А тут Боря еще и заговорил:
Байрон был лучшим учителем. Он мог любого человека научить английскому, но не это в нем главное. Он всегда и со всеми был вежлив, называл нас на «вы», обращался как с равными, но без фальши, без популистских акций. Его безмерно уважали, к нему шли за советом, ему доверяли тайны. Он был добр, причем деятельно добр, и неравнодушен. Когда я пропустил полгода, он занимался со мной вечерами бесплатно, да еще и кормил: помню эту жареную курицу
Он не повышал голоса, кажется, никогда, и я только один раз в жизни видел, как Байрон потерял терпение. Наша староста Вера Маслова, девица довольно вздорная, вдруг посреди урока начала выговаривать Байрону за то, что он полчаса рассказывал, как американцы празднуют Хеллоуин, День благодарения и Рождество, а не готовил нас к выпускному экзамену. Байрон осекся, покраснел и вышел из класса. Но через пять минут вернулся и спокойно продолжил урок
Он действительно не готовил нас специально к экзаменам. Только вот мы их сдавали лучше всех в городе. А на уроках играли в «Государство», например. У каждого была своя должность: я был министром финансов, он вот (Боря кивнул на Гошу) вообще президентом. Выпускали газеты и журналы. Даже вели телепередачи. У нас в школе была своя телестудия, обычно там директор выступал раз в год и зарядку по утрам показывали, а Байрон нам рассказывал, как снимают настоящие ток-шоу, и мы сделали несколько программ. Потом играли в книжный магазин кто-то был продавцом, кто-то издателем, кто-то поставщиком бумаги, кто-то работал в типографии. Выводили магазин на самоокупаемость, попутно изучая, как устроена экономика малых предприятий. И все это, конечно, на английском языке. Какие там Бо́рис и Лина из советского учебника! Какая, к черту, семейка Стоговых, проживающая на «Револьютсии проспект-стрит»! У нас была настоящая жизнь, не то что у них. Это Байрон как-то оставил нас (снова кивок в сторону Гоши) после уроков и спросил, правда ли мы хотим поступать в пед, как почти весь класс. «Вы уверены, Боря, что педагогика ваше призвание?» так и слышу его голос. Мы тогда подумали-подумали и поехали в Москву, в ИСАА Звонили ему после каждого экзамена: сначала ему, потом родителям. И он был так счастлив, когда мы поступили
Боря замолчал и опустил голову, мы какое-то время сидели в полной тишине.
Педагогика была его призванием, продолжил он. Он легко удерживал внимание тридцати подростков по шесть часов подряд. Мы же на инязе учились, английский был каждый день, кроме вторника, а в понедельник сразу три пары. Мне кажется, Байрон мог бы стать руководителем любого уровня, народ за собой повести, революцию возглавить. Ну или хотя бы вести курс в университете. Но он был простым учителем, даже не завучем. И при нас, и еще много лет после нас. Он всегда был. А теперь его нет.
Вам знакомо желание немедленно оживить Байрона? А сказать другу, которого полгода старательно убеждала в своих исключительно дружеских намерениях, что теперь он самый красивый человек на земле? Сложное чувство, комплексное. Оно обрушилось на меня и не отпускало до самого Краснодара. Я говорила с Борей, слушала его, смотрела на него и думала об этом, пока он подпевал радио «Мелодия. Бобров» (мелодия бобров? что?).
По пути выяснилась пара любопытных деталей. Например, Боря, когда собирается ехать на машине задним ходом, не по зеркалам ориентируется, а кладет руку на спинку пассажирского сиденья и смотрит назад, как американцы. Раньше я этого не замечала. А теперь от этой его руки каждый раз шел нестерпимый жар. И казалось, что Боря хочет меня обнять, и приходилось сдерживаться, чтобы не броситься ему стремительно на шею через коробку передач.
Или вот еще: Боря может заснуть в любой момент в любом положении. Проспать пять минут и снова, бодрым и довольным, помчаться дальше. Он это отлично контролирует, и в дороге в том числе. Поэтому где-то в районе Каюковки он вдруг съехал аккуратно к обочине, сказал мне: «Прости, я немножко устал», откинул голову назад и уснул. Я хотела было предложить сменить его за рулем все-таки у меня водительский стаж восемь лет и ни одной аварии, но он уже не слышал, спал. И спящим казался еще красивее, что странно: ведь у него удивительные глаза Загадка! Через пять минут Боря уже несся по трассе, напевая: «Каюковка, Каюковка, мы встретились в Каюковке», а я только хвалила себя за то, что не стала будить его, например, поцелуем.
