Конечно, это очень грубый, похожий на воровской жаргон, распространенный как среди учителей, так и среди учительниц, не употребляйте его дома, ответил Ричард Куин.
Франциска это боевой топор франков, объяснила я. Дорогая мама, если бы ты потрудилась хоть на минуту задуматься
Баронги[1], перебила меня Мэри. Надеюсь, торговцы пользуются баронгами. Они издают такой приятный звук, когда рассекают сорняки, баронг-г, баронг-г-г.
Говорю вам, торговцы пользуются мачете, сказал Ричард Куин. Они приносят «дюжину мачете, чтобы порубить кита». Это было в книге о путешествиях елизаветинских времен, которая нам нравилась. Да, мама, продолжал он, я знаю, что, по-твоему, твоих бледных детей полезно выводить на свежий воздух
Все взрослые считают, будто детей нужно растить как веселых крестьян, заметила Мэри.
Интересно, принадлежит ли это выражение Веберу? задумалась мама. Мне всегда нравится видеть его в либретто Der Freischütz[2].
Мама, сказал Ричард Куин, давай придерживаться сути. Я не смогу регулярно косить лужайку, если хочу достаточно часто играть в крикет и теннис да еще и более-менее вовремя сдать на аттестат зрелости, Корделия слишком слаба после болезни, а когда это делают Мэри и Роуз, то мы лишь видим, как выглядит лужайка, когда ее косят две одаренные юные пианистки, которые не думают ни о чем, кроме своего искусства. Право же, попытайся взглянуть на это с точки зрения лужайки.
Бедная лужайка, сказала мама, она словно женщина, которая ходит к неумелому парикмахеру.
Мы смеялись над этой маленькой шуткой дольше, чем она того заслуживала. Но все были очень счастливы. Я стояла между Мэри и Розамундой, и мы, переплетясь руками, покачивались, словно легкие ветви на ветру.
Боже мой, вздохнула мама, я столько лет не ходила к парикмахеру.
Ну так сходи, уговаривали ее мы все, очень уверенные в этом вопросе, поскольку сами только что начали ходить в парикмахерскую вместо того, чтобы мыть голову дома. Тебе ничего не мешает. Глупенькая мама, разумеется, тебе нужно делать прическу у парикмахера, как другим мамам.
Нет-нет, дети, возразила она, снова поддавшись страху бедности. Это было бы пустой тратой денег. Я уже стара, и не важно, как я выгляжу, да и пучок очень просто закрутить самой.
Мама, это и вполовину не так просто, как ты полагаешь, заметил Ричард Куин.
Завтра утром я иду на стрижку, сказала Корделия. И тебя запишу.
Почему мы не подумали об этом раньше? удивилась Мэри.
Ты и лужайка, сказала я, о вас позаботятся профессионалы, и вы обе станете красивы.
Нет, в отличие от лужаек, мамы не обновляются, возразила она.
Ничего, другие мамы верят, что обновляются, когда ходят в парикмахерскую, и ты тоже сможешь, если постараешься, сказал Ричард. Кроме того, ты само совершенство.
Понс де Леон, придворный парикмахер, произнесла мама. О, как сладко пахнут эти лакфиоли, какой чудесный аромат, какой тяжелый и в то же время свежий
Какая жалость, что гиацинты не взошли, произнесла я, их аромат еще гуще.
Чего об этом рассуждать! Ясно же, что мы неправильно их посадили, сказала Корделия. Но и сейчас она говорила без горечи, а просто не могла избавиться от привычки обесценивать все, что мы делаем. Ее голова была запрокинута, и она улыбалась солнечному свету. Песок. Я где-то читала, что всегда нужно насыпать под луковицы песок.
Продавец в питомнике ничего не говорил про песок, возразила Мэри, но без особого запала. Сегодня нам не хотелось ссориться.
Покупка была такой мелкой, что он не потрудился нам рассказать, заметила Корделия, но с ее лица не сходила улыбка.
Я знаю, почему тюльпаны взошли, а гиацинты нет, произнес Ричард Куин. Гиацинты посадили мы, а тюльпаны Розамунда.
Конечно! воскликнули мы. Так оно и есть.
