«Только бы не повстречался кто знакомый. Позор на весь город». Кевкамен быстро юркнул под массивную арку, едва не бегом миновал каменное крыльцо таверны с омерзительно скрипящей дверью, за которой слышались громкие пьяные голоса, и метнулся к приземистому, крытому черепицей домику с затянутыми бычьим пузырём крохотными оконцами. Он осторожно постучал в дощатую дверь и беспокойно прислушался.
Вдали раздались шаркающие медленные шаги. Дверь с тихим скрипом отворилась. Свет свечи ударил Кевкамену в лицо.
Кто здесь? проскрежетал приглушённый старушечий голос.
Мне надо увидеть Анаит. Пусти, добрая женщина. Неужели ты не узнала меня? Я был здесь вчера.
Узнаю, сгорбленная старуха в домотканом платье из грубого сукна впустила его в дом.
Катаклон очутился у подножия крутой каменной лестницы.
Она наверху, указала старушка.
В три прыжка одолев лестничный пролёт, Кевкамен ворвался в длинную узкую камору с сырыми голыми стенами. У затянутого бычьим пузырём подслеповатого окна стояла молодая девушка в старом поношенном цветастом платье восточного покроя из дорогого сукна. Две тонкие чёрные косы, в которые вплетены были разноцветные ленточки, струились у неё за плечами. В больших миндальных очах, отражающих пламя горящей на деревянном столе свечи, читалась глубокая печаль.
Вообще, всё в её облике казалось удивительным и поражало необычной, сказочной даже красотой: высокий, но не чрезмерный рост, алые чувственные уста, прямой тонкий нос, маленькие ушки со старинными серебряными серьгами, словно вырисованные кистью художника брови, глаза с длинными ресницами, смуглая кожа, слегка выступающие скулы.
Кевкамен резко остановился на пороге, молча любуясь красотой молодой армянки.
О, Боже! Есть ли в мире бόльшая красота, чем та, что заключена в этом хрупком теле?! В нём будто собрана и соединена вся земная прелесть, всё необыкновенно прекрасное, что только способно и совратить, и погубить, и спасти! Анаит так звали языческую армянскую богиню, покровительницу плодородия. Кевкамен слышал о древнем храме, в котором хранилась золотая статуя этой богини.
С чем пришёл ты сегодня? хмурясь, нарушила затянувшееся молчание девушка. Голос у неё был тонкий, мягкий, поэт сравнил бы его с журчанием ручейка на дне лесного оврага.
Катаклон вздрогнул, он вышел из состояния некоего оцепенения. Прочь сомнения! Он должен покорить эту упрямую, недосягаемую пока красоту, должен овладеть ею, пути назад у него нет! Сколько можно мучиться, страдать, отчаиваться, видя холодную насмешку в миндальных очах?!
Мой приход неслучаен, прекрасноликая, прокашлявшись, начал Кевкамен. Он чувствовал, как щёки его заливает румянец, пальцы рук предательски дрожат, а сердце колотится так сильно, что, кажется, готово выскочить из груди. В прошлый раз ты говорила У тебя никого нет Родных никого
Если исключить тебя, Катаклон, холодно заметила девушка. Ты ведь дальний родич моей покойной матушки.
Помочь тебе некому. Отец твой умер. Он был еретик, тондракит, отрицал загробную жизнь, злобно кощунствовал, не верил в бессмертие человеческой души. Одним словом, он был безбожник.
Мог бы и не напоминать об этом! перебила его Анаит. Лицо её выражало гнев и недовольство. Да как ты вообще смеешь упрекать моего отца! Ты что, пришёл причинить мне новую боль?!
Нет, я просто хотел предупредить о трудностях, тебя ожидающих, и помочь найти способ от них избавиться. Твой отец получил заслуженную кару. Но ты ты неповинна в его грехах.
Чем ты можешь помочь? Разговорами, утешениями? Я не нуждаюсь в них.
Глупая гордячка! прошептал Катаклон, с ног до головы окинув взглядом вытянувшуюся в струнку девушку, и громко, вслух добавил: Нет, не утешать я пришёл. Какой смысл в пустых словах? Ты права. Посмотри, где и как ты живёшь. Нищета, мрак. В квартале Зевгмы обитают одни гетеры и портовая чернь.
