Николай Краевский
Холостяцкие откровения
Эпохально-семейный роман
для взрослых
Произведение
литературно-художественное
в двух томах
Памяти безвременно
ушедших родителей
посвящаю
НЕ БЫТЬ ПОДДЕЛКАМИ
В этом романе я попытался честно рассказать потомкам, как мы жили и грешили во второй половине XX века. Автору-холостяку, как и тому неимущему пролетарию, нечего терять, отсюда и предельная откровенность излагаемых в повествовании мыслей. Быть может, на фоне других творений (которых, безусловно, будет написано еще немало о перипетиях последнего века второго тысячелетия) это произведение не покажется однотипным, а тем более высосанным из пальца.
Видимо, нет ничего ужаснее в этом мире, чем потеря любимых, близких, родных. В такие моменты очень остро начинаешь сознавать, насколько хрупка и призрачна грань между Жизнью и Смертью. Потеряв, почти в одночасье, вначале (в декабре 1991 г.) матушку, а затем (в марте 1993 г.) отца, которым от роду было всего по 55, я дал себе зарок, что обязательно напишу правдивую вещь, посвященную им.
Великий русский композитор Сергей Рахманинов, отмечая истоки, питающие его гений, говорил: "Своим дарованием я обязан Богу, одному только Богу. Без него я ничто". Я же в этом смысле выскажусь приземленней: своим дарованием я обязан родителям, без них бы я был ничто. Светлая память о них всегда в моем сердце
И еще есть Душа, к которой испытываю неодолимое тяготение, Душа моего любимого писателя Николая Васильевича Гоголя, с которой, надеюсь, встреча еще впереди.
Первый том это рассказ о зарождении и становлении семьи ячейки нашего общества. Временной отрезок от начала, вернее, середины прошлого века до конца семидесятых. Помимо так называемой «клубнички» (супружеских измен, нескромных детских «шалостей», постельных сцен, художественно обоснованной ненормативной лексики героев в отдельных эпизодах и т.д.) идут серьезные размышления о судьбе страны-горемыки. Царящая в обществе двойная, а то и многочисленная (в зависимости от обстоятельств) мораль накладывает свой недобрый отпечаток и на взаимоотношениях в семье. А если, к тому же, сама семья создается, образно говоря, на зыбкой почве, то нетрудно представить, какие печальные последствия ее ждут. Что, собственно, и происходит с героями романа.
Все разворачивающиеся семейные страсти, события происходят на глазах мальчика, Славика Драйзерова, который сквозным образом проходит через повествование. Являясь натурой впечатлительной, романтической, мальчик пропускает их через свой пытливый ум и отзывчивое, неравнодушное сердечко. Он глубоко переживает разлад близких ему людей, и с ранних лет в нем растет и крепнет чувство неприятия этих ненормальных семейных, а впоследствии (по мере его взросления) и общественных отношений Заключительный финал первого тома: семья распадается, и ее глава, Драйзеров-старший, уходит к другой
Действие второго тома охватывает заключительную четверть века. Слава, теперь уже взрослый парень, покидает родительское гнездо, которое, собственно, уже давно порушено и перестало быть таковым, и становится бродягой по жизни Идет яростный, усиленный поиск того, чего желает каждый смертный, любви, счастья, справедливости. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Деградация и хаос, блуд и хамство, захлестнувшие общество, словно всепроникающие губительные ядерные частицы (тоже, кстати, порождение XX века), растлевают наши души. Стремительный расцвет цивилизации, увы, ведет к уничтожению культуры. А это, в свою очередь, негативным образом отражается на здоровье народа и государства. И в итоге, на стыке второго-третьего тысячелетий, мы имеем то, к чему пришли изрядно потрепанные, заблудшие и опустошенные, больное общество и слабое государство.
Но не все так мрачно, господа! Островки любви и счастья все же есть (и они, уверен, будут расти и множиться), и об этом вы тоже прочтете во втором томе. И, главное, стряхнув с глаз пелену порочного прошлого, мы обязательно поправимся. Ведь на смену болезни, если она не запущена, приходит выздоровление. Здоровый и праведный образ жизни, хочется верить, когда-нибудь все же войдет в нашу повседневность, как хлеб и вода.
