созданию национального искусства. Но со временем классицизм стал уводить литературу всё дальше от действительности, сделав её антииндивидуальной. К тому же в литературе классицизма главное поэзия, потому его сторонники относились к зарубежным и первым русским бытописательным романам и повестям с пренебрежением, а порой и с прямым осуждением, объявляя прозу «презренной».

Однако в 60-е годы массовый демократический читатель проявлял интерес именно к повествовательной литературе на русском языке. Образованное дворянство также зачитывалось европейскими романами, но в подлиннике: на немецком или французском языке. В. А. Лёвшин сам мог наблюдать страсть мелкого провинциального дворянства, купечества, мещанства, грамотной верхушки крестьянства к бытовавшим тогда рукописным повестям и романам. К этому массовому читателю было обращено творчество писателей-разночинцев Ф. А. Эмина, М. Д. Чулкова и других литераторов.

Но оригинальных прозаических произведений в русской литературе пока было слишком мало. Поэтому отечественные литераторы, что отважились писать прозу и желали удовлетворить всё возрастающий спрос «третьего сословия» на национальную книгу, начали массово переводить европейские повести и романы. В период 60-80-х годов на книжном рынке появились переводы почти всех выдающихся произведений античной и западноевропейской литературы. На неискушённого читателя обрушился поток переводных плутовских, авантюрных, политических, нравоучительных и, наконец, новомодных сентиментальных сочинений. А первое место по количеству переводов занимали сочинения Вольтера. Широкому знакомству с работами этого автора и французских энциклопедистов российский читатель обязан упомянутому нами «Собранию, старающемуся о переводе иностранных книг». Оттого книгами французских просветителей торговали не только в книжных лавках, их даже пытались продавать как горячие пирожки вразнос на улицах Петербурга. Этим занимались писатели, актёры, известные сановники, такие как И. А. Алексеев, С. И. Гамалия, И. А. Дмитриевский, А. М. Кутузов, М. И. Попов, А. Н. Радищев и другие.

* * *

Василий Лёвшин тоже попал под обаяние произведений Вольтера. Однако к концу 80-х годов нашёл в себе мужество порвать с «вольтерьянством». В 1788 году он публично покаялся в специально написанном трактате под названием «Письмо, содержащее некоторые рассуждения о поэме г. Вольтера На разрушение Лиссабона». В своём произведении Лёвшин, несмотря на давивший на него авторитет французского вольнодумца, вступил в спор с его идеями. В трактате он приводит десятки самых разнообразных примеров, делает множество отсылок, доказывая, что знаменитая поэма, как и бóльшая часть сочинений Вольтера,  жестокое заблуждение, «хула на Бога». Свои писания белёвский мыслитель определил как «защищение» всеми доступными и допустимыми средствами «закона христианского». Конечно, это не была защита, полностью основанная на догматах христианства. Он признаёт наличие провидения, веры, видит смысл жизни человека в добродетели. Позиция Лёвшина опиралась на популярный в то время деизм, к счастью, не такой революционный, как у Вольтера и его последователей.

* * *

Мы не просто так упомянули интерес к русскому народному творчеству, которое Василий Алексеевич, видимо, прекрасно знал с самого детства. Пристальное внимание к устному фольклору, истории России, обычаям и нравам народов у русских писателей второй половины XVIII века, в том числе и у Лёвшина, в основном было вызвано просветительской идеологией. Русские беллетристы выдвинули проблему национального характера, проявили неподдельный интерес к русскому языку. Писатели из демократического лагеря, к коим относился и наш герой, использовали народное творчество для сближения литературы с действительностью.

В то время интерес к «славянским древностям», русской старине и национальной мифологии активно и неустанно пробуждают у россиян своим творчеством М. Д. Чулков и М. И. Попов (о них мы ещё поговорим позже). Подобное увлечение вывело Лёвшина-переводчика на эту тропу. Сначала он работает над переводом с немецкого «восточной повести» «Визири, или Очарованный лавиринф» (ч. 13, М., 17791780), а затем приступает к многотомной «Библиотеке немецких романов» (ч. 13, М., 1780). В ней были собраны «германские древности»  романы как рыцарские, так и народные (бытовые). Видимо, опыт составления этой библиотеки, а также знакомство с ранее вышедшими в Париже «Всеобщей библиотекой романов» и «Голубой библиотекой» народных романов (сказок), как отмечают практически все исследователи творчества Лёвшина, наводят его на мысль о создании такой же библиотеки, но уже романов собственно русских. «Библиотека немецких романов», переведённая Лёвшиным с немецкого,  вещь предромантическая, так говорит В. Шкловский. А мы от себя добавим, что именно романтизм являлся благодатной почвой для расцвета литературной сказки.

«Романы,  писал Лёвшин в предисловии,  были первые книги большей части народов. Они содержат вернейшие изображения наших времён, наших обычаев, пороков и добродетелей. Оные суть толико ж нравоучительных картин, где истина скрывается под покрывалом выдумки. Дичайшие орды, равно как просвещённые народы имеют оные собственные». А раз так, то, что, мол, говорить о народе русском, издавна просвещённом (в смысле, принявшем христианство). Писатель убеждён: в России также имеются свои романы, но они из-за того, что русские «опоздали выучиться грамоте», не удостоились «предания на письме» и «хранятся только в памяти», а потому никто до сих пор не «почтил оные собранием и изданием в печать». Вот эту историческую несправедливость и решает исправить Лёвшин. Он приступает к их составлению реконструкции и в «подражание» прежде него «начавшим подобные предания» (имеются в виду М. Чулков и М. Попов) издаёт в 10 томах 5 книгах под общим названием «Русские сказки, содержащие Древнейшие Повествования о славных Богатырях, Сказки народные и прочие оставшиеся чрез пересказывание в памяти Приключения» (ч. 14, М., 1780; ч. 510, М., 1783; 4-е изд.  1829) «с намерением сохранить сего рода наши древности и поощрить людей, имеющих время, собрать всё оных множество, чтоб составить Библиофику Русских Романов» (ч. I, с. 4).

Для писателя XVIII века роман, что удивительно, занимал не то место, какое занимает в наше время, когда он почти вытеснил остальные жанры. В те времена проза уже одним тем, что она проза, считалась (за исключением ораторской) литературой низкой пробы. Поэтому представитель высокой литературы Сумароков резко высказывается против романа, делая исключение только для «Дон Кихота» как романа, направленного против романа. Но рыцарский роман, так удачно пародируемый Мигелем де Сервантесом, не умер, он продолжает существовать до сих пор. Роман также нещадно осмеивался и позже, в эпоху романтизма, пока не появился вновь, уже в другом качестве. Он был вскоре переосмыслен писателями, вобрал в себя национальный оттенок, возникла установка на психологию героев, их развитие по ходу повествования, на мотивирование поступков, явились новые способы поэтического изображения. Даже космополитизм старого рыцарского романа, убитый романтизмом, вернулся в XX век благодаря фэнтези.