Перестань, Катаклон! Анаит поморщилась. Не считай меня глупой наивной девчонкой. Я достаточно вынесла после смерти отца. Всё наше имущество конфисковали, я давно привыкла к бедности. Наконец, я вполне познала жизнь гетеры Да, ромейский вельможа, познала Она натянуто рассмеялась, увидев, что Кевкамен отшатнулся от неё, как от чумы.
Ты В портовой таверне?.. Услаждала грязных моряков?
А чем эти моряки хуже вас, холёных патрициев, которые на денежки состоятельных родителей выучились в университете? бросила ему в лицо Анаит. Поставь любого из вас в тяжёлые условия вы разноетесь, как шакалы.
Ты говоришь непотребное, перебил её Катаклон. Нечего сыпать незаслуженные упрёки на мою голову. Речь идёт о другом. Я хочу вытащить тебя из этой нищеты, из этой грязи. Одно твоё слово, и ты забудешь дорогу в мерзкий кабак. У тебя будет многое: драгоценности, положение в обществе, красивый дом. Пусть я не Цезарь, но и не простолюдин. Скажу прямо: я мечтаю и надеюсь достичь на службе у базилевса многих милостей. И для этого есть предпосылки.
Какова же цена твоей доброты, твоей помощи? нетерпеливо спросила Анаит.
О прекрасноликая! Лишь один раз повстречав тебя, я воспылал неистовой страстью!
Ах, вот в чём дело! Уста девушки тронула презрительная усмешка. Как я была права! Ты ничем не отличен от простого моряка или мелкого купчишки. Те тоже «пылали страстью»!
Я не об этом. Как ты можешь сравнивать?! В тёмных глазах Катаклона полыхнул гнев. Анаит, мои намерения более чем чисты и серьёзны. Я прошу Я молю Выйди за меня замуж. Избавишься от нужды. Навсегда, навсегда! Забудешь таверну и весь этот мелкий сброд.
И ты думаешь, что брак и любовь так же легко покупаются, как и женское тело?
А ты предпочитаешь, чтобы твоё тело покупали все, кому вздумается?
А ты хочешь запереть меня в гинекее[44], чтобы я света Божьего не видела?
Я спасаю тебя от нищеты, неразумная.
Меня не надо спасать. Я сама обрету выход.
При такой жизни годам к тридцати ты превратишься в никому не нужную жалкую старуху. Люди будут плеваться, встретив тебя на улице. Не говорю уже о возможных болезнях, о недоедании. К чему упрямая гордость твоя, Анаит? Не губи себя в этом мире низменных страстей!
Последние слова Катаклон почти выкрикнул.
Девушка молчала, теребя пальцами пряжку холщового пояска. Кевкамен вдохновенно закончил:
Есть ли на свете душа, более преданная тебе, любящая тебя более искренне и нежно? Нет, прекрасноликая. Все сокровища мира ничто в сравнении с твоей красотой!
К чему эти высокие слова? Ты не на уроке риторики, нервно усмехнулась Анаит. Ты захотел воспользоваться моей беззащитностью, моей беспомощностью, скудостью моих средств.
Если бы ты была богата и не нуждалась в заботе, я поступил бы так же: сделал тебе предложение.
Всё у тебя предусмотрено. Кроме одного: в любви должна быть взаимность. А я не люблю тебя, Катаклон. А выйти замуж, только чтоб покончить с ремеслом гетеры Я должна подумать.
Помни, что ты дочь спасалара[45], что происходишь из знатного рода, одного из лучших в Васпуракане.
Я помню, Катаклон. Прошу, оставь меня. Всё надо взвесить ещё и ещё раз. Иди, Анаит бесцеремонно указала на дверь.
Дозволь задать последний вопрос, прекрасноликая.
Говори.
За что ты недолюбливаешь меня?
А я и сама не знаю, Катаклон. Девушка вдруг засмеялась, звонко, заливисто. Просто не доверяю мужчинам с кошачьими движениями и длинными речами.
Твой смех напоминает хохот блудницы, мрачно заметил Кевкамен. Но пусть будет, как ты желаешь. Я приду через два дня. Ты должна решиться, Анаит. Подумай, хорошенько подумай. Другой возможности тебе не представится.