«Давайте же, призывает автор в конце романа, не будем подделками, уродливыми подобиями». Это, можно сказать, одно из ключевых условий, по мнению автора, нашего будущего благополучия Мы грешим, но мы и каемся. И в этом, видимо, наше спасение.
Николай Краевский
ТОМ ПЕРВЫЙ
"Почитай отца твоего и мать твою,
чтобы продлились дни твои на земле,
которую Господь, Бог твой, дает тебе."
Ветхий Завет,
Исход,
глава 20.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.
К представительницам прекрасного пола Славик Драйзеров стал проявлять повышенный интерес со второго, если не с первого класса. Если не это, то, наверное, с его темпераментом следовало бы стать маньяком-насильником или просто бабником-обольстителем. Первое сразу надо исключить по причине жалостливого отношения Драйзерова к людям, разумеется, хорошим (к плохим бывал жесток, однако никакого к ним влечения, тем более полового, не испытывал) и отсутствия в его поведении врожденной и приобретенной наглости. Не "светило" и второе, поскольку не обладал Славик достойной в таких случаях внешностью (маловат ростом и не была привита любовь и привычка красиво и со вкусом одеваться) и, опять же, недостаточно был смел и целеустремлен, быть может, просто ленив. Но есть, правда, и третий путь, уводящий от вышеобозначенного порока, женитьба. Увы, здесь тоже не обошлось без проблем, потому как Драйзеров был вовсе не против жениться, но только по любви. Безумной, но ответной. Однако как-то все больше "везло" ему в жизни на безответную. Сие хроническое недоразумение к тому же усугублялось его неуживчивым, вернее, неприспособленческим характером, частыми ссорами с начальством, в результате чего нередко вынужден был менять места жительства, покидая один городок за другим. Это, согласитесь, едва ли сопоставимо с представлениями об уютном семейном гнездышке, которое приносит счастье.
На ум приходит анекдот Тихий час в детском саду. Лидер средней группы знакомится с новеньким:
Эй, слысыс, тебя как зовут?
Вова.
А сколько тебе лет?
Навелно, четыле.
А к женщинам тянет?
Не-а.
Значит, не четыле, а тли
Акселерация, одним словом, господа. Не обошла она стороной и нашего героя. Первый раз Славик почувствовал себя мужчиной в семь.., восемь.., нет, наверное, все-таки в девять-десять лет, когда познакомился с Елизаветой Николаевной, классной дамой (не в смысле превосходной женщиной, хотя это тоже правильно, а учительницей начальных классов; мальчик в школу пошел почти с восьми). Елизавете Николаевне тогда по годам было около пятидесяти, возможно, и больше, но выглядела она, право, феерически: ярко накрашенные пухлые губки хорошо смотрелись на фоне иссиня-черных, длинных, почти как приклеенных, ресниц. И зубы были удивительно ровными и на редкость белоснежными для дамы зрелого возраста.
Разумеется, мальчику еще не дано было понять, что любая женщина желает всегда быть красивой, вне зависимости от своих природных и возрастных данных. И что, помимо естественной, красота бывает и искусственной, секреты которой известны чуть ли не с самого рождения, передаваемые в генах каждой представительнице слабого пола. Это уже потом, будучи старшеклассником, привлекательность учительниц воспринимал как должное и даже был глубоко внутренне возмущен, когда одна преподавательница по математике изо дня в день, из месяца в месяц появлялась перед классом в опостылевшей всем, во всяком случае ему, одной и той же кофте раздражающе неприятного желтого цвета.
