Полная ерунда, перебила Муругана директора. Сразу же, без колебаний направляйте ваше руководство ко мне. Номер телефона вы знаете. Пусть звонят, и я с ними поговорю.
Николай Николаевич смутился ещё больше.
Вы и министра сможете уговорить?
Поймите вы, милый мой человек, Муругана осторожно прикоснулась ладонью к щеке директора, на этой планете нет абсолютно здоровых людей. Как говорят ваши медики? Есть только недообследованные. А у тех есть недообследованные родственники и так далее. И поверьте, женщина игриво прищурила глаз, мне есть, что предложить этим людям.
То же, что и моей Юленьке? уточнил Николай Николаевич.
Верно, согласилась Муругана. Я в состоянии помочь, и я это делаю.
И она круто развернулась и зашагала к двери.
Вас проводить? засуетился директор.
Ни к чему, на ходу бросила и исчезла за дверью Муругана.
Вернувшись за стол, Николай Николаевич отодвинул нижний ящик и достал круглую жестяную коробку из-под печенья. Сняв крышку, на которой улыбчивый Дед Мороз кормит щедрой рукой крошками, видимо, этого самого печенья, сидящих на снегу снегирей, директор вытащил и положил на стол пистолет Макарова. Чёрный, матовый металл. Затем медленно убрал от него руку, откинулся на спинку кресла, перевёл взгляд на стоящую рядом с лампой фотографию в прозрачной рамке.
На него смотрела женщина средних лет со светлыми волосами и чуть прищуренными, смеющимися глазами. Волосы слегка растрепал ветерок, а вокруг царит яркое, знойное лето.
Он сделал эту фотографию десять лет назад, когда отдыхали на Средиземноморье. Юле тогда исполнилось девять. Она всё время смеялась, пела песни и танцевала, изображая Белоснежку. А Танюша смотрела на дочь вот таким взглядом, полным счастья и мудрости. Матерью Татьяна была спокойной и нежной. У неё на всех хватало и внимания, и любви.
Любовь, такое далёкое, такое обжигающее слово. Безвозвратно утерянное, далёкое и жестокое. Так, по крайней мере, Николаю Николаевичу казалось вот уже два года. Именно столько прошло с тех пор, как не стало Татьяны.
Ушла тихо, всё с той же улыбкой в глазах. И последним наставлением для него прозвучало: «Люби Юленьку. В ней частичка моей любви к тебе».
Так он теперь и жил, осознавая, что всё, что осталось у него это Юля, его дочь. Их дочь. И он обязан сохранить её жизнь во имя любви к Татьяне.
Спрятав пистолет обратно в коробку, а затем в нижний ящик стола, Николай Николаевич взял трубку стационарного телефона, набрал трёхзначный номер вахты театра и после небольшой паузы спросил:
Марина Харитоновна, а что там, Наитин ещё не появлялся?
Нет, Николай Николаевич, ответил в трубке низкий женский голос. Ещё не появлялся.
Переведя взгляд на зашторенное окно, добавил:
Как только зайдёт в театр, сразу же направьте ко мне.
Хорошо, Николай Николаевич, так же невозмутимо согласился голос.
Вернув трубку на рычаги, директор тихим голосом сказал:
Надо бы шторы раздвинуть. Меня-то солнечный свет не раздражает.
= 3 =
Возле служебного входа в театр Феликс стал свидетелем необычной картины. Из двери вышла женщина странного, мягко сказать, внешнего вида. Широкополая синяя шляпа, огромные зеркальные очки «авиаторы», разноцветный длинный шарф поверх джинсовой жакетки, красная юбка, голубые кроссовки. Мало того, на руках белые матерчатые перчатки. И это всё в тёплую, даже жаркую, непривычную для утренних часов, погоду.
Несмотря на то, что женщина явно торопилась, рядом с ней шагал крепкого телосложения мужчина в чёрном костюме, белой рубашке без галстука и чёрных очках, услужливо неся над ней необычно здоровенный зонт. Сверху он был белого, а изнутри чёрного цвета. Феликс успел это заметить. Впрочем, как и то, что буквально на секунду женщина приостановила торопливый бег до открытой дверцы чёрного автомобиля представительского класса и с любопытством бросила взгляд в сторону Феликса.