Он вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Девушка долго стояла у окна, перебирая дрожащими от волнения руками цветастые чётки.
6
Быстроходная скедия[46] торжественно проскользила по лазоревым волнам залива к серой каменной стене с четырёхугольными башнями. Дивный вид открывался отсюда, с места, где узкий Золотой Рог вливается в величавый Босфор. На холме за стенами виднелись Золотые императорские палаты, возле них возвышался дворцовый собор, также богато украшенный, отделанный золотом и серебром. Вокруг тянулись рядами, вперемежку со стройными кипарисами, роскошные дворцы, а над всем этим великолепием возносился к небесам храм Святой Софии Премудрости, с громадным куполом, как венец огромного города.
Воевода Иванко и сопровождавшие его Любар и Порей, разодетые в долгие ромейские одежды из дорогого бархата, качали головами. Впечатление было такое, что соприкасались они сейчас с чем-то великим и непостижимым доселе, дух захватывало от всей этой красоты, она била в глаза, кичливо и надменно возносилась и словно бы давила, давила на них своей несокрушимой победоносной громадой.
Воевода, чувствуя, как тяжело стало вдруг дышать, расстегнул верхнюю застёжку на ферязи[47].
Бывший тут же, рядом с русами Кевкамен говорил почти без умолку:
По правую руку приморский дворец Буколеон, вот это Большой дворец, или Палатий. Крытыми переходами он соединён с собором Софии. Слева Магнавра. Там, в тронном зале, вас примет базилевс. К Большому дворцу примыкают строения ипподрома видишь, друнгарий Иван, пояс трибун вокруг арены? Если когда-нибудь побываешь на ипподроме, увидишь многие колонны и статуи. Особенно прекрасна статуя Геракла. Это работа самого Лисиппа, прославленного на все века скульптора.
Скедия остановилась у входа в царский дворец. Иванко и его спутники оказались на вымощенном мрамором широком дворе. У ворот несли службу эскувиты плечистые варяги и нурманы в тяжёлых булатных доспехах, с копьями в руках. Здесь же вдоль стены стояли вылитые из меди огромные статуи почивших императоров и высокие столпы из мрамора.
Феодосий Великий Анастасий Дикор Юстиниан Лев Мудрый Роман Лакапин тихо говорил Катаклон. Эти великие правители прославили империю ромеев и сделали её величайшей в мире. Мы наследники, носители традиций Эллады и Рима.
Посередине двора помещался гигантских размеров четырёхугольный столп, составленный из нескольких столпов и сводов. На нём возвышался большой крест и две статуи, обращённые лицами на восток.
Равноапостольный император Константин! Основатель нашего города! рассказывал, захлёбываясь от избытка чувств, Кевкамен. А рядом равноапостольная святая императрица Елена, его мать! Это по её велению обретён был и воздвигнут на Голгофе Святой Крест, на коем распят был Господь наш.
А то что за статуя, с нимбом? спросил Любар о помещённой к востоку от гигантского сквозного столпа ещё одной скульптуре.
Это тоже император Константин. Вокруг головы его сияние. Оно сделано из гвоздей, которыми был пригвождён к Кресту Спаситель.
Ну уж, из тех прямь? Любар недоверчиво качнул головой.
Молчи, нечестивый! зашипел на него Катаклон. Как ты смеешь насмехаться над святыней и иметь сомнение в том, что не подлежит сомнению?!
Ко двору примыкал, с одной стороны, храм Святой Софии, а с другой императорский дворец. Поражённых красотой и роскошью русов провели через анфиладу просторных залов.
Кевкамен тихим голосом коротко пояснял:
Эрос зал оружия Триклин девятнадцати аккувитов Портик Золотой Руки Орология зал часов.
Сонм придворных в красочных парадных одеяниях ожидал в залах выхода базилевса. Каждый чин занимал здесь определённое место согласно строго заведённому порядку. Низшие толклись в помещениях вдали от Золотой палаты, высшие патриции и магистры стояли с надменными выражениями на лицах у входа в приёмный зал дворца Магнавры.
