В день, когда он погрузился в сон и больше из него не вышел, я уже не смог приехать к нему. Я был настолько морально истощён, что единственное, на что меня хватило это напиться в одиночестве, сидя в кровати и глядя на настенные часы, мерно высчитывавшие минуты. В какой-то момент часы на стене остановились. И меньше чем через минуту телефон завибрировал на прикроватной тумбочке. Уже тогда я всё понял. В этот вечер я остался совсем один в этом поганом мире. Брошен, забыт и раздавлен, будто червь в придорожной грязи.
Я забрал с собой бутылку с остатками дешёвого бренди, сунул ноги в тапочки и, не одеваясь в верхнюю одежду, вышел на лестницу, просто захлопнув за собой дверь. Поднялся по гранитным ступеням на пятый этаж, затем по крутой металлической лестнице на чердак. Прошёл под крышей по деревянному пыльному полу, загаженному голубями, и через окошко вылез наружу.
Было очень холодно, дождливо и ветрено. Мерзкий и унылый город, в котором серые стены, серый асфальт и серое небо привычный пейзаж в своей естественной цветовой гамме под восемь месяцев в году навевал чувство тоски.
Я прошёл в уже ставших мокрыми тапочках по крашеной в красно-коричневый цвет крыше, покрытой кровельным железом, и подошёл к краю. Внизу зиял чёрный квадрат внутридомового двора-колодца, и ни одной живой души на улице не наблюдалось. Лишь в окнах напротив, в основном наглухо занавешенных тяжёлыми шторами, местами горел свет.
Допив бренди прямо из горла, я швырнул бутылку вниз, а затем, сдавленный до удушения чувством разочарования во всей окружающей меня Вселенной, шагнул следом
Лёжа на асфальте изломанной куклой и медленно умирая (а может и быстро, просто я не чувствовал времени), я поймал себя на мысли, что жизнь моя была настолько беспросветным дерьмом, что сейчас я не чувствую сожаления, что всё закончилось. Я лишь испытывал горечь от того, что так всё сложилось, и что меня терзали так долго.
В какой-то момент чувство тревожности, страха перед неизвестным, эмоциональное напряжение стали отступать, а перед глазами поплыли бессвязные картинки, не вызывавшие никаких ассоциаций или отклика. Моя амигдала мой встроенный мучитель последних лет отказывал в ногу с остальными отделами мозга. Эмоции стремительно отступали.
Спустя мгновение или, быть может, вечность у меня пропал слух. Я перестал слышать вообще что-либо и погрузился в абсолютную тишину. А затем начало темнеть в глазах. Практически застывшая картина пасмурного неба, оживляемая лишь едва заметными каплями, падающими почти вертикально, постепенно уходила во тьму.
Хик! Сознание сконцентрированным шаром поднимается к темечку, к Сахасраре. Или это я поднимаю его? Пхет! Всё кончено. Время возвращаться домой.
***
Эта смерть была осознанной. Я понял, что произошло, потому как волей-неволей пришлось подготовить своё сознание к подобному сценарию в течение последних лет моей жизни. Вероятно, тибетские ламы похвалили бы меня, белого человека из духовно полого материального европейского мира, за знание элементарных вещей, описанных в «Бардо Тодол». Но мне было абсолютно всё равно в этот момент, если честно. Я просто видел и понимал, как ломаются привычные картинки мира перед глазами. И мне было легко пережить этот опыт, в отличие от тех, кто пришёл бы сюда неподготовленным даже элементарно. Эти бы в панике метались, не понимая, почему они ничего не чувствуют, не могут прикасаться к предметам и их голоса не слышат окружающие. В «Книге мёртвых» такие переходы называются «Чикай Бардо» когда неосознанный человек попадает в междумирье в полузабытье, его накрывает страх и чувство жалости к себе. А после начинаются страшные видения, исходящие от бессознательной части его собственного «я». В общем, участь этих душ незавидна.