В общем, под Воронежем я была безнадежно влюблена. А в Ростове, где мы ночевали, вспомнила о существовании Ксении и немного Антона, устыдилась и наговорила сестре Антонине лишнего, безостановочно болтая о Боре за ужином. На следующий день, проезжая указатель на поселок Веселая Жизнь, загрустила: собственный поворот к радости я явно пропустила полгода назад.
В Краснодаре, куда мы с Борей приехали довольно рано, я решилась на важный разговор. Момент был удобным: мы обогнали всю процессию, заехали в кафе пообедать, громадине мерседесу нашлось роскошное место на парковке, а Боря заказал борщ и поэтому был в отличном настроении.
«Надо поговорить. Мне надо с тобой поговорить. Нам надо поговорить, потому что» репетировала я.
Принесли борщ.
И я спросила Борю:
А кстати, какой у тебя рост?
Он улыбнулся так, будто сейчас ответит: «Никакого», но сказал:
Сто девяносто три.
Тебе этот вопрос часто задают? догадалась я.
С детского сада, снова улыбнулся он. А что?
Ничего, это мой любимый рост. А нам надо поговорить.
Я бы Нам бы начала я хрипло, и тут у Бори зазвонил телефон.
Это был его лучший друг Гоша, который вместе с моей сестрой Антониной застрял в Краснодарском крае, потому что у них сломалась машина. Что иронично у поселка Веселая Жизнь.
Беда, сказал Боря, отложил с сожалением ложку и встал во все свои 193. Надо ехать.
Доешь борщ! строго приказала я.
Это было все, что я тогда имела право сказать.
Боря послушно съел почти весь борщ. Потом оставил меня гулять по солнечному Краснодару, поехал за Гошей и Антониной, привез их самих и их мустанг на прицепе. И вот они с Гошей отправились в элитный краснодарский автосервис выяснять подробности, а мы с Антониной пошли пить белое и красное вино на улице Красной.
И сейчас ее волнует только одно: как же она теперь, бедненькая, попадет без машины в Ялту. Когда у меня жизнь рушится, а Боря завтра уезжает в Сочи.
Жозефина! услышала я. Жозефина Геннадьевна!
Ах да. Жозефина Геннадьевна Козлюк это я. Приятно познакомиться.
Сестра Ж.! сказала сестра Антонина. Вам с Борей надо поговорить.
Краснодар, гостиница, 30 апреля, позже вечером
Продиктуй, пожалуйста, свои паспортные данные, попросил меня Гоша.
Мы только что вернулись после ужина в отель и зашли к ним с Антониной в номер. Гоша хотел купить нам троим билеты на самолет в Симферополь на завтра. Оттуда до Ялты мы собирались взять такси. Боря жил этажом выше и попрощался с нами в лифте. Пока Гоша искал варианты, сидя за столом с ноутбуком, сестра Антонина безуспешно делала мне страшное лицо. «Иди поговори с Борей!» кричало это лицо. Два часа назад то же самое говорила сама Антонина, вслух. А я вяло отнекивалась. В самом буквальном смысле повторяла «нет», без объяснений. Не было у меня аргументов, кроме «ничего из этого все равно не выйдет, пусть мирится с Ксенией, женится на ней, заводит сто одинаковых детей и выкладывает их в инстаграм*».
Еще раз, сказал Гоша. Серия 46 06, номер повтори.
666 начала я, и тут в дверь громко постучали.
Сестра Антонина сорвалась с места, как годовалый щенок, и побежала открывать.
Наверное, горничная, предположила я и села на кровать. Или террористы. Или черт.
666, ровным голосом подбадривал меня Гоша. Дальше?
Дальше тишина! радостно возвестил Боря, поставив на стол картонку с четырьмя стаканчиками кофе и торт «Наполеон» размером с Францию.
Из-за спины у него выглядывала сияющая Антонина, в руках держала, будто кубок, вазочку с клубникой.
Без меня кофе пить собрались, совсем с ума сошли, укорил Боря и протянул мне один из стаканчиков. На, это кортадо. Двигайся, давай.
И приобнял меня слегка, бережно так, чтобы я, двигаясь, не свалилась с кровати. Сел рядом. Мне стало жарко хотя до этого я дважды просила Гошу выключить или хотя бы убавить кондиционер.
Кор-ртадо! произнесла Антонина с максимально испанским акцентом. Как ты его только нашел в Краснодаре в десять вечера?
О, и «Наполеон», кажется, домашний, заметил Гоша. Где взял?
У Зинаиды, пожал плечами Боря. Позвонил, мне быстренько сделали и привезли.
Быстренько, фыркнула Антонина. Тебе явно не знакома технология производства «Наполеонов».
А тебе явно не знакома Зинаида, парировал Боря. Но уточнять ничего не стал.
Впрочем, мы все давно привыкли, что в каждом городе у Бори по зинаиде, и все они творят какие-нибудь гастрономические чудеса.
Клубнику, которую Зинаида быстренько вырастила, на «Наполеон» выкладывать? спросила Антонина деловито.
Конечно! кивнул Боря. Правильный «Наполеон» должен быть с клубникой.
И с миндальными лепестками, добавил неожиданно Гоша. Блин, сайт завис. Придется заново все данные вводить.
Миндальные лепестки у меня в куртке поищи, крикнул Боря Антонине в коридор.
Нашла! тут же отозвалась она. И нож тоже нашла, порежу клубнику. Жозефина Геннадьевна, иди сюда, поможешь.
Я вздохнула, встала, отделилась от Бори. Сделала глоток кофе. Божественно, конечно.
Чей же это хитрый план? спросила я сестру Антонину шепотом, пока она совершенно не подозрительно заталкивала меня в ванную.
Мой! скомандовала она и сунула мне клубнику. Клубнику мой. И воду погромче включи.
Я понимаю, что ты делаешь, вздохнула я. Борю позвала. Купидонишь.
Когда-то я так же скупидонила их с Гошей. Они тогда расстались и никак не могли сойтись обратно, потому что тупили. Я пригласила Антонину на вечеринку, не сказав, что это Гошин день рождения (придумала Великий праздник водружения люстры, сестру это совершенно не смутило), и вот теперь эти двое счастливо едут в Ялту через Симферополь.
Прости, но сказала сестра Антонина, пряча глаза, ты не могла бы не ездить с нами? Понимаешь, мне работу в Москве предложили, а у Гоши ребенок в Питер переезжает. После майских праздников нам всем этим придется заниматься, и видеться будем редко. Сейчас, получается, последний шанс. А вдвоем или втроем гулять по Ялте это разный формат
Вот так вот. Сестра Антонина, оказывается, вовсе не обо мне заботилась. Просто хочет сбросить по-быстрому балласт в Краснодаре.
Понимаю. Значит, Борю не ты позвала? спросила я, изо всех сил пытаясь скрыть разочарование.
Нет, виновато улыбнулась Антонина. Ты же сказала, что не хочешь с ним говорить. Я уважаю твое решение.
А особенно уважаешь свое право на личную жизнь и личное пространство. Ну что ж, я же говорила: мы не настоящие сестры.
Ладно, сказала я. Не вопрос. Поеду тогда завтра в Москву. Если билет найду
Прости, повторила она. Я тебе из Ялты что-нибудь привезу!
И упорхнула, взяв вымытую мной клубнику.
Я оттерла клубничный сок с рук, трижды их намылила. Меньше всего мне сейчас хотелось возвращаться к честной компании с их «Наполеоном». Я вообще не ем вечерами торты, если уж начистоту. И догадываюсь, что сестру Антонину, обожающую слопать бутерброд-другой в районе полуночи, это раздражает: всегда обидно, когда у кого-то сила воли крепче, чем у тебя.
Говорят, теперь тебе нужен билет в Москву? спросил спокойно Гоша, когда я все-таки вытащила себя из ванной. Я поищу. На какое время? Ближе к вечеру?
И снова уткнулся в ноутбук. Антонина стояла ко мне спиной раскладывала клубнику по «Наполеону», молчала. Боря пил кофе и смотрел в телефон судя по лицу, отвечал что-то по работе. Или умолял Ксению себя простить. Сосредоточенное у него, в общем, было лицо, и красивое.
Из Краснодара в Москву на завтра билетов нет, сообщил Гоша. Есть из Сочи на послезавтра.
Там аэропорт больше, блеснула знаниями спина Антонины.
Терпеть не могу, когда человек, чувствующий за собой вину, пытается сделать вид, что все в порядке, и поддерживать разговоры ни о чем.
Ну что, брать из Сочи? снова вступил Гоша. Удобный рейс, шестнадцать тридцать. Риббентроп, довезешь девушку?
Риббентроп это детское прозвище Бори. Такое вот у них в Воронеже было детство.
А? оторвался Боря от телефона. Какую девушку?
Вон ту, махнула Антонинина рука в мою сторону. Моя сестра хочет в Москву.
Работать и работать? пошутил Боря. Довезу, конечно.
Тут я поняла, что ни слова ему не сказала после «доешь борщ» сегодня днем. А человек мне, между прочим, любимый кофе принес.
Спасибо, выдавила я. За кофе. Я его в ванной забыла.
Боря посмотрел на меня странно, отсутствующе, моргнул и вернулся в телефон. Явно ссорился с Ксенией или даже мирился.
Гоша купил, наконец, все билеты. Мы сели допивать кофе с «Наполеоном» от Зинаиды (мне пришлось попробовать, чтоб никто не вопил). Боря предлагал утром пойти завтракать в Зинаидино кафе там у них, по слухам, пекли бельгийские вафли. Сестра Антонина умоляла всех проснуться попозже, хотя бы в одиннадцать: она всегда отчаянно отстаивает права сов. Я сидела далеко от Бори, в кресле, и с трудом следила за ходом беседы, зато видела, что он регулярно и невесело поглядывает в телефон. Мне было его жалко, и одновременно хотелось отобрать у него телефон и эффектно выбросить его в окно.
Тебя проводить? спросил Боря вдруг.
Ну да, не поняла я. Договорились же. До Сочи.
Все засмеялись в том числе предательница Антонина. Оказалось, что уже пора расходиться, и мы с Борей идем спать (ох, хотелось бы другого значения этой фразы!), а проводить он меня предлагал до номера.
Я живу в двадцати метрах отсюда, буркнула я. Как-нибудь дойду.
Боря на грубость не обиделся, просто попрощался и пошел к себе. Я долго завязывала в коридоре шнурки на кедах. Надо мной возвышалась сестра Антонина и ждала, когда же я уйду.
Краснодар, 1 мая, после одиннадцати утра
Завтрак получился шумным: пришли мы четверо, а еще мама Антонины, сын Антонины, муж мамы Антонины и внук мужа мамы Антонины (даже не пробуйте сейчас в этом разобраться). Все мы долго читали длинное меню, полное вафель, и пытались разместиться за двумя крошечными столиками. Детей в итоге усадили на разноцветные пуфики, которые Зинаида, крепкая и суровая женщина в бусах, приволокла из соседнего мебельного магазина.
Кафе называется «Вафли», а надо было назвать «Вафливафливафливафли», вздыхала сестра Антонина, изображая, что ничего вчера не произошло. Тут есть вафли с прошутто, салатом «цезарь», омлетом, лимонным курдом и сельдереевым пюре. Сельдереевым! Пюре!
Еще из кукурузной муки есть, безжалостно отвечала я. Пусть помучается.
Я хочу просто со взбитыми сливками, Антонина закрыла меню, обессилев.
Взобьем, коротко ответила выросшая из ниоткуда строгая Зинаида, качнула бусами и исчезла.
После завтрака все долго и шумно прощались у кафе. Мама Антонины с мужем и мальчиками торопились в Анапу там их ждала какая-то стройка во главе с названивавшим без конца прорабом Магомедом.
И Магомед, прораб его, сказала сестра Антонина, и я бы засмеялась, не будь на нее зла.
Ее мама, в очередной раз пообщавшись с Магомедом, усадила всех своих мужчин в синюю шкоду, чмокнула Антонину в нос, села за руль и отбыла в Анапу.
Антонина стояла и смотрела беспомощно вслед шкоде.
Я уже скучаю, сказала она. И по маме, и по ребенку.
Сама я обычно скучаю по людям, пока они еще никуда не уехали. Особенно невыносимо наблюдать чьи-то сборы: в этот момент ясно, что вы четко делитесь на два лагеря, уезжающих и остающихся. Всегда стараюсь сбежать, как только кто-нибудь открывает чемодан.