Все два часа поездки на автобусе Майя провела, уткнувшись в свой телефон, ища Фрэнка в Интернете. Она то и дело пила воду из бутылки, купленной на вокзале, похмелье было в самом разгаре, желудок скручивало каждый раз, когда водитель тормозил, жилка под ее левым глазом дергалась. Фрэнк каким-то образом умудрился не оставить никакого цифрового следа.
В последний раз она встречала его, когда умерла Обри. Это было позже в тот же день, Майя как раз выходила из полицейского участка после четырехчасового допроса. Фрэнка отпустили раньше, чем ее она заметила его на стоянке, когда он садился в свою машину. Он был свободен. Майя застыла в ужасе. Ее мать, которая шла рядом, спросила, что случилось, но Фрэнк уже уехал к тому времени, как Майя обрела дар речи. И по сей день Бренда его не видела.
Для нее он существовал как объект бредовой одержимости ее дочери, человеческая версия Силвер-Лейк. Но для Майи он был настоящим. Ее желудок сжимался каждый раз, когда она видела кого-то, похожего на него, а это случалось часто. Фрэнк был среднего роста, худощавого телосложения, с маленьким подбородком, темными волосами и бледной кожей. Казалось, половина мужчин в Бостоне могли бы сойти за Фрэнка. И ему было бы так легко убить ее! Даже не пришлось бы заявляться к ней домой посреди ночи или запирать ее в своем багажнике.
Он мог бы убить ее публично, при дневном свете, и это сошло бы ему с рук. Майя очень боялась повторить судьбу Кристины, и именно поэтому она должна была защитить себя. Она должна была разгадать его секрет. Она стала умнее по сравнению с собой семнадцатилетней. Менее уязвимой. Она будет держаться на расстоянии, пока не узнает, как обезопасить себя.
Автобус углублялся в лес. Она подозревала, что Фрэнк пытался связаться с ней на протяжении многих лет, но как и почти во всем остальном, что касалось его, невозможно было знать наверняка. Она ни разу не ответила на неизвестный телефонный номер, никогда не открывала электронное письмо от незнакомого человека, однако до сих пор, когда она вводила свое имя в Google, первым предлагаемым результатом поиска было «Майя Эдвардс + Обри Уэст».
Из вентиляционных отверстий хлынул горячий воздух. Так и не найдя информацию о Фрэнке, она поискала Кристину Льюис. Девушки тоже не было в социальных сетях, и ее имя оказалось достаточно распространенным: Майя пролистала не одну страницу результатов поиска в Google, прежде чем нашла в списке художников, которые выставлялись в MASS MoCA,[13] нужную Кристину Льюис.
Она кликнула на имя девушки и попала на ее личный сайт. Минималистичный дизайн: светло-голубая страница, треть которой занимала одна из работ Кристины. Майя поднесла телефон поближе к лицу. На картине была изображена бескрайняя белая равнина под пустым небом. Чужая планета, безжизненная, по ее иссушенной поверхности расползаются трещины, но название Бонневильские солончаки наводило на мысль, что на самом деле это планета Земля.
Нельзя было отрицать талант Кристины. Холодную, сдержанную красоту ее работ. Все дело было в свете, в том, как он падал от солнца, которого не было видно на картине. Имя Кристины обнаружилось мелким шрифтом в нижней части веб-сайта вместе с адресом ее электронной почты. И больше ничего.
Майя запустила обратный поиск изображений картины и нашла общедоступную страницу в социальных сетях, посвященную памяти Кристины, призванную сохранить ее искусство и поделиться им с миром. Группа насчитывала одиннадцать участников, но единственным, кто разместил пост, был администратор по имени Стивен Лэнг.
Судя по фотографии в его профиле, это был коренастый лысый мужчина лет тридцати. Рядом с ним на заснеженной пешеходной тропе стояла Кристина. Она была на фут ниже его и казалась еще меньше в своем пушистом желтом пальто. На таком мелком изображении любой мог бы принять ее за Майю.
В отличие от Майи Стивен, казалось, совсем не беспокоился о конфиденциальности в Интернете. Она быстро узнала, что он работал с Кристиной в Беркширском музее, хотя и не поняла, чем он там занимался, а адрес его электронной почты отыскала в течение нескольких минут.
Здравствуйте, вы меня не знаете, меня зовут Майя. Я посмотрела видео с Кристиной. Очень сожалею о вашей потере Я пытаюсь получить хоть какую-то информацию о парне, с которым она была, когда это случилось, о Фрэнке Беллами. Не могли бы мы как-нибудь поговорить?