Мальчик зачарованно впивался своими глазками в прекрасные уста Елизаветы Николаевны, изливающие не менее прекрасную, великую родную речь. Кстати, один из предметов, которые она вела, так и назывался: "Родная речь". Добавьте к этому изысканные манеры дамы плавные, словно взмахи лебединых крыльев, жесты всегда ухоженных рук, едва уловимые поклоны головы, всегда со вкусом сделанную прическу и мягкую поступь еще не потерявшей формы фигуры и вам, надеюсь, станет понятным, господа, то пылкое чувство, которое вдруг испытал мальчик по отношению к этой зрелой женщине Впрочем, почему вдруг?! Волна авторской памяти чрезмерно спешит вперед, скрывая под собой любопытные поступки, эпизоды жизни Славика, относящиеся к еще более раннему его возрасту.
2.
Мальчик родился в семье военнослужащих, а военнослужащие большой и могучей империи, в подавляющем большинстве, словно цыгане, постоянно были на колесах и жили табором в военных городках, то бишь в ограниченном пространстве и в узком кругу сослуживцев, особенно это было типично для житья-бытья на так называемых "точках", расположенных на приличном удалении от цивилизации. Сие обстоятельство, видимо, сыграло не последнюю, если не сказать решающую роль в индивидуальном становлении и развитии мальчика. Дело в том, что с ранних детских лет он был лишен возможности приобщаться к коллективу (коллективному сознанию, поведению), обществу своих ровесников через посещение детского садика, то есть воспитание получал исключительно дома, в обществе родителей, из которых мама Лена нигде не работала и тоже большую часть своего времени сидела дома. Но даже если бы и представилась возможность, папа Игорь, а именно он был главой и добытчиком семьи, вряд ли дал бы добро на детсадовское, то есть коллективное воспитание любимого и единственного сына. Отсюда и закладывалась основа эгоцентрической натуры будущего закоренелого холостяка.
А все началось с замочной скважины, да-да, обыкновенной замочной скважины, через которую можно подглядывать за тем, что происходит за закрытой дверью. Для пущей наглядности и убедительности, господа, хочу заострить ваше внимание на довольно дерзком и смелом по своему необычному и предельно точно психологически обоснованному содержанию кинофильме шестидесятых годов американского режиссера Марка Пауэла "Подсматривающий". Герою картины фотографу-режиссеру Марку Льюису (кстати, бьюсь об заклад, что Пауэл в немалой степени списал с себя этот неординарный образ) задается вопрос:
Какой журнал самый продаваемый?
Где девушки на обложке и без одежки, слышим в ответ.
Фотограф не мог не знать этой бесспорной, затрагивающей животрепещущие струны человеческой психики истины уже хотя бы потому, что с детства пытался разгадать тайны "запретного плода", подсматривая через замочную скважину за обнаженными женщинами. Как ни печально и ни трагично, с возрастом познания и желания Марка в этой области трансформировались в маниакальную, болезненную зависимость, приведшую его к убийствам предметов обожания фотомоделей. К сему, увы, приложил руку его отец, ученый, своеобразно проверявший на ребенке реакцию нервной системы на страх: подбрасывал спящему мальчику в постель ящерицу и проделывал другие изощренные операции. Чувство страха, возможно, изрядно замешанное на отвращении и ненависти, росло, крепло и потребовало разрядки, снятия напряжения. Насилие ведь, как известно, в какую бы тогу оно ни рядилось, всегда порождает насилие.