Или ему это просто показалось. До конца он не был уверен.
После того, как женщина юркнула на заднее сиденье, и сопровождающий захлопнул дверцу, издавшую глухой звук упавшего на морское дно валуна, здоровяк умело сложил массивный зонт и спрятал в багажник. Затем дошёл до передней пассажирской дверцы и скрылся в темноте салона.
Через секунду автомобиль с незнакомкой плавно тронулся с места. За ним уверенно последовал чёрный микроавтобус. Стёкла и первого и второго транспортного средства были затонированы до такой степени, что невозможно было определить, кто ими управляет, водители или сила магического заклинания. А под капотом, возможно, вместо двигателя, сидел небольших размеров дракон с функцией внутреннего сгорания. Именно так, а то есть нереально, выглядели машины, пересекающие черту поднятого шлагбаума.
И всё-таки удивительно, что могли делать подобные персонажи утром в театре? Ведь не цирк же у них, в самом-то деле.
Заходя в здание театра, Феликс собирался первым делом поинтересоваться у вахтёра, каких-таких птиц и каким ветром занесло к ним в этот утренний час. Оказавшись возле небольшого окошечка в окне вахты, за которым сегодня восседала царицеподобная Марина Харитоновна в высоком пожелтевшем парике, пушистой шерстяной кофте с накрахмаленным узорчатым воротничком, Феликс собрался задать вопрос. За всю работу в театре ни разу не видел, чтобы Марина Харитоновна изобразила хоть что-то похожее на улыбку. Вот и сейчас её тёмно-бардовые пухлые губы ровно и бесстрастно произнесли, не дав Феликсу даже раскрыть рта:
Наитин, нужно срочно явиться к директору. Николай Николаевич только что звонил, сказал, чтобы ты сразу, как только появишься, поднялся к нему в кабинет.
Феликс, будто нарочно игнорируя слова вахтёрши, широко улыбнулся и сказал:
Доброе утро, уважаемая Марина Харитоновна.
Ты меня слышал? почти перебивая Феликса, заговорила в ответ невозмутимая привратница служебного хода в храм искусства. Не до любезностей.
Каким-то шестым чувством Феликс уловил в словах Марии Харитоновны, обычно звучавших сухо и прямолинейно, искреннюю взволнованность, переживание за что-то, произошедшее совсем недавно. И это что-то явно не из категории приятных сюрпризов.
Что-то случилось? посерьёзнев, спросил Феликс.
Марина Харитоновна лишь махнула рукой и добавила:
Иди уже. Сам Николай Николаевич и расскажет.
Сердце в груди бешено заколотилось. Не хватило ему одного утреннего приключения. Он чувствовал, как огромный ком неприятностей медленно и неумолимо движется на него.
Придерживая рукой сумку за спиной, Феликс взлетел по лестнице на второй этаж. Он почти бежал, не замечая проходивших мимо двух одевальщиц, старого актёра с вафельным полотенцем, перекинутым через согнутую в локте руку, уборщицу, старательно пылесосившую длинную зелёную дорожку, протянувшуюся вдоль гримёрных комнат. Никто не здоровался со спешащим в директорский кабинет Феликсом. Видимо, что-то такое знали, но не спешили выдавать молодому человеку.
Ветеран сцены лишь печально перекинул полотенце на другую руку и из-под его выцветших усов вылетело:
Эх-эх-эх
В приёмной никого не было. Секретарь приходила поздно, к обеду. В свои тридцать два она ещё не вышла замуж, по вечерам порхала по ночным клубам, что, конечно же, накладывало на её утреннюю работоспособность отпечаток, а точнее крест.
Постучав в дверь и не дождавшись приглашения, Феликс вошёл в кабинет.
Директор сидел почему-то в полумраке, за рабочим столом. Лицо выражало растерянность и грусть. Он держал в руке стоящую на столе рамку с фотографией. Феликс прекрасно помнил, кто был на ней запечатлён. В кабинете бывал не раз, и даже как-то довелось беседовать с директором по душам. Ведь Николай Николаевич был отцом его девушки, а значит, к Феликсу периодически возникали разные «специфические» вопросы по поводу их дружбы с Юлей. Но отец имел на это полное право, Феликс это прекрасно понимал.
