Происходили, конечно, на глазах у мальчика и зрелища куда посерьезней и пострашней. Рядом с их домом пролегала одна из центральных дорог, по которой однажды двигалась нескончаемая вереница удрученных, грустных людей. По краю от них шли с засученными по локоть рукавами автоматчики. Некоторые из них были с овчарками, свирепо лающими и настроенными отнюдь недружелюбно к конвоируемой колонне: собак едва удавалось сдерживать за поводки, чтобы они не набросились и не разорвали на части и без того запуганных евреев.
Куда их ведут, мама? спросил пятилетний Игорь, прячась за ее широкую юбку.
Молчи, сынка, молчи, мать крепко прижимала ребенка к себе, тебе не надо этого знать.
Вдруг из колонны послышался пронзительный крик: у кого-то, видно, сдали нервы. Конвоиры спешились, выясняя причину возникшего шума, и в эту самую минуту, воспользовавшись замешательством, мальчик лет девяти-десяти оторвался от колонны и стрелой помчался в сторону протекающей поблизости реки. Но выпущенная вслед автоматная очередь подкосила его, и он рухнул навзничь. До реки оставалось несколько метров, и мальчик, все еще живой, стал ползти к спасительной влаге. Тогда в ход были пущены собаки, безжалостно довершившие приговор юному беглецу.
Час, а может, два длилось это печальное шествие смертников. А потом до слуха Игоря доносились глухие хлопки: где-то не так далеко шла методичная стрельба. Видя тревожное лицо мамы, он вновь поинтересовался:
В кого стлеляют?
Тебе не надо этого знать, вновь с грустью в голосе повторила мать, когда подрастешь, все сам поймешь.
Но детская любознательность брала свое, и на следующие сутки Игорек вместе с другими мальцами бегал посмотреть туда, где стреляли. И прибежав, запыхавшись, с широко раскрытыми, сохраняющими испуг глазенками рассказывал матушке:
Там земля шевелится и говолит
То раздавались душераздирающие стоны из уст недобитых раненых жертв, сброшенных в ров с многочисленными трупами и наспех присыпанных землей. По счастливой случайности некоторым удавалось выкарабкаться на поверхность, но таковых были единицы, сотни же и тысячи безвинно убиенных погребенными оставались навечно.
Чем ближе приближался фронт, тем активней свирепствовали фрицы в тылу, как бы мстя за свои военные неудачи, за отступление. Частенько устраивали облавы на молодежь, трудоспособное население, заталкивали обреченных в скотские вагоны и отправляли в Германию как рабсилу. В одну из таких облав зацепили и четырнадцатилетнюю Юлю, сестру Игоря. Но по дороге, умудрившись проломить в вагоне пару досок, ей и еще нескольким девчатам удалось бежать. Правда, возвратилась Юля домой с обмороженной ногой, что впоследствии часто давало о себе знать ноющими, тупыми болями, но зато оставшейся в живых и свободной. А главу семейства Семена Филипповича, трудившегося извозчиком на почтовой подводе и заподозренного в связях с подпольщиками, от расправы спасло то, что Ксения Савовна, вовремя предупрежденная старшим сыном Вячеславом, укрыла его в поленнице дров. Потом пару месяцев, до прихода Красной Армии, прятался и жил на чердаке
Наступление было столь стремительным, что немцы даже толком подготовиться к отходу не успели. Майор, постоялец дома Драйзеровых, изрядно подвыпивший, прямо в грязных сапогах, что за ним ранее никогда не наблюдалось, завалился на постель и, бесцельно уставившись в потолок, уныло твердил, как пришибленный: "О, майн готт, Гитлер капут, Гитлер капут, Гитлер капут" Потом резко соскочил, выбежал из дома и помчался по направлению к реке, где в панике переправлялись вплавь, кто самостоятельно, кто на лодке, несостоявшиеся учредители "нового порядка" на чужой земле.
Мама, а гел майол к нам больше не плидет? спросил Игорек, наблюдавший за переправой.
Нет, сынок, облегченно вздохнула мать, больше он здесь не появится.
Жалко, по-своему резюмировало дитя, кто же тепель мне шоколадки будет носить?