Однако, ради Бога, не подумайте, господа, что наш Слава Драйзеров впоследствии все-таки приобретет репутацию маньяка и, так сказать, вступит в конфликт с мирским Законом. Спешу вас заверить и успокоить: к счастью, ни мама Лена, ни папа Игорь не проводили над ребенком ужасных экспериментов, но они были живыми людьми, к тому же очень молодыми родителями (поженились в двадцать), и, как говорится, ничто человеческое им не было чуждо, их плоти жадно и страстно тянулись друг к другу И вот в один прекрасный день, да-да, именно в день, а не в ночь, до слуха пятилетнего Славика, раскачивающегося на ярко раскрашенной деревянной лошадке, шикарном подарке к Дню его рождения, из другой комнаты донеслись обрывки приглушенного женского смеха, перемежающегося с мужским воркованием. Звуки эти то стихали, то вновь давали о себе знать. Любопытство, завладевшее мальчиком, пересилило его интерес к лошадке, и он, расставшись с нею, подошел к соседней комнате и осторожно толкнул дверь, но она, естественно, оказалась запертой. Тогда Славик, слегка привстав на цыпочки, прильнул глазком к дверному отверстию для Т-образного ключа. И его взору открылась необычная доселе ему картина. Папа с широко раздвинутыми ногами и с приспущенными галифе (в тот будничный день, ближе к вечеру, Драйзеров-старший должен был заступить в суточный наряд, поэтому находился дома на законном отдыхе) лежал на маме и азартно покусывал ей ухо и шею. Мама при этом извивалась, как змея, как бы пытаясь вырваться из объятий чего-то горячо шептавшего ей на ушко. Увиденное длилось несколько секунд, затем, инстинктивно почувствовав недозволенность сего постыдного подглядывания, Славик ретировался. Но и тех секундных мгновений вполне хватило ребенку для глубоко потрясших его юное, пылкое сознание впечатлений. Раскрасневшийся, возбужденный он выбежал на улицу и долго бродил по окраине леса (гарнизон, где они жили, утопал в живописном лесном массиве), переживая случившееся. Подсознательно мальчик ощущал, что раскрывшаяся перед ним картина как бы пробудила в нем неведомые ранее желания, и теперь, "проснувшись", они его будоражили, тревожили, требовали к себе внимания. Но как их удовлетворить, малыш, понятно, имел еще весьма смутные представления. Однако проказница-природа, заложенная в генах, безжалостно искушая порочный росток, призывала действовать, действовать, действовать Впрочем, не природа тому виной, а закравшийся в сердце бесенок.
3.
Спустя месяц Славик столь же беспечно бродил по лесу, пиная еловые и сосновые шишки, как вдруг его внимание привлекла женщина, вышедшая из частного домика. Она принялась копаться на грядках, разбитых рядом с домом. Это была жена командира части Коренева Надежда, высокая, дородная, статная блондинка лет тридцати-тридцати пяти. Видимо, она вышла ненадолго что-то сорвать для приготовления пищи, поэтому была в шелковом китайском халате, расшитом огромными красными и белыми цветами на голубом фоне, и в мягких домашних тапочках-шлепанцах. Мальчика и эту ослепительную, шикарную даму разделяло расстояние метров двадцать-тридцать и, что удивительно, вокруг не просматривалось ни души: только Она, копошащаяся в земле, и Он, предусмотрительно спрятавшийся за деревья и беззастенчиво вперившийся в нее зоркими, широко раскрытыми глазами. И тут мальчика осенила мысль: лечь на землю и, подобно папе Игорю, широко раскинуть ноги. Эффект был достигнут мгновенно. Продолжая в такой позе наблюдать за совершенно ничего не подозревающей Надеждой, у которой время от времени можно было отчетливо видеть пикантные подробности туалета и непроизвольно волнующие не по-детски разгорячившееся воображение запретные места породистой фигуры, выбивающиеся из-под халатика, малыш почувствовал, как по телу расходится сладкая, приятно дурманящая истома. Причем, чем активнее ребенок елозил по относительно мягкому елочно-лиственному настилу, обильно покрывающему пролесок, не прерывая при этом наблюдения за красоткой, тем сильней испытывал это необычное зрительно-чувственное, телесное наслаждение. О, за время своей недолгой пятилетней жизни Славику еще никогда не было так хорошо, как в общении с этой пленительной блондинкой, пусть даже и на расстоянии! Он знал это точно. Мысленно обладая этими восхитительными формами, творениями гениальной Природы, он ощущал почти пик блаженства. И каковы же его были разочарование, досада, когда прекрасная незнакомка, столь страстно возбудившая его, сделав свои дела, скрылась в доме. Издав протяжный стон неудовлетворенного, начинающего самца, Славик откинулся на спину и лежал еще так минут десять, прокручивая в памяти пленку своей первой эротической любви и прислушиваясь к биению не на шутку разошедшегося разбуженного сердечка.