И в то же время я понимаю, что для освобождения лагеря в Бяла-Подляске требуется планировать отдельную операцию, параллельную Брестской, для которой не будут пригодны ни головорезы Велизария, ни даже солдаты и офицеры армии Багратиона. Тут нужны такие же советские люди, как и те, что сидят сейчас за колючей проволокой, чтобы они отнеслись к заданию со всей пролетарской серьезностью и ответственностью У каждого из нас кто-то сражался и погиб на этой войне. У выходцев из восемьдесят девятого года отцы и деды, а у нас, уроженцев двадцать первого века деды и прадеды. Впрочем, нужный контингент в моем воинском единстве имеется. Весь танковый полк было бы использовать слишком жирно, а вот один батальон для представительности это в самый раз. В качестве пехотного наполнения можно использовать одну из уланских дивизий кавалерийского корпуса. Мои милые бойцовые остроухие в прошлом тоже прошли через тяжелую неволю, а потому отнесутся к этой операции как к делу личной чести, а к охране лагеря как к псам и волкодавам.
Командовать парадом, то есть операцией, следует назначить подполковника Седова, а его заместителями станут полковник Половцев, майор Тахтаев и капитан Юрченко. И поднимать по тревоге задействованные части и подразделения необходимо уже сейчас. Самый большой труд предстоит майору Тахтаеву и его сводному батальону тылового обеспечения, по большей части укомплектованному рабочими остроухими, которым в самые кратчайшие сроки предстоит многократно расширить масштабы своей деятельности и развернуть полевой карантинный лагерь не на десять, а на шестьдесят тысяч человек. Полковник Половцев при этом будет работать с освобожденными военнопленными, а капитан Юрченко окучивать их по политической части (замполит он у нас или нет?).
Итак, решено: указанным подразделениям следует объявить боевую тревогу, и через пять минут вызвать подполковника Седова и прочий командный состав на экстренную мысленную связь для последующей постановки задачи. Операция в Бяла-Подляске нужно проводить со сдвигом в два часа относительно операции в Бресте, то есть уже после восхода солнца. Так будет даже лучше. Пусть освобождаемые видят красные звезды на «Шершнях» прикрытия и священные алые боевые знамена над кавалерийскими полками и эскадронами. И, пожалуй, мне тоже надо будет там присутствовать с самого начала чтобы попробовать взять этих людей на Призыв. И те, что сразу откликнутся на этот зов, станут в нашем воинстве элитой элит, ибо злее их к врагу будут только «волчицы».
В последнюю очередь, уже после Бяла-Подляски, леди Азалиэн особо тщательно просканировала территорию Брестской крепости, где удалось выявить укрытия последних защитников. Единственную группу (двенадцать человек) удалось обнаружить в подземных казематах полуразрушенного Восточного форта. Еще двадцать шесть одиночек оказались разбросанными по всей территории крепости. Всем им предстояло или погибнуть, или попасть в плен в бессознательном состоянии, как, например, майору Гаврилову, скорее всего, возглавляющему сейчас остатки сопротивления в Восточном форте.
С горечью приходится признать, что широко разрекламированная оборона Брестской крепости по большому счету таковой не была, ибо на ее территории не имелось заблаговременно изготовленного к обороне гарнизона с централизованным командованием, запасами, укрытыми в глубоких казематах, средствами ПВО и дальнобойной артиллерией для контрбатарейной борьбы: тогда тут застрял бы корпус, а не дивизия, и не на десять дней, а как минимум на месяц, а то и на два. Даже гарнизон Порт-Артура, оборона которого считалась образчиком дезорганизованности и внутреннего предательства, сумел сковать пятикратно превосходящие силы японцев как минимум на пять месяцев, уничтожив при отражении штурмов почти треть осаждающей армии.