Глупенький, сердито заметила мама и даже слегка шлепнула его по затылку, в твоей жизни еще будет много-много шоколадок и других вкусных вещей. Только надо слушаться маму с папой и учиться хорошо, когда в школу пойдешь. Только бы фрицев побыстрей разбить.
15.
Оптимизм матушки, конечно, несколько разнился с реалиями будущей жизни Игоря: сладкого, увы, ему доставалось мало, как в прямом, так и в переносном смысле. Простые леденцы, не говоря уже о более дорогих, изысканных конфетах, доводилось ему вкушать крайне редко: скромных средств родителей едва хватало на покупку продуктов первой необходимости. И лишь уже, будучи курсантом военного училища, Игорь наверстывал упущенное, отводил душу: во время увольнительных съедал по одной банке сгущенного молока. Однако, как говорится, нет худа без добра: ограниченное потребление сладкого, особенно карамели, помогло ему в целости и сохранности сберечь зубы. Первую и последнюю пломбу поставили, когда ему было уже за сорок. Причем лечащий врач, долго возившийся с ним, был несказанно удивлен и не скрывал своего искреннего восхищения:
Да у вас не зубы, мил человек, а настоящий гранит, сверлению даже не поддаются. Тут нужен алмаз высшей пробы!
Но зато с малых лет Игорь, видимо, в поисках вкусного кусочка, приобщился к кухне. Любил часами стоять около матушки и наблюдать за ее "секретами" приготовления пищи. Простое созерцание постепенно сменялось активной помощью, а затем и вовсе самостоятельным поварским искусством. Это, кстати, ему потом очень пригодилось в семейной жизни, так как Леночка, увы, готовила скверно, и пришлось ее обучать.
С одеждой у маленького Игоря тоже были проблемы, в основном доставались обноски старшего брата, сестер, чья одежда перешивалась под мальчишескую. А когда ему, шестнадцатилетнему, подарили галифе (муж, Иван, самой старшей сестры Надежды) и аккордеон (другой Иван, супруг сестры Юли), радовался, как малый, которому доставались шоколадки от гер-майора.
Воспитание мальчика также проходило несладко. И если Ксения Савовна старалась еще делать ему поблажки, оберегала его, щадила, старалась окружить его любовью, то Семен Филиппович держал его в ежовых рукавицах, шалостей не прощал и, случалось, наказывал весьма нещадно. С твердой отцовской рукой Игорь имел неосторожность иметь дело уже в первом классе, когда провинился перед учительницей, сбежав с уроков на речку; был жаркий день, и ему, видите ли, было нелегко досидеть до конца занятий. На следующий день учительница встретила его строгим наставлением:
Ты поступил очень скверно, придется заняться твоей дисциплиной. Передай маме, что завтра я хочу ее видеть.
Вона нэмае часу, потупив очи, пробубнил хитрый непоседа, вона хлиб пече.
Хорошо, спокойно отреагировала преподавательница, тогда передай ей эту записку. И она быстро что-то накропала на бумаге. Впрочем.., нет, в последний момент передумала учительница, записку передаст твой друг Коля Стадничий, ваши же дома находятся почти по соседству
Домой два одноклассника возвращались молча и без всякой охоты: один мучился от того, что придется ему, помимо собственной воли, заложить, сдать закадычного друга; другой от предстоящих объяснений с родителями. Надо, конечно, отдать должное их терпению и выдержке: прекрасно сознавая свою обреченность, они не лезли друг другу в душу, не паниковали, не выклянчивали пощады, прощения, стараясь как-то выкрутиться. Ребята родились почти в один и тот же день (Игорь девятого, а Коля седьмого сентября), и тот, и другой рос в многодетной семье, сполна хлебая лиха, и шкодничали нередко вместе, поэтому хорошо понимали друг друга. Кстати, впоследствии их дружба сохранилась на долгие годы, несмотря на разделявшее их расстояние в тысячу и более верст. Регулярно обменивались короткими весточками о себе, а при встрече, когда Игорь приезжал в отпуск на родину, заключали друг друга в крепкие объятия, делились впечатлениями о прожитом. И непременно, уже с иронией, вспоминали далекий сорок пятый, памятный для них, бывших пацанов, не столько счастливым для всех Днем Победы, сколько вышеизложенным драматическим эпизодом.