Русы проследовали через галерею Триконха огромных размеров тронный зал в два этажа. Нижний этаж опоясывала галерея с тонкими мраморными колоннами.
Залы дворца изумляли своим богатством: повсюду сияла золотая, серебряная и фарфоровая посуда, на стенах висели персидские ковры, драгоценные каменья украшали чаши, кубки, узкогорлые лекифы[48], оклады икон, пёстрые мозаичные изображения животных. Крыша зала Жемчуга покоилась на восьми колоннах, а пол выложен был дорогим пелопоннесским мрамором. Шесть колонн из фессалийского зелёного мрамора поддерживали золочёную крышу зала Камиласа. Стены этого зала тоже украшала мозаика. Русы с восхищением рассматривали фигуры людей, собирающих плоды, сцены охоты, в зале Эроса они увидели картины оружия.
Кевкамен отстал от гостей и, согласно этикету, скрылся в толпе таких же, как и он, спафарокандидатов. Строгие диэтарии[49] во главе с примикарием наблюдали за порядком и раскрывали перед Иванкой и его спутниками высокие двери. Наконец русы остановились перед дверью в Большую Золотую палату.
Как увидите базилевса, падайте ниц, вполголоса пояснял им полный невысокий грек в белой шёлковой хламиде с вышитыми на ней золочёными крестами. Вот сейчас появится Великий Папия, стукнет трижды посохом, откроются двери, и вы войдёте в Золотую палату.
Ни перед кем ещё выи не склонял, мрачно и твёрдо отрезал по-гречески воевода. И перед вашим царём не упаду. Предки наши никогда вам, ромеям, не кланялись!
Отринь свою гордость, доблестный! в ужасе прошептал толстый грек. Сейчас ты увидишь такое!..
Но воевода в ответ лишь презрительно усмехнулся и пожал плечами.
Появился Великий Папия главный управитель дворца, звонко ударил жезлом по мозаичному полу. Широкие позолоченные двери в Большую Золотую палату распахнулись, и трое русов прошли вместе с магистрами и патрициями в тронный зал, весь окутанный голубоватым фимиамом, струящимся из поставленных на полу чаш.
Придворные чины расступились в стороны, многие тут же распростёрлись ниц, услышав голоса воспевающего славословие базилевсу хора певчих. Заиграли серебряные оргáны, чудная торжественная музыка полилась откуда-то с высоты. Когда фимиамный дым немного рассеялся, взорам воеводы и его спутников открылась восточная часть палаты. Она была устроена как алтарь в церкви. Ступени из зелёного мрамора вели к огороженному четырьмя столпами царскому месту. Между столпами ниспадали пурпурные занавеси из тяжёлого бархата. Возле царского места виднелся золотой орган, блистающий самоцветами, жемчугами и украшениями.
Медленно раздвинулись пурпурные занавеси, и в глубине алтаря руссы увидели золотой трон, весь усыпанный драгоценными камнями, сверкающий, казавшийся порождением некоей божественной силы. В жизни никогда не видевшие такой красоты и великолепия молодые Любар и Порей растерялись и с испугом стали озираться по сторонам. Только твёрдость и спокойствие Иванки не позволили им, подобно ромейским патрициям, рухнуть на колени.
Наверху, над их головами, размещался огромный свод с изображением Господа Вседержителя, восседающего на престоле.
На царском троне сидел в нарядном дивитиссии[50], в золотой диадеме на голове молодой благообразного вида человек с короткой каштановой бородой. Светло-серые глаза его с видимым любопытством скользили по лицам русов.
В сторонке ниже трона в обитых парчой креслах Иванко увидел нескольких мужчин это были члены императорской семьи. Среди них выделялся безбородый тучный человек: по описаниям Катаклона, это был всесильный евнух Иоанн, дядя императора.
По левую руку от трона, в голубом далматике и оплечье с золотой перевязью, в диадеме на голове восседала императрица Зоя. И её Иванко узнал по рассказу Катаклона: густые белокурые волосы, тёмные красивые глаза, слегка орлиный нос, густые брови. На вид базилиссе было лет сорок, хотя Иванко знал, что ей далеко за пятьдесят. Делали своё дело притирания, мази, благовония, на которые базилисса была мастерица и которые своими руками изготовляла у себя в гинекее.