Нет-нет, заикаясь, проговорила Розамунда. Наверняка дело не в этом. Сажать луковицы очень просто. Надо только зарыть их в землю и они взойдут.
Ничто не бывает так просто, сказала мама. Ах этот аромат, этот аромат, он расходится волнами.
Тут, помню, мое счастье стало экстатическим; и я снова почувствовала досаду, что жить нельзя так же медленно, как играть музыку. Между тем происходило нечто почти неуловимое, сотканное из слабых улыбок и полутонов нежности. Женщина позднего среднего возраста, четыре юные девушки и школьник любовались двумя обыкновенными видами цветов и не столько разговаривали, сколько обменивались ласковыми словами, подобно детям, передающим по кругу коробку с шоколадными конфетами. Я не могла взять в толк, почему у меня в ушах звенит кровь и я чувствую, что именно в таких вещах заключается дух музыки. Но момент прошел, прежде чем я смогла объяснить себе его важность, потому что кто-то окликнул нас со стороны дома, и мы раздраженно обернулись, злясь, что наш замкнутый круг разорван.
Но это оказался мистер Морпурго, а ему мы, разумеется, всегда радовались. Он был старым другом папы, всегда заботился о нем и даже после того, как отец повел себя с ним так странно, что им стало невозможно видеться, назначил его редактором местной лавгроувской газеты. Мы ни разу не видели мистера Морпурго, пока папа не ушел, но с тех пор он часто навещал маму и очень помог ей привести в порядок дела; бедное детство развило в нас умение разбираться в людях, и мы были благодарны ему за деликатность, с которой он давал понять, что добр к нам не из жалости, а потому, что мы ему нравимся, особенно мама. Мистер Морпурго пересек лужайку с нерешительностью, которую мы привыкли от него ожидать. Сначала он послал нам издали лучезарную улыбку, затем его лицо помрачнело, а походка стала шаткой, как будто он едва превозмогал себя, чтобы явить свое тело людям, которых находила привлекательными его душа. Он и впрямь был на редкость некрасив. Его скорбное лицо было землистым, огромные черные глаза слишком свободно вращались в голубоватых белках, а мешки под глазами свисали на щеки, которые, в свою очередь, свисали на свисающие подбородки; и под красивой опрятной одеждой его маленькое тело обмякло, словно завязанный в узел зонтик со сломанными спицами. Впрочем, мы уже не считали его наружность отклонением от нормы, а воспринимали ее как признак того, что он принадлежал к более кроткому и чувствительному виду, чем обычное человечество: он был не мистером Морпурго, а морпурго, как мог бы быть лосем или муравьедом, и это всех устраивало.
Как замечательно, что вы вернулись! воскликнула мама. Ваш секретарь напугал нас, написав, что ему неизвестно, как долго вы задержитесь на континенте. Когда он взял ее ладонь, она посмотрела на него с тревогой: мистер Морпурго и вправду выглядел еще более желтым и унылым, чем обычно. Но какой у вас больной вид! Я знаю, в чем дело. Вы ездили в края, где всё готовят на растительном масле!
Где всё готовят на растительном масле? повторил он и на минуту впал в благоговейное молчание. Как странно, что вы об этом догадались! Да, там и впрямь готовят на растительном масле. Это было суровое побережье, населенное строптивым народом. Даже будь у них все сливочное масло на свете да вдобавок весь смалец, они и тогда послали бы за растительным маслом и, если бы то доставили свежим, хранили бы его, пока оно не прогоркнет, только для того, чтобы из их омерзительных кухонь в их омерзительные проулки валил надлежащий омерзительный чад. Но я несправедлив. Эти простые люди не желали мне зла. Виновато дело, которое меня к ним привело. Оно вселило в мою душу ужас перед этим местом, признался наш гость, жалобно глядя на маму. Но по крайней мере оно завершилось быстрее, чем я ожидал, и сейчас с ним покончено. Так что мы о нем забудем. Нет никакого толку в том, чтобы о нем не забывать, брюзгливо сказал он себе. Вот я и решил отвлечься и привезти семейству Обри цветов, но обнаружил, что они смотрят на собственные цветы, более красивые, чем любые из тех, которые я мог бы вам привезти.
Вы над нами смеетесь, сказала Корделия.
Нет, я говорю чистую правду, возразил мистер Морпурго. Вы не услышите от меня, что черствый хлеб вкуснее черной икры, и тому подобной чепухи относительно любой сферы жизни. Клэр, ваши дети обрекут себя на постоянные разочарования, если не усвоят, что, как правило, дорогие вещи намного, намного лучше дешевых. Будь то в садах или где угодно еще. Превосходство орхидей над приморскими малькольмиями столь велико, что вам пришлось бы унизить свой ум, чтобы его не замечать. И все-таки невозможно принести своим друзьям цветы прекраснее тех, что водятся в их собственном саду, потому что растущий цветок излучает сияние, которое срезанный утрачивает уже через час. Лепестки ваших тюльпанов налиты светом, тогда как цветы, что привез вам я, вероятно, потускнели в пути; и если вы заглянете в них, то увидите на пыльниках и тычинках пыльцу, мы испугались, что он сорвет один из них для наглядности, но, разумеется, мистер Морпурго этого не сделал, которую мои растеряли, еще когда садовники заносили их в дом. Вот поэтому-то я и привез вам цветы, уступающие в красоте тем, что у вас уже есть, и это не единственное, в чем я ошибся. Я привез вам слишком много. Взгляните на моего шофера, который стоит у вашего окна с охапкой гвоздик, тюльпанов и орхидей вдвое тяжелее его веса, стараясь не выдать своим гойским лицом своего мнения о моей неумеренности. А в машине еще охапка. Я вечно теряю чувство меры, пожаловался он, заглядывая нам в глаза в поисках сочувствия.
Мы никогда не слышали от него такой длинной речи, и его ворчание звучало так, будто он говорил, чтобы помешать себе сделать то, что делают мужчины вместо того, чтобы разрыдаться. Мы подошли к нему поближе, и Мэри сказала:
Но нам это нравится. Вы не можете смириться с тем, что нечто прекрасное существует только в одном-единственном числе, и чем больше вы превышаете это скудное количество, тем больше довольны.
Но на сей раз от этого сплошные неудобства, проворчал мистер Морпурго. Вашей бедной Кейт придется всюду искать цветочные вазы. Я поеду и куплю их.
Нет-нет, взмолилась мама. Вы купите слишком много.
Вот видите! сказал мистер Морпурго. Вы меня знаете.
Входите, сядьте тихонько и выпейте чаю, а дети пока поищут, куда поставить цветы, сказала мама. Право, Эдгар, я за вас беспокоюсь. Переживать из-за того, что вы, по-вашему, привезли слишком много цветов слишком много цветов! это совершенный абсурд. Вы, должно быть, заболели. Говорю вам: всему виной готовка на растительном масле. Но мы найдем вам к чаю галеты.
Так что мистер Морпурго с виноватым видом вжался в самое большое кресло, а мы бегали за вазами, графинами и кувшинами и наполняли их пышными букетами, пока мама не сказала:
Теперь дом похож на волшебное царство.
Нет, скорее на выставку цветов, со вздохом отозвался он и достал из кармана конверт.
Пожалуйста, прочтите это письмо от моей жены, сказал мистер Морпурго, а когда мама взяла его у него, улыбнулся, словно радуясь, что в одном отношении мир идет ему навстречу.
Но мама вскоре отложила письмо и произнесла:
Со стороны вашей жены было очень любезно написать, что она желает со мной познакомиться. Необыкновенно любезно, особенно сейчас, ведь она только что вернулась из Пау и у нее, вероятно, множество забот. Но мне бы и в голову не пришло злоупотреблять ее временем. У нее наверняка множество друзей, и она приглашает меня исключительно по своей доброте. Не может быть, чтобы ваша супруга действительно хотела познакомиться с такой неинтересной собеседницей, как я.
Чепуха, сказал мистер Морпурго, вы были знаменитой пианисткой, и вы замечательная женщина. Кроме того, добавил он, вы жена моего старого дорогого друга. Конечно, моя супруга хочет с вами познакомиться. Если бы она этого не хотела, то была бы глупой и очень далекой от меня, а жена не такова. Она очень умна, очень красива, очень импульсивна и сердечна.
