Я вновь посмотрела на результаты вскрытия каждой из четырех жертв, между которыми была установлена связь. Большая часть повреждений была нанесена мелко зазубренным ножом, что ослабило каждую жертву. Но ни разу, ни в одном из случаев, приписываемых этому убийце, нож не был подлинной причиной смерти. Нож всего лишь инструмент, решила я, просто часть воплощения фантазии в жизнь.
Раузер покопался в своем старом кожаном портфеле в поисках записей. Ему нравилось иногда так поступать, закидывать меня информацией.
Алиша Ричардсон, афроамериканка, была успешным юристом, жила в одном из тех больших кварталов Альфаретта к северу от города. Убита в собственном доме. Как и Лэй Кото, которая овдовела и жила с сыном. И два случая во Флориде Боб Шелби жил на пособие по инвалидности и тоже был убит в своем доме, и студентка местного университета, первая известная нам жертва, убита в своей комнате в общежитии. Все происходило в светлое время суток. Он подался вперед и положил руки на мой стол. Итак, мы знаем, как он их убивает и как оставляет. Но так и не выяснили, что их связывало в жизни. Возможно, это чистой воды случайность. Возможно, он их где-нибудь видит, и у сукина сына едет крыша.
Не думаю, что это случайно, сказала я.
Виктимология учит нас, что образ жизни жертв, их этническая принадлежность, район проживания, уровень доходов, возраст, друзья, рестораны, забегаловки, химчистки, маршруты поездки на работу и детские переживания слишком разнообразны, чтобы установить связь. Я думал, что отличительная черта серийных убийц состоит в том, что они выбирают что-то конкретное: тип, расу, пол, возрастной диапазон, нечто в этом роде. Здесь же все перемешано. Я не могу найти зацепку, понимаешь? Найти то единственное, что привлекает его к ним. Нигде нет признаков насильственного вторжения. Каждый из них открыл дверь этому сукиному сыну сам. Последняя жертва, Лэй Кото, даже приготовила ему чай. Он указал на одну из фотографий с кухни: на столе стояли два почти полных стакана. Никаких отпечатков. Никакой слюны. Он ни разу не прикоснулся к чаю. Он никогда ничего не трогает. Места преступления чертовски чисты. Лигатурные метки от проволоки на запястьях, в некоторых случаях на шее.
Значит, они в сознании и пытаются сопротивляться, пока он над ними издевается, сказала я.
Раузер кивнул в знак согласия, и мы умолкли, давая мозгу возможность это осознать, стараясь, однако, не представлять весь этот ужас, и все равно его представляя. Мы оба видели слишком много омерзительных сцен, чтобы оттолкнуть от себя эти образы. Что нам лучше удавалось, так это отталкивать прочь чувства.
Ты отправил отчеты в Бюро для анализа? спросила я.
Раузер кивнул.
Да, и письмо. Белый мужчина, от тридцати пяти до сорока пяти, умный, вероятно, способный удержаться на работе. Живет один, скорее всего, разведен. Сексуальный хищник, который живет и, вероятно, работает где-то в самом городе. Он коротко отсалютовал и добавил: Отличная работа, ФБР. Это сужает круг до двух миллионов парней в этом городе.
Ему нужно время и пространство, чтобы воплотить в жизнь фантазии, которые движут его агрессивным поведением, сказала я. Поэтому вполне логично, что они считают, что он живет один. И, согласно его письму, он фотографирует, что помогает ему еще больше разжигать воображение. Он уже представил себе в мельчайших подробностях, что он с ними делает. Это лишь вопрос выбора очередной жертвы. Вероятно, он неким образом видит себя в отношениях с ними. Есть ли вторичные сцены?
Само место преступления и место, где убийца бросил останки, одно и то же. Делает всю свою работу прямо там же. О чем тебе это говорит?
Ему не нужно переносить их куда-то еще, потому что он знает, что ему не помешают. Очевидно, он принимает меры предосторожности, которые позволяют ему чувствовать себя уверенно в том, что касается их распорядка дня, соседей и того, что дверь ему непременно откроют.
Ни тебе свидетельств изнасилования, ни следов семенной жидкости но Бюро признало это убийством на сексуальной почве. Почему? Это лишь подстегивает ажиотаж прессы.
Обычно проникающие ножевые ранения связаны с сексуальным поведением.
Господи Иисусе! взорвался Раузер, чем, признаться, напугал меня. Мне просто не терпится объявить, что у нас появился сексуальный маньяк. У нас пресс-конференция через два часа. И я имею удовольствие сообщить городу, что речь идет о серийном убийце.
Я застыла на месте, хотя вовсе не чувствовала себя спокойно. Мой стол был завален фотографиями сцены убийства, а Раузер выделял гормоны стресса, которые буквально прыгали через стол и лупили меня по лицу. У нас не было опыта успешной совместной работы, когда кто-то из нас пребывал в стрессе. Мы в чем-то похожи на щенят, Раузер и я, и гораздо лучше умеем играть, нежели успокаивать друг друга. Обычно ссора начинается когда мы оба взвинчены.
Раузер отвернулся.
Я хватаюсь за соломинку, а ты не даешь мне ничего, чего я еще не знаю.
Я подумала о глумливом письме и о заключении судмедэксперта. Я терпеть не могла, когда Раузер разочаровывался во мне. Я любила и ненавидела то, как я чувствовала себя с ним рядом. Опять этот комплекс заботливого папочки. Для меня это был крючок, причем всегда. Мой отец почти никогда не говорил ни со мной, ни с кем-то из членов нашей семьи, а когда говорил, то казалось, будто тучи рассеялись и внезапно стало тепло на душе. В детстве и я, и мой брат только и делали, что пытались вытащить его из этой скорлупы, чтобы повторить это чувство. Став взрослой, я потратила слишком много времени, пытаясь добиться этого же от других мужчин. С другой стороны, моя мать почти никогда не закрывала рта. Она щедро раздавала критику и скупо одобрение, что, казалось, лишь усугубляло наши психозы.
По словам насильников, во время нанесения жертве ножевых ранений у них были фантазии о сексуальном проникновении, сказала я Раузеру. Из чего следует, что вместо полового члена преступник использует нож. Колющие ранения, как правило, наносятся вокруг половых органов, а в некоторых случаях также посмертно, и, видимо, их цель не в страданиях жертвы, а в чем-то совершенно другом. Специалисты в области криминальной психологии назвали бы это чем-то вроде регрессивной некрофилии.
Что еще? спросил он.
То, что он написал тебе сейчас, после столь долгого молчания, если оно действительно длилось пятнадцать лет, игры с правоохранительными органами все это призвано повысить уровень возбуждения и риска. Просто убивать ему уже недостаточно.
Он не просто убивает, Кей, он их калечит, напомнил мне Раузер и провел рукой по густым, с проседью, волосам.
Извини. Я бы рада помочь. Честное слово. Разумеется, я была искренна лишь наполовину. Просто я всегда говорила такие вещи, когда Раузер бывал чем-то обеспокоен.
Тогда помоги, сказал он, чем удивил меня. Приезжай в участок и прочитай все сводки со всех мест. Вытяни из них что-то применимое на практике, что помогло бы мне выяснить, кто этот ублюдок. Я включу тебя в бюджет в качестве консультанта.
Я покачала головой.
Не думаю, что для меня сейчас это был бы лучший выбор. Именно из-за такой работы я и забухала.
Бред сивой кобылы. Раузер усмехнулся, но в его глазах не было ни капли веселья. Он никогда не давал мне поблажки. Ты забухала, потому что ты алкоголичка. Что тебя беспокоит?
Меня вытурили из Бюро, разве ты забыл? Я не просыхала. А еще распался мой брак, и я провела три месяца в клинике для алкашей. Помнишь? Ты хочешь угробить все ваше расследование? Тебе нужен криминалист, чьи выводы не будут поставлены под сомнение на этапе судебного разбирательства.
Окружной прокурор может отрядить в суд «говорящую голову» с более красивым прошлым. Ты нужна мне сейчас, сегодня, на данном этапе. Я больше никому не доверю эту заумную аналитическую чушь. И мне противно, когда ты жалеешь себя. Он быстрыми отрывистыми движениями начал собирать свои вещи. Знаю, знаю, Бюро поступило с тобой по-свински. Черт возьми, забей на это, Стрит. Да, у тебя проблемы с алкоголем. У тебя и еще у миллионов пятидесяти других людей. Прекрати использовать это как предлог, чтобы оставаться в стороне. Значит, у тебя было тяжелое детство. Добро пожаловать в наш клуб.
Злой и чересчур вздернутый, он сунул свои записи и фотографии в свой кожаный портфель. Я подумала о Бобе Шелби, он был единственной известной жертвой мужского пола. Он жил один на пособие по инвалидности, сказал мне Раузер. Жизнь и без того уже доставила Бобу Шелби немало страданий. Он не должен был терпеть в свои последние минуты пытки, унижения и ужас. Я подумала об Алише Ричардсон. Чернокожая женщина, молодая и успешная, она пробила все стеклянные потолки на пути к успеху. Ее семья, наверное, гордилась ею. Почему она открыла убийце дверь в тот день? Я подумала об Энн Чемберс, только что начавшей взрослую жизнь в университете штата Флорида. Я подумала о Лэй Кото, о хаосе и кошмаре на кухне, о Тиме, который вернулся домой и нашел ее мертвой. Я подумала о глазах Раузера, смотревших на меня сейчас, стальных, с крошечными голубыми крапинками. Я отлично знала его. Ему было нелегко просить о помощи.
Я откинула голову назад, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Мне жутко захотелось выпить. Раузер захлопнул портфель и схватил его за ручку.
Кстати, мои поздравления. Твой бывший работодатель полностью с тобой согласен. Бюро тоже говорит, что он вновь просыпается и что эта фаза охлаждения будет очень короткой. Ты не хуже меня знаешь, что это значит.
Вообще-то, это никакое не охлаждение, подумала я. Это постепенное нарастание. И хотя в данный момент полиция Атланты не собирала урожай тел, убийца был где-то рядом, и он фантазировал, заново переживал свои убийства, тщательно планируя новую реконструкцию и, возможно, уже выслеживая свою следующую жертву.
Глава 7
KNIFEРLAY.COM
Блоги вашего интернет-сообщества для взрослых Edge Fetish & Knife Play > По ту сторону лезвия, фантазия пользователя BladeDriver, название блога > Парень у бассейна
Он не заметил меня. Рядом с его ухом был крошечный телефон, и он слишком громко рассказывал кому-то о том, что он вечно занят на работе.
Я вижу жену и детей лишь пять минут за завтраком, сказал он в свой дурацкий телефон и рассмеялся.
Было восемь утра, и мы, как сельди в бочку, набились в лифт. Каждый мудак с портфелем в городе прижимался ко мне, а он хвастался перед толпой. Я видел, как он украдкой окинул взглядом лифт, свой маленький театр. Тут он был в своей стихии. Я тотчас узнал патологию. Меня замутило. На меня как будто упало тяжелое, мокрое одеяло, и так оно и было. Его звали Дэвид. Этакий маленький ублюдок, гребаный маленький хвастун. Мистер Подающий Большие Надежды. Нет времени на семью, зато вагон времени для его члена. Он ничуть не изменился.
Он захлопнул телефон-раскладушку и вновь огляделся. Хотел убедиться, что произвел впечатление. Он просто отчаянно нуждался в одобрении. Жалкий тип.
Увидев мое лицо, он просиял. Он вспомнил. Общий друг, приглашение на барбекю. Я познакомился с его женой а через двадцать минут уже трахал его за его собственным домиком у бассейна. И вот теперь случайная встреча Какая удача!
Дверь лифта открылась, и мы вместе вышли на пятом этаже. Он погрозил мне пальцем.
Кто-то обещал позвонить.
Мы в наших деловых костюмах прошли по выложенным плиткой холлам и коридорам с ковровым покрытием, остановились у прилавка размером со шкаф и заказали черный кофе в картонных стаканчиках. Он болтал о повышении. Говоря, он постоянно жестикулирует у него тонкие, ухоженные руки с толстым золотым обручальным кольцом на левом безымянном пальце. Он взглянул на меня, желая убедиться, что я слушаю. Он хотел знать, что мне интересно. Мне было интересно. Даже очень. Он улыбнулся. Ему понравилось, как я на него смотрю. Мои холодные устремления узаконивали его самомнение и льстили ему. Я знаю такой тип мужиков. Он также уделяет много внимания шмоткам. Пара черных ботинок от «Джон Лоббс» на его ногах стоила никак не меньше двенадцати сотен долларов, и темно-синий деловой костюм от «Фиораванти» еще двенадцать. Он также платит своей госпоже четыреста в месяц за то, чтобы та писала ему унизительные сообщения, наступала ему на яйца и время от времени нападала на него с дилдо.
Мы назначили свидание. Ужин. Я думаю, что какое-то время буду трахать ему мозги, а потом острие моей стали вопьется в его плоть. Как глубоко оно войдет, прежде чем поверхностный щеголь Дэвид истечет кровью? Буду держать вас в курсе. Блейд Драйвер.
* * *
Закаты в Атланте ослепительны и совершенно фальшивы. В тихие летние дни, когда озоновый смог настолько побивает все федеральные нормы, что даже руководитель крупного банка мог бы удивленно выгнуть бровь, почти пять миллионов человек и их застрявшие в пробках автомобили окрашивают городской воздух в пыльно-желтый цвет. Но вечером, когда в конце лета солнце точно ловит химический воздух, это превращает небо в центре города в огонь.
Каждый вечер из окна моего лофта на десятом этаже отеля «Джорджиэн террас» я наблюдаю это шоу вместе с примерно миллионом пассажиров, застрявших на главной городской автомагистрали. С высоты моего десятого этажа это похоже на ползучие полосы красных и белых огней, растянутые на многие мили.
Когда я впервые посмотрела в это окно, шел дождь. Был декабрь, и Пичтри-стрит нарядили к рождественским праздникам. Огни кинотеатра «Фокс» танцевали на поблескивающих от влаги улицах, а любители концертов, одетые в длинные пальто, выходили из кафе, выпуская облачка холодного воздуха, чтобы выстроиться в очередь под бледно-желтыми огнями большой красной маркизы перед входом. Я люблю свой квартал на Пичтри-стрит. Здесь рестораны оставляют задние двери открытыми, чтобы выпустить жар, и меня каждый день встречают восхитительные ароматы. Здесь жареная куриная печень и пирог с орехами пекан соседствуют в меню с ризотто с лобстером и суфле из коньяка с инжиром. Здесь уличные торговцы и бомжи ловят удачу среди начищенной обуви богачей, а мойщики ветровых стекол ждут на углах с полупустыми аэрозольными баллончиками моющих средств.
Но летом, когда дни длинные, а от немигающего солнца температура резко подскакивает вверх, Атланта может быть жестким городом. То и дело вспыхивают страсти. От перегретых двигателей валит пар, и выйти на улицу все равно что встать перед тепловентилятором. Атланта бурлит и кипит в гневе. И теперь, благодаря тому, что сказал мне Раузер, я знала: по улицам бродит еще один убийца.
Я услышала какой-то звук в холле возле моего лофта и подумала о Дэне. Даже сейчас запах, звук, поворот ключа в замке способны вернуть меня к тому, что я чувствовала, деля с кем-то жизнь, дом, прозаические тяготы повседневности, ожидая увидеть вечером его голубые глаза, услышать его голос. Теперь все не так. Даже близко не так. Это работа. Это общение на грани взаимных оскорблений. Это разбитое вдребезги прошлое.
Белая Мусорка, кошка, которую я два года назад спасла на Пичтри-стрит, вышла из спальни, потянулась, зевнула и боднула меня в лодыжку. Я называю ее Белой Мусоркой, потому что она белая и потому что я нашла ее, когда она обедала в куче объедков. Я не знаю, как она называет меня. Несколько раз погладив ее, я повернулась к окну, выходящему на Пичтри-стрит, чувствуя себя обиженной и нелюбимой: я не ела несколько часов.