Но вместо крепко спаянного гарнизона в Брестской крепости имелся набор частей и подразделений, принадлежавших 42-й и 6-й стрелковым дивизиям, гаубичный артполк корпусного подчинения, армейский госпиталь, части конвойного батальона НКВД и пограничного отряда. И каждая часть была сама по себе. Для девяти с лишним тысяч бойцов и командиров это был пункт дислокации, а не оборонительная позиция, которую следует защищать от атакующего врага до последней капли крови. В организованном сопротивлении принимала участие лишь незначительная часть военнослужащих; остальные, лишенные руководства своих командиров, либо пытались неорганизованно покинуть крепость сразу после нападения и по большей части попали в плен за ее пределами, либо большими группами сдались врагу в первые дни обороны. И этот факт мне еще придется иметь в виду при работе с бывшими советскими военнопленными. Проявившие слабость должны искупить ее в бою, сознательно предавшие понести заслуженное наказание.
Фиксирую положение последних защитников на тактическом планшете Воинского Единства, после чего мысленно отдаю последние указания командирам участвующих в операции частей и подразделений. Первый эскадрон флаеров огневой поддержки атакует ослабленным парализующим излучением место дислокации сорок пятой пехотной дивизии. Второй эскадрон действует отдельными звеньями. Первые два звена в ударном обвесе поддерживают штурм лагеря военнопленных севернее Бреста, где пока в одной куче содержатся рядовые бойцы, сержанты и старшины, командиры и члены семей военнослужащих, женщины и дети. Еще три звена в полицейском обвесе, выставленном на полную мощность, обрабатывают цели в самом Бресте. Третий эскадрон: три звена в ударном, два в ослабленном полицейском обвесе готовится поддержать операцию по освобождению лагеря в Бяла-Подляске. Четвертый эскадрон в ударном обвесе находится в резерве на случай осложнения обстановки.
Дивизия генерала Воронцова получила приказ действовать побригадно. Первая бригада высадится на Тереспольском укреплении, где располагаются все артиллерийские подразделения и один из пехотных полков. Второй бригаде я нарезал участок к востоку от крепости, третьей в самом городе, поставив задачу на захват железнодорожного узла и складов трофейного имущества. Капитан Коломийцев, как и предусматривал первоначальный план, получил задачу по освобождению лагеря военнопленных Дулаг-314 севернее Брестской крепости.
Когда я объяснял генералу Воронцову, что следует сделать с пленными немцами, тот только мысленно хмыкнул и подумал:
Шутить, значит, Сергей Сергеевич, изволите над господином Сталиным? Ну что же, так будет даже интереснее. Выполним все в лучшем виде; для нас хоть германцы, хоть французы на русской земле они все одно пакость!
А потом время ожидания вышло, и внизу началась веселуха. Вырвавшиеся из портала «Шершни» принялись поливать места дислокации немецкой пехоты потоками ослабленного депрессионно-парализующего излучения, и одновременно на севере за линией железной дороги приступил к действиям мой бедовый советско-амазонский разведбат капитана Коломийцева со своей воздушной группой поддержки. В полной тьме рубиновые трассы магнитоимпульсных пушек напоминали новогоднюю иллюминацию.
4 июля 1941 года, 2:30 мск, километр к северу от Брестской крепости, лагерь военнопленных Дулаг-314 «Красные казармы»
«Красные казармы» построили перед Первой Мировой Войной для размещения частей 38-й пехотной дивизии, входившей в состав 19-го армейского корпуса. Но этот период был недолгим. В 1913 году дивизия въехала в новенькие казармы, а в 1914-м убыла в состав действующей армии. Потом двадцать лет (с 1919-го по 1939-й год) в Брест-Литовске обитали поляки, а после них в течение двух лет казармы занимал 18-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон Брестского укрепленного района. На рассвете 22 июня бойцы и командиры этого батальона под огнем врага все же сумели добраться до своих частично построенных и не полностью вооруженных ДОТов, и сражались там до полного исчерпания боезапаса.
А примерно с полудня первого дня войны в «Красных казармах» угнездился Дулаг-314, личный состав которого в полной готовности ожидал начала войны с польской стороны границы. В настоящий момент этот лагерь использовался германской армией как транзитный. На сборных пунктах в местах уже стихших ожесточенных сражений командование германских полков и дивизий собирало наловленных по лесам и полям советских военнопленных, после чего их пешими этапами по дорогам местного значения гнали на запад, от одного такого лагеря до другого. По пути германские конвоиры беспощадно пристреливали всех, кто ослабел настолько, что не мог идти дальше. Свидетельства о том оставили самые разные люди, в том числе и те, что отнюдь не пылали любовью к советской власти. Среди них был и Сергей Николаевич Сверчков (18981955). До войны этот человек служил артистом и режиссером в различных московских театрах. Сдался в плен сразу после начала войны, а с августа 1942 года работал на германское Министерство Пропаганды. После войны остался на Западе, под чужим именем жил в Германии, потом в США, затем вернулся в ФРГ работать на радиостанции "Освобождение" (будущее радио «Свобода»), где стал одним из первых дикторов.
Вот что этот предатель собственного народа писал в своих мемуарах об этапировании советских военнопленных из сборного лагеря под Минском:
«Наконец нас собралось около полутора тысячи офицеров, и рано утром немецкие солдаты построили нас в колонну по четыре и повели через Минск на юго-запад. Первый день был неутомительным, часто давали отдохнуть, а ночевать привели в какую-то тюрьму, где мы были первыми после освобожденных заключенных. Мы находили наспех брошенные лохмотья, газеты, записки. Стены пестрели разными надписями и подписями. Главным образом просьбы передать на волю, что такой-то осужден на пять, на семь, на десять лет и отправляется туда-то и туда-то. Не знаю, доходила ли когда-нибудь такая почта до близких, думаю, что нет, однако люди, видимо, хватались за соломинку. Почувствовав тюремный воздух, наше офицерство стало молчаливее, и всякие политические споры прекратились. Следующие дни переходов делались все труднее, кормили плохо, воду давали редко. Потертые ноги и общая усталость давали себя знать, и появились отстающие, которые больше не догоняли. Я долго не мог поверить, что больных офицеров, которые отстают от общей колонны, пристреливали. Не верил до тех пор, пока сам не стал сдавать и не очутился в хвосте, здесь я видел своими глазами, как немецкий солдат несколько раз ударил прикладом упавшего офицера, а потом приложился выстрел и солдат спокойно подходит к следующему. Следующий был я, я вскочил. Минуту тому назад, казалось, не было сил совсем, а теперь я зашагал, хотя в глазах были круги Я шел механически, совсем не замечая, что ноги у меня передвигаются, было такое впечатление, что я плыву по воздуху, но плыву медленнее, чем хотелось бы. Около одной деревни, мимо которой мы проходили, у околицы стояла женщина. Когда я поравнялся с ней, она замахнулась и бросила что-то в нас. Меня по лицу что-то больно ударило, я инстинктивно схватил это что-то и это оказался громадный, с кулак, кусок сахара! Этот случай спас мне жизнь. В минуту я разгрыз этот кусок и сразу же пришли силы продолжать наш путь».
Впрочем, пленные, которым повезло выжить на этом пути и дойти до этого места, еще не ведали, как и чем окончится их трудный путь, и что только один из десяти доживет до первой военной зимы. «Красные казармы» обещали им отдых, для командиров ночевку под крышей, для рядовых и сержантов на голой земле, скудный ужин, а потом возможность хоть на какое-то время забыться мертвым сном.
Но сегодня со сном и отдыхом вышла незадача. Ровно полтретьего ночи через раскрывшиеся порталы, как чертики из табакерки, выпрыгнули разъяренные «Шершни», принявшись выписывать вокруг лагеря вытянутые восьмерки. С резким звуком «пиу-пиу-пиу», непривычным уху аборигена середины двадцатого века, во тьме протянулись стремительные рубиновые трассы очередей из магнитоимпульсных пушек, в щепу, древесную пыль и кровавый фарш разнося дощатые будочки пулеметчиков на вышках периметра, попутно гася освещающие местность прожектора. Причем стреляли странные летающие пришельцы почти от земли, немного снизу вверх, ибо, если сверхскоростные снаряды попадут во что-нибудь, не подлежащее уничтожению по плану операции, то не миновать непоправимой беды, ибо фактически вся территория, свободная от зданий и руин, была плотно заполнена сидящими и лежащими на земле военнопленными.
А вот и одно из зданий, которое великоповажные германские господа заняли себе под лагерную администрацию. На втором этаже распахивается окно и какой-то смельчак, как бы не сам оберст-лейтенант (подполковник) фон Геллер, со знанием дела принимается поливать злобных пришельцев короткими очередями из пулемета МГ-34. «Музыка играла» секунд тридцать. Очередной «Шершень», заходя в атаку, обнаружил приоритетную цель типа «огневая точка» и поразил ее минимальной очередью в двадцать снарядов. Гол! Стена в два кирпича под оконным проемом выгрызена на полметра ниже подоконника, во внутренней перегородке позади отважного стрелка появилась неровная дыра, сам же он превратился в кровавые брызги на стенах, полу и потолке. Все что от него осталось только пара ног, отчекрыженных выше колен.
Одновременно с окончательным подавлением активного сопротивления охраны через раскрывшиеся наземные порталы в дело вступил разведывательный батальон капитана Коломийцева. Бронетехника (БМП и БРМ с десантом на броне) появляются восточнее лагеря, справа и слева от подходящей к нему железной дороги, а цепочка кавалеристов охватывает это место скорби с трех остальных сторон. Впрочем, солдаты охраны, выскочившие из караульного помещения, этого не видят, так как бывший военный городок по периметру окружает высокая кирпичная стена, по верхнему краю которой злобно курчавится колючая спираль Бруно. Опасность замечает только наряд на КПП у ворот. Звучат насколько винтовочных выстрелов, гремит короткая пулеметная очередь (скорее наугад, чем по конкретной цели, ибо в кромешном мраке стрелять можно только на звук тихо урчащих моторов). Но «Шершни» не вмешиваются: в данном случае обойдутся и без них. Грохочут пушечные очереди с двух БМП (что не так эффектно, как магнитоимпульсное вооружение «Шершней», но не менее эффективно), от КПП во все стороны летят мелкие обломки, пулемет замолкает, а через некоторое время одна из боевых машин своим клиновидным носом напрочь выносит железные ворота. Периметр прорван. Одновременно с этим внутрь лагеря десантируются бойцовые остроухие из состава бортового десанта «Шершней», чтобы ударами двуручников наотмашь и короткими очередями пистолетов-пулеметов быстро привести охранников лагеря к положению «никто никуда не идет». И тут же в небе над «Красными казармами» бело-желтым светом вспыхивает осветительный шар, яркий, как второе солнце. Все. Лагерь военнопленных Дулаг-314 захвачен, сопротивление охраны подавлено, пришло время реализовать плоды победы.
И на все это с ужасом и недоумением, щурясь от неожиданного яркого света, смотрят внезапно разбуженные и ошеломленные военнопленные. Люди, внезапно захватившие их узилище, вроде бы общаются между собой на чистом русском языке со специфическими армейскими оборотами, но по внешнему виду и манерам ничуть не смахивают на типичных красноармейцев. Впрочем, не похожи они и на кадровых военнослужащих старой царской армии, и на немцев, на которых пленные уже успели насмотреться. Впрочем, на этом еще ничего не кончается: безжалостные пришельцы приказывают пленным построиться в колонну по четыре и покинуть территорию лагеря через выбитые ворота. Быстрее, быстрее, быстрее! И те подчинятся, ибо немцы уже вбили в них рефлекс беспрекословно выполнять команды вооруженного конвоя. Однако идти им недалеко. Сразу за воротами этих людей ждет тускло светящаяся арка портала, а за ней другой мир и новая жизнь. Тех, кто не имеет сил идти, потом соберут и отправят в госпиталь на носилках, а единичных персонажей, считающих, что в немецком плену им будет лучше, чем среди своих, а потому прячущихся по разным темным углам, найдут и прикончат как собак.