Естественно, что ваша жена обладает всеми этими качествами, сказала мама. Но как бы там ни было, она слишком любезна. Позвольте, вдобавок ваша жена приглашает нас всех. Да ведь нас целая ватага! А Ричард Куин еще школьник, он слишком мал, чтобы выезжать.
Нет-нет, сказал мистер Морпурго, вы все должны прийти. Прежде всего, никуда не годится, что никто из вас не бывал у меня дома.
Но мы у вас бывали, возразила мама.
Нет, никогда, сказал мистер Морпурго. О, я понимаю, о чем вы. Но тот дом на Итон-плейс не мой. Он принадлежал моему дяде, умершему несколько лет назад; и я, мои дяди и кузены посчитали, что, сохранив его, избавим себя от лишних хлопот. Это очень удобно, когда кто-нибудь из нас хочет закрыть свой городской особняк, как это случилось со мной зимой, и если приезжает наша родня из Парижа, Берлина или Танжера. Впрочем, добавил он с суровым, но самодовольным видом человека, придумавшего способ сэкономить, новая гостиница «Ритц» настолько хороша, что люкс в ней подойдет им ничуть не хуже. Но мой собственный дом это совсем другое дело. Взгляните на шапку письма. Я хочу, чтобы вы все его увидели, а о возрасте Ричарда Куина не беспокойтесь. Я хочу, чтобы вся ваша семья познакомилась с нашей; и, кроме того, он младше моей Стефани разве что на пару месяцев. Если на обеде будет она, то почему бы там не присутствовать и ему. Возможно, вашему сыну придется немного поскучать, но я надеюсь, что Ричард Куин потерпит, чтобы доставить мне удовольствие.
Ричард Куин опустился на корточки среди желтых тюльпанов и просиял улыбкой.
Я готов на все, чтобы доставить вам удовольствие. Это были не пустые слова. Он любил доставлять людям радость не меньше, чем играть в игры.
Важно, чтобы он пришел, с загадочным видом сказал мистер Морпурго маме. Вы когда-нибудь задумывались, что он единственный сын в обеих наших семьях? О, не смотрите же на меня с таким сомнением. Всё в полном порядке, иначе я бы не принес вам приглашение. Вчера вечером мы с женой все обсудили. Последние полгода она с нашими дочерьми и их гувернанткой провела в отъезде: они навещали ее больную астмой мать, которая нынче живет в Пау. Жена вернулась на двадцать четыре часа, чтобы сообщить мне, что ее матери стало лучше и что через десять дней вся честная компания приедет домой. Он рассмеялся. Говорил же вам, что она импульсивна. Ей не терпелось поделиться со мной этой новостью, она сказала, что внезапно почувствовала, что ей необходимо меня увидеть, и прибыла. А сейчас снова уехала. Как я люблю, когда она и мои девочки возвращаются! Нет ничего лучше, чем быть со своей семьей и принимать в гостях друзей. И вы станете нашими самыми первыми гостями. Что ж, мне пора, увидимся через две недели. Я выбрал субботу, чтобы вам, молодежь, не пришлось пропускать школу. Он с улыбкой поднялся, как будто его занимали какие-то приятные мысли и ему хотелось поскорее уйти и насладиться ими наедине с собой. Взгляд его черных, таинственно сияющих глаз упал на охапку красных гвоздик, которую Мэри положила на поднос, и он, перебрав их своими пухлыми пальцами, нашел один из самых пышных цветов, сломал его сочный стебель и вставил в петлицу. Однако, взглянув на темную розетку, снова погрустнел. Когда дела идут хорошо, невольно становится весело, виновато сказал он маме.
Что же в этом дурного? спросила она.
Мистер Морпурго замялся:
Это какое-то предательство по отношению ко всему тому, что не заладилось.
Такая нелепая мысль никогда не пришла бы вам в голову, если бы не вся эта готовка на растительном масле, сказала мама.
Мэри вскоре нашла предлог, чтобы с нами не идти, как мне показалось, довольно беспринципно, превратив неопределенное предложение в твердое обещание и надавив на одну из самых чувствительных точек мамы. Мы все прекрасно знали, в какой день едем к мистеру Морпурго, но мама назвала точную дату только по прошествии некоторого времени, на что Мэри, вздрогнув, воскликнула: