Мне кажется, про самолёты интересно, про моторы. Или могу рассказать про всяких предателей, бандеровцев, литовцев с латышами.
Лучше про самолёты.
Два мероприятия, одно из которых общешкольное, плюс участие в олимпиадах, это уже достаточно для одного человека. Ну, ещё один урок мужества провести, и хватит. Но тема с ветеранами уже закрутилась. Зубарь дала поручение Сафоновой, та точно кого-то найдёт. Хотя бы ППЖ какую-то, с медалью за боевые заслуги и с пятью юбилейными. Так что придётся беседовать. Подобную работу проделал Драбкин, кажется, Артём. Несколько книг издано его бесед с ветеранами. Но это дело большое, серьёзное. Я вряд ли справлюсь.
Через неделю ко мне Лазарев подходит.
Чеснок, я с дедом поговорил. Он вообще-то по школам ходить отказывается, пришлось ему рассказать про Черкасское, как ты говорил. Он согласен с тобой встретиться. Но это надо сразу после уроков. Он и так-то А вечером выпьет, тогда совсем
А что Сафонова? Будете с ней ветеранов искать?
Да ну её. У неё итак два помощника. Надо было раньше с ней поговорить.
А что выяснилось?
Да ничего. Я ей не нравлюсь. Я для неё никто.
А ты на что надеялся?
Всё, забили. После шестого урока сразу к деду, согласен?
Пожрать бы. Ну ладно, пойдём.
Итак после шестого урока пора обедать, так ещё и до Пашиного деда идти почти полчаса.
Его Иваном зовут, Иван Прокопьевич. А фамилия как и у меня Лазарев. Только учти ты сам напросился.
Живёт Иван Прокопьевич в панельной хрущёвской пятиэтажке, в однокомнатной квартире. Так себе дом. Выглядит он тоже не очень, на забулдыгу похож. Но манеры у него властные.
Пашка, ты домой ступай. А ты, пацан, заходи, разувайся. Тапки возьми, пол я редко мою. Так ты, значит, войной интересуешься? И даже решился рассказать маленький кусочек правды?
Я думаю, скоро войной будут по-настоящему интересоваться. Вот отойдёт народ от ужаса, и захотят знать правду. Только к тому времени ветераны
Все передохнут. И мне нас не жалко, тараканов. Лучшие погибли ещё тогда.
Иван Прокопьевич уходит на кухню, и возвращается с бутылкой водки, неполной. Ещё у него стакан, плавленый сырок и два куска чёрного хлеба. Один кусок он даёт мне, и отрезает половину сырка. Мне это как раз кстати.
Водки не предлагаю, мал ты ещё. Ну, помянем погибших.
И он залпом выпивает, но немного, треть стакана примерно.
Ну и что ты хочешь знать?
Давайте сначала начнём. Вы когда родились?
В 1920-м, в Щёкино, это под Тулой. Потом семилетка, по тем временам это неплохо было, потом училище милицейское, и я стал опером. Работал «на земле». А потом война
Погодите, Иван Прокопьевич. Так значит, вы застали репрессии 1937 года, или вы позже пришли?
Репрессии Много болтовни и хрущёвской брехни. Ты в лагерях был? Нет, конечно. А если бы был, то увидел бы, кто там сидит. Конечно, ошибки были, но в основном
Мысленно я согласился с бывшим ментом. У Солженицына во «В круге первом» только один еврей Лев Рубин за советскую власть, все остальные убеждённые противники. Да и этот Лев мягко говоря чудаковат.
Я на войне такого понавидался, тебе лучше и не знать, а то не заснёшь. А если бы ещё и не та чистка Эх, зря ты ко мне пришёл. Ну спрашивай, чего тебе надо.
Вот вы говорите, война. А вы предполагали, что она будет, или это полная неожиданность?
Предполагал? Я знал. Я же мент, нам себя тешить сладкими байками последнее дело. Мы разгребаем дерьмо, которого люди не хотят видеть. Пока к ним не подойдут с ножом. Всё на самом деле было понятно, все улики складывались. Но люди не хотели верить. Понимали, что будет война, но Не сейчас, когда-нибудь потом. А может, и вовсе не будет. Сталин, опять же, мудр.
Вы об этом говорили?
В то время лучше было не говорить, что не положено. А о войне ясно было сказано: молчать. Ты дурачок, думаешь, кукарекнул бы кто-то о войне, все бы проснулись, приготовились И без того готовились, как только могли. Ещё бы год, довести до ума новую технику Не дали нам года. А чем нам пришлось заплатить, чтобы выиграть это время Я бы выпил, да боюсь, на этом наша беседа и закончится.