Всыпал тогда, конечно, отец Игорю ремнем по первое число. И в угол коленками на горох поставил до отбоя, то есть до той поры, когда надо было идти спать. Ох, и неприятное ж это занятие, доложу я вам, господа, голыми коленками на сушеном горохе стоять. От щемящей боли хотелось стонать и плакать, но Игорек терпел, до крови прикусив губу.
В другой раз, когда Игорь был уже постарше, Семен Филиппович учинил ему такую взбучку, причем не ремнем, а конскими вожжами, что бедный малый потом целую неделю ни сесть спокойно, ни лечь на спину не мог так саднило. Причиной этой расправы послужила жалоба родительницы одного парнишки, которому Игорек в драке случайно попал камнем в голову, после чего пришлось делать перевязку.
Жалостливая, сердешная Ксения Савовна пыталась было спасти сына от жестокого наказания, отговорить мужа, но тот, пронзив ее молнией свирепых глаз, положил конец этим либеральным поползновениям:
Цыц, женщина! Не вмешивайся, куда тебе не пристало, а то тоже получишь. Он должен твердо уяснить, что всякое зло порождает зло. Провинился будь любезен отвечать. Я его породил, я его и побью, на путь истинный наставлю. Потом еще спасибо мне скажет, когда вырастет.
И ведь как в воду смотрел Семен Филиппович. По прошествии многих лет Игорь с благодарностью вспоминал отцовские методы воспитания: лупил, мол, и правильно делал, всю дурь из головы выбивал, чтобы не хулиганом и оболтусом каким-нибудь вырос, а настоящим человеком. Правда, таким уверенным и твердым Игорь был лишь на словах к собственному же сыну, Славику, он старался не применять подобных методов, ограничиваясь серьезным, мужским разговором, который нередко проходил на весьма повышенных тонах, и чувствовалось, требовалось ему больших усилий над собой, чтобы не прибегнуть к старым, испытанным методам. Видимо, впечатлительность, доброта и мягкость, унаследованные им от матушки, превалировали все же над батиной жесткостью.
16.
Застенчивость, которая тоже была свойственна характеру Игоря, длительное время не позволяла ему не то, чтобы познать большую и настоящую любовь, а хотя бы даже познакомиться с девушкой. И тут вновь на себя взял инициативу властный и не терпящий возражений отец, за которого в свое время не по любви, а по сговору родственников выдали Ксению, и который, видимо, решил повторить собственную судьбу уже на примере младшего послушного сына.
Тогда, правда, в семнадцатом, когда свадьбу играли Семен с Ксенией, само время было заговорщическое, революция шагала по стране и требовала незамедлительных, решительных действий. Как раз в день их гуляний прокатилась по местечку волна экспроприации мелких и крупных лавочников. Лихие, хмельные представители неимущего люда растаскивали по своим углам захваченное добро, и один чудак, проносясь на груженой телеге мимо свадебной процессии, вдруг остановился и презентовал молодоженам целый ящик отменной горилки.
Живите счастливо, пожелал чудак, и выпейте за здоровье раба Божьего Филимона! И погнал дальше свою телегу, упиваясь внезапно свалившейся на его голову свободой. А растроганные щедростью экспроприатора Филимона молодожены еще долго смотрели вслед уносящейся вдаль повозке, а потом весело, дружненько принялись употреблять в дело столь к месту и вовремя подвезенный подарок.
Пора тебе, сынка, о будущем подумать, завел Семен Филиппович серьезный разговор, когда Игорю исполнилось шестнадцать лет, и он пошел в десятый класс.
Что вы имеете в виду, тату?
Во-первых, в профессии тебе надо твердо определиться, чтобы начать свою копеечку зарабатывать. Тут вот зять Иван, муж Нади, зовет тебя в Житомир, в военное училище поступать. Там он большая шишка: кафедрой какой-то заведует, так что, говорит, поспособствует, если что, конкурс успешно пройти. Ты, конечно, обмозгуй это дело, но думаю, оно стоящее, надо соглашаться, потому как счастье само, можно сказать, в руки идет Ну так как, согласен? выждав паузу, строго спросил отец.