Очень странное ощущение когда полностью уходит боль и приходит спокойное безразличие. Кажется, я никогда ранее по крайней мере, при жизни не испытывал подобного. У меня каждый день что-то болело, меня постоянно что-то беспокоило, откуда-то извне накатывало чувство тревожности. Даже в юные годы, не говоря уже о кошмаре последних лет. Сейчас я погрузился в нечто мне доселе незнакомое.
Многие мистики, пережившие опыт выхода души из тела, утверждали, что после смерти сознание уходит наверх, в монаду, и поскольку более нет блоков в плотном пространстве физического восприятия, человеку открывается уникальный инструмент познания окружающего мира и познания себя доступ к неограниченной информации Вселенной. Поговаривают, что человек начинает чувствовать, знать и понимать вообще всё что было с ним, что будет, что происходит вокруг. Ведь в более высоких мерностях пространства работают несколько иные законы. Там нет ни расстояния, ни массы, ни системы координат, ни времени. Вселенная напоминает яйцо, не имеющее длины, ширины и высоты и сжатое в одну точку, бесконечно огромное и бесконечно малое одновременно. И потому временная шкала не играет роли, и душа может как заглянуть назад, так и вперёд, выражаясь соответственно человеческой мерности сознания. Это, кстати, лишний раз говорит о том, что события жизни предопределены. По крайней мере, я сделал для себя подобный вывод в первые доли секунды в процессе перехода. Впрочем, об отсутствии времени в тонких слоях говорят не только современники, прошедшие через трансцендентный опыт. В заключительной книге Библии «Откровениях» Иоанна Богослова, ангел Господень также уверяет, что в посмертном мире времени нет и не будет.
Тем не менее, доступа к информации об устройстве мироздания я не получил, хотя мысли ускорились и ответы на некоторые вопросы начали приходить очень быстро. По причине, мне неведомой, моё сознание так и осталось практически заблокированным в рамках человеческого восприятия. Что же получается, думал я, мистики и духовные учителя врали? Или как всегда это только у меня всё не слава Богу? Мне кажется это крайне странным и неприятным. Обманутые ожидания всегда неприятны, чего уж там
Когда всё было кончено, и я испытал невыразимую лёгкость, перед глазами начали плыть разноцветные сферы все цвета радуги, от красного до фиолетового. Я так и не понял это те самые буддистские цвета посмертных миров, которые должен выбрать человек для перерождения, или стремительные метаморфозы моего сознания. Но калейдоскоп быстро развалился на осколки, и окружающие меня картинки стали одновременно рушиться куда-то вниз, как разбитое зеркало.
А затем я начал стремительно подниматься вверх, в чёрное небо, наполненное тысячами звёзд. Внизу уже не было привычного города, не было видно планеты, солнца. Только надо мною огромное светящееся нечто, на которое было невозможно и больно смотреть. А вокруг звёзды и чернота. В миг, когда я понял, что направляюсь к Творцу, я почувствовал, как всё вокруг быстро и мелко вибрирует. Меня будто прошил разряд электричества, а из глаз словно брызнули слёзы. Я не нуждался в воздухе, но при этом не мог дышать, настолько перехватывало горло точнее, то, что было на его месте в фантомном образе. Это не были слёзы боли и страдания, наоборот всё кричало об избавлении, и будто душа моя ликовала, что ей удалось наконец вернуться домой. Подобные ощущения, только во стократ более слабые, я испытывал в миг сонастройки во время молитвы в церкви. Полагаю, каждый прихожанин храма, искренне верующий, а не пришедший соблюсти ритуал, переживал нечто подобное. Хотя, также предположу, что даже экстатические проявления в молитве во время метанойи не сравнятся с тем, что я испытывал, проходя через миражи разваливающихся на части материальных миров. Блаженство в апогее.
Я плакал. Моя израненная, покалеченная душа плакала навзрыд от пережитого и от избавления. Меня трясло так, что казалось, будто всё окружающее пространство резонирует. И это были слёзы радости и горя одновременно. Радости от окончания скорбного пути, горя от перенесённых мук и печалей. Очень странное ощущение, практически непередаваемое примитивным человеческим языком. Интересно, постигшие нирвану монахи испытывают нечто похожее? Если да, то тогда понятно, почему они оставляют своё тело и никто, по крайней мере, как мне известно, в него назад больше не возвращался.
В какой-то момент я думал, что слившись с Абсолютом, который поглотит мою искру в бушующем океане Света, я вольюсь в него и перестану существовать как отдельная личность, обогатив познающего самого себя Творца полученным и пережитым мною опытом. Но будет это второй конец, на этот раз уже моего сознания, или только начало нового пути меня в тот момент совершенно не заботило. Да и неважно это было, в общем-то. Я уже не держался ни за что, а взглянуть на самого себя, который был бы уже не мною, а чем-то бо̒льшим, мне не удалось все мои знания и память о прошлом или грядущем опыте были для меня закрыты.
Меня заливало ярким, невыразимо белым светом, я даже попытался зажмурить глаза, которых у меня не было просто по привычке. Настолько невыносимо было на это смотреть. А потом всё кончилось. Все картинки будто рухнули в одну секунду, и я оказался один в кромешной черноте, совершенно не понимая, есть ли здесь верх и низ, замер ли я на месте или двигаюсь со скоростью света в каком-либо направлении. Чернота, глушь, и ничего более. Полагаю, именно подобный ужас переживают слепоглухие люди каждый день, каждую минуту своей жизни. Полный вакуум и ничего более. И непонимание, что же будет дальше. В этот момент мне стало по-настоящему страшно. И это был не физический страх, а гораздо более глубинный, труднообъяснимый. Я невольно закричал, но не услышал своего голоса. Вязкая и липкая смола окружающего пространства будто проникала в самую Суть. Мне казалось, что сейчас она окутает меня невидимым коконом и похоронит в этой мгле навеки. Меня накрыла волна отчаяния, что я уже не смогу отсюда выбраться и буду заживо похоронен в безвременье, потому как сознание по-прежнему оставалось со мной. Лишённый зрения, слуха, хоть каких-то ориентиров в пространстве, я оказался словно муха в паутине, оплетённая липкой нитью со всех сторон, таково было чувство безысходности и экзистенциального ужаса от происходящего. В этот момент мне показалось, что именно так должен выглядеть ад. Не библейский, написанный в дремучие времена для совершенно тёмных и необразованных землепашцев в наиболее понятной и доступной форме для объяснения. А иной понятный только тогда, когда ты оказываешься в нём сам. В этот момент я больше всего на свете боялся, что зависну в таком состоянии посреди ничего и нигде на целую вечность, наедине с самим собой и глухой и чёрной пустотой вокруг.
Чувство всепоглощающей любви и восторга резко сменилось ужасом, и самым страшным было осознание, что ни в одной из множества прочитанных книг автобиографических или религиозных не было описано этого состояния и того, что будет дальше. Мне было настолько страшно, что в этот момент я уже искренне надеялся, что все пережитые видения это галлюцинации, вызванные рядом нейробиологических эффектов в мозгу, включая недостаток кислорода. И что в какой-то момент я проснусь живой и на больничной койке. После пережитого необъяснимого, идущего откуда-то из глубины ужаса, я бы точно не стал думать о том, чтобы шагнуть с крыши второй раз по крайней мере, сейчас я был в этом уверен. Равно как начал понимать наставления духовных учителей о том, что не нужно желать чего-либо слишком сильно, потому как никогда не знаешь, что за этим стоит и каковы будут последствия. Моей главной надеждой в эту секунду было то, что любящие и всепрощающие Высшие силы всё же бросили меня в эту ловушку в черноту, где нет света (суть нет присутствия Бога), чтобы показать истину в сравнении. И за мои желания, и за моё уныние, и за мои прегрешения. И что они не оставят меня здесь до скончания времён мучиться в одиночестве в невидимой клетке. Тогда уж лучше хлипкая оградка, дешёвый камень и недолгая память, растворённая пустотой небытия, чем это.
Я открывал рот, пытаясь что-то сказать, и не слышал звуков. Я смотрел вокруг и вперёд, пытаясь уловить хотя бы полу-оттенок где-то вдалеке, посреди абсолютной черноты, и ничего не видел. Не слышал родных голосов, не слышал звуков пространства. Даже привычного в абсолютной тишине гула не было потому как не было давления крови в голове.
Почему здесь так темно? крикнул я в пустоту. Не отсутствующим в моём энергетическом теле ртом, разумеется. Послал чёткую, громкую, оформленную мысль в угольную черноту, окружавшую меня со всех сторон. Мысль, больше похожую на вопль отчаяния.
А куда ушёл тот свет, который ты нёс в себе? раздался в голове мягкий бархатистый голос, и я вздрогнул. Меня будто подбросило вверх, если это применимо к окружающему вакууму пространства, настолько ответ был неожиданным. Я пытался кричать и плакать, но внутри была точно такая же пустота, будто вязкий смолистый кисель проникал всё глубже и глубже в самую Суть. Оглядевшись, как мне казалось, по горизонтали и вертикали, я увидел всё такое же прежнее ничто без намёка на присутствие живого разума.
Я был удивлён и поражён до глубины души, потому как меньше всего ожидал здесь увидеть или услышать кого-то, кто, к тому же, откликнется на мой зов. И я по-прежнему не понимал, что за сущность отвечала мне.
Кто здесь? Покажись, прошу! Точно так же возопил я, постоянно озираясь во мраке и совершенно не видя ни намёка на что-либо кроме заполнившей Вселенную черноты.
Не так ты представлял конец Пути, верно? Спросил меня голос, обретший в мгновение женские оттенки и какую-то насмешливость впрочем, не злую.
Я ничего не ответил, озираясь и вслушиваясь в посторонние звуки и пытаясь понять, что происходит. Незримый собеседник молчал, выжидая.
Покажись! Кто ты? попросил я снова, и тьма передо мною задрожала и начала плавно принимать очертания силуэта. Сначала появилось пятно графитового цвета, выделявшееся на фоне кромешной черноты вокруг, затем оно стало обретать форму и светлеть. Я смотрел на эти метаморфозы пространства, заворожённый. Удивление и любопытство начали отодвигать страх куда-то в сторону. Фигура стала проявляться всё чётче, и в какой-то момент я увидел перед собой лик женщины, облачённой в просторные воздушные наряды. Мой таинственный собеседник делался всё светлее, а образ приобретал большее количество ранее невидимых деталей. В какой-то момент наряды сделались белоснежными, и создалось впечатление, что мой визави будто звезда Сириус в ночном небе, яркое белое пятно посреди темноты. Stella Maris для заплутавшего в сердце моря средневекового моряка, звезда Исиды.
Светлый образ сформировался до мельчайших деталей, и я смог разглядеть лик женщины абсолютно неясного возраста, исполненный идеальных черт и пропорций, и при этом абсолютно не запоминающийся. Было в этом лице и этом наряде что-то библейское, будто бы женщина сошла с икон поздней школы иконописи. Приближаясь ко мне, будто паря в воздухе, она подняла наконец взор и взглянула мне в глаза. Цепкий, внимательный, удивительно умный взгляд, полный печали и радости одновременно. Трудно это описать. Такой взгляд обычно бывает у людей предельно глубоких в своём познании, и переживших притом разнообразный, богатейший и зачастую не самый приятный опыт. «Во многой мудрости много печали, и кто умножает знания, умножает скорбь» так описаны слова царя Соломона в книге Екклесиаста. Именно эта фраза наиболее точно охарактеризовала бы её взгляд. Я лишний раз убедился в тот момент в известной мне истине, что глаза зеркало души: вроде бы просто роговица, радужка, зрачок а сколько всего они могут рассказать о человеке, о пережитом им опыте.