Здравствуй, дорогой, директор поднял на своего сотрудника извиняющийся взгляд. Раздвинь-ка шторы, хороший мой. На улице такое солнце, а у меня тут как в склепе.
Таким отца Юли, директора театра, Феликс ещё не видел.
Доброе утро, поздоровался он и послушно подошёл к окну.
Свет хлынул в кабинет и Николай Николаевич, вздрогнув, прикрыл лицо ладонью.
Садись, пожалуйста, мягко сказал он.
Что-то случилось? усаживаясь на стул у стола для совещаний, спросил Феликс.
Николай Николаевич расплылся в широкой улыбке, и одновременно с этим из его глаз медленно поползли две крохотные слезинки.
Я бы не стал тебе врать, что не думал об этом. Я ведь не дурак и всё прекрасно понимаю. Но ведь я ещё и любящий отец, понимаешь?
Понимаю, конечно, понимаю, закивал Феликс. Что с Юлей?
Я старался сделать всё возможное, чтобы поддержать здоровье дочери. Никогда не жалел денег ни на врачей, ни на обследования, ни на лекарства. Ты же знаешь.
Знаю, снова согласился парень.
А Николай Николаевич будто не слышал его и продолжал говорить.
Но беда всё же пришла. Сколько бы я не оттягивал, это время наступило. Николай Николаевич поднял взгляд к потолку. Если и она уйдёт, я этого не переживу, слышишь, не останется уже никакого смысла.
Теперь Феликс понял, что обращаются не к нему, а к более высокой инстанции. И это ещё больше насторожило.
Николай Николаевич, громко сказал Феликс, скажите уже, пожалуйста, что случилось с Юлей? Где она сейчас? И зачем вы меня вызвали к себе?
Медленно директор опустил взгляд на Феликса. Сдвинул брови, будто бы увидел его только что.
Наитин, сказал он, Феликс. Ты давно здесь? Оглянулся вокруг. Что со мной?
О-о-о, обречённо протянул Феликс. Не та ли странная разноцветная баба, что выходила из театра, была у вас только что?
Муругана, почти благоговейно произнёс директор. И она пообещала помочь Юленьке. Ты ведь не знаешь, спохватился он, а её увезли на скорой. А меня не взяли. Ни в какую, как я не упрашивал. Сказали, что чуть позже позвонят и сообщат, в какую больницу определили. Странно, конечно, это. Но меня и слушать не хотели. Не убивать же их за это. А теперь, вот, одна надежда на Муругану.
Феликс почти физически почувствовал, как огромный груз опустился на плечи. Он тоже знал, что это может случится, но всегда настойчиво гнал из головы невесёлые мысли.
И насколько всё плохо? слегка сдавлено спросил Феликс.
Николай Николаевич поставил локоть на стол и упёрся лбом в подставленный кулак.
А насколько может быть при стенозе митрального клапана? вопросом на вопрос ответил он. Я видел, как она побелела, как посинели губы, а в руках и ногах мелкая дрожь. Я просто понимал, что всё это очень плохо, что Юленька на грани, её нужно срочно спасать.
И вы не знаете, где она сейчас?
Теперь, слава богу, знаю.
Мгновенно перебрав в уме несколько вариантов, Феликс уточнил:
В областной многопрофильной?
Директор поднял брови.
Что, в областной многопрофильной?
Скорая Юлю увезла в областную многопрофильную?
Николай Николаевич замотал головой.
Нет-нет-нет, она сейчас в частной клинике, сбивчиво заговорил он, то есть, конечно, сначала приехала скорая, оказала первую помощь, а потом как-то сразу появилась Муругана и предложила услуги своей клиники. Юля сейчас там. Вообще-то, я хотел предложить тебе вместе со мной съездить, поддержать Юлю. Тем более, что у неё операция. А ты не хуже меня знаешь, что это очень рискованно. Но я принял решение Мы с Муруганой решили, что оттягивать больше нельзя. Нужно помочь моей девочке. И она будет здорова.
Николай Николаевич замолчал.
Всё услышанное произвело на Феликса эффект разорвавшейся над головой пехотной гранаты.
Ведь Юля для него не просто дочь начальника. Она близкий, очень дорогой человек. Это Феликс понял ещё год назад, когда они познакомились в театральном институте на курсе драматургии. Юля рассказала ему о своей любви к театру. Но в то же время и о своей невозможности посвятить ему свою судьбу в качестве актрисы. И виной тому её врождённое заболевание стеноз митрального клапана сердца. Это значит минимум физических нагрузок, постоянное наблюдение у врача-кардиолога, минимум эмоциональных переживаний и строгий распорядок дня, своевременный сон, приём пищи, прогулки на свежем воздухе, диета.
А вот писать пьесы для театра пожалуйста, сколько угодно. Чему и решила посвятить свою жизнь Юлия драматургии. И в тайне от отца мечтала рано или поздно стать самым настоящим режиссёром.
Феликс тогда не стал спорить и напоминать, что режиссёрская работа в театре зачастую не менее нервозна чем работа актёра. Режиссёру иногда приходится работать с такими «фруктами», у которых характер равен раздутой харизме, плывущей над их головами в виде огромного, сверкающего дирижабля. Порой, стóящий режиссёр это обладатель стальных нервов, подобных тросам вантового моста.
Он просто сказал:
Хитрó ты придумала, сама и пьесу напишешь, сама и в театре поставишь. Двойной оклад.
Оба тогда посмеялись над шуткой.
А теперь хрупкой двадцатилетней девушке грозило попросту не дожить до следующего дня рождения.
Ну, так что ты молчишь? вывел Феликса из раздумий Николай Николаевич.
Конечно, поеду. Голос звучал уверенно. Вы же знаете, Юля мне не безразлична. Даже более того.
Рад это слышать. Директор вышел из-за стола, подошёл к Феликсу и вцепился в его руку, при этом не давая встать со стула. Это здорово, что ты остаёшься рядом. Ей твоя поддержка будет очень нужна. Я знаю. Спасибо тебе.
Николай Николаевич тряс руку Феликса, а тот и не пытался остановить хлынувшие эмоции отцовской благодарности.
Когда операция? раскачивающимся голосом от продолжающегося рукопожатия спросил Феликс.
Сегодня вечером, в 21 ноль-ноль.
Почему вечером? Обычно, насколько я знаю, операции по утрам делают, до обеда.
Не всегда, устало улыбнулся Николай Николаевич. Тем более, что у Муруганы своя лечебная практика, своя методика, древние традиции и так далее. Нам приходится ей верить.
А какие гарантии, что операция поможет Юлии?
Муругана даёт стопроцентную гарантию.
У Феликса округлились глаза.
Такое возможно?
Муругана уверила, что способна на многое, и эта операция всего лишь одна из череды многих других. Увидев во взгляде молодого человека недоверие, положил руки ему на плечи и добавил: Я не могу потерять ещё и её.
Обречённо вздохнув, не в состоянии спорить с отцом девушки, Феликс кивнул.
Где находится эта клиника? Как мы туда доберёмся?
Возвращаясь за стол, Николай Николаевич ответил:
За нами приедет машина в восемь вечера, к служебному входу, и отвезёт в клинику.
И сколько мы там пробудем? Операция, наверняка, долгая и сложная.
Муругана обещала всё сделать в нашем присутствии в течение часа.
Что? Феликс подумал, что ослышался.
А забрать домой Юлю можно будет через час после операции, либо, по желанию родственников, утром, чтобы пациент смог отдохнуть и набраться сил за ночь. Так мне сказала Муругана.
Феликс всё больше и больше начинал подозревать, что абсолютно ничего не смыслит в современной медицине.
Но она ведь не хирург и даже не медик, верно?
В том-то всё и дело, что клиника зарекомендовала себя в этом плане, как новатор в лечении хронических заболеваний и различных патологий. Опять же, её слова. У них там какой-то опробованный веками уникальный метод лечения.
«Значит, всё же не современная медицина», пронеслось в голове Феликса.
Нужно просто поехать и увидеть всё своими глазами. По-другому всё равно не получится понять, как будут лечить Юлю. Кстати, Николай Николаевич двинул указательным пальцем по поверхности стола в сторону Феликса лист с каким-то списком, вот все те, кто уже воспользовался услугой клиники Муруганы. Звучные фамилии, я должен заметить.