В общем, неплохо было бы, конечно, искренне признался Игорь, только вот, не знаю, сдам ли все экзамены, как надо.
Ну вот и добре, порешили, заметил довольный Семен Филиппович. А насчет экзаменов ты, будь ласка, постарайся. Иван, разумеется, своего шурина в беде не оставит, поможет, но и ты головой поработай. Ты же у нас вроде головастый, да и не в кого тупым быть Теперь вот еще что, отец крякнул и повертел пальцами свой пшеничный ус. Ты, сынка, не сегодня-завтра семьей своей должен обзаводиться.
Да что вы, батя, густо, подобно девице, покраснел Игорь, рано еще.
Тут главное не в сроке, опять посуровел Семен Филиппович, а в правильном выборе. Ты, я смотрю, в этом деле совсем не силен, не то, что Леонид, братец твой гулящий. Не успел в армию уйти, а уже Маньку запузатил. Так еще носом теперь воротит: не нравится, мол, характерами не подходим, разводиться буду. Чувствую, не выйдет из этого паршивца толка. Поэтому не хотелось бы, чтобы ты пошел по его непутевым, блудным стопам.
И что же вы предлагаете, тату? напряженный весь поинтересовался сын.
Да вот, кажу, нет у тебя еще жизненного опыта в этом деле и, может, даже хорошо, что за юбками не гоняешься. Стало быть, надо прислушаться к мнению старших, все вокруг да около, витиевато подбирался отец к изложению сути, их опытом воспользоваться В общем, сынка, подыскали мы тут с родными подходящую тебе, порядочную, хозяйственную невесту, которая в недалеком будущем может стать неплохой тебе жинкой.
И кто же она? все в таком же напряжении спросил Игорь.
Маруся, дочка Михайленко Степана, что на консервном робыть. Очень приличная семья. Мама врач-терапевт, сама Маруся на продавца учится. Они нам дальними-дальними родственниками приходятся. Она, конечно, немного полноватая и постарше тебя на полтора года, но, сам понимаешь, не это главное для надежной, совместной жизни.
Игорь визуально знал эту девушку, но никаких, в том числе и дружеских, отношений с ней не поддерживал и поэтому деликатно попытался уточнить:
Мне трудно сказать сейчас что-либо определенное, я ведь даже не знаю, как она сама ко всему этому отнесется? И как вообще пришла идея познакомить ее именно со мной?
Не переживай, коротко ответил батя, она не против.
Знакомство состоялось на Пасху. Собрались семьями под предлогом празднования этого святого Дня. Маруся, конечно, была во всем нарядном, накануне простояла в очереди в дамский зал, и поэтому ее ухоженная головка представляла собой очень даже впечатляющее зрелище: химическая завивка тогда только-только входила в моду. Нельзя сказать, что Игорь пришел в неописуемый восторг от их помолвки, но и особо противиться тоже не желал: девушка была, в общем-то, неплохая, с покладистым характером. Они встречались несколько месяцев. Но далеко их отношения не заходили, ограничивались редкими поцелуями и разговорами на философские темы. Игорь мог часами обсуждать то или иное политическое событие, недавно происшедшее в мире, делиться впечатлениями о прочитанной книге, просмотренном кинофильме, а Маруся, в основном, молчала и завороженно его слушала. Ей нравилось слушать этого не по годам рассудительного, взрослого, серьезного человека, которого, к тому же, прочили ей в женихи. А его устраивало осознание собственного лидерства в их необычном дуэте. Вскоре подоспела пора ехать поступать в Житомирское Краснознаменное зенитно-артиллерийское училище. Перед отъездом он пообещал Марусе:
Я буду тебе писать, а ты будешь отвечать?
Конечно, буду.
И ждать меня будешь?
А ты этого хочешь?
Игорь, не ожидавший столь прямого контрвопроса, слегка растерялся и, поколебавшись, ответил все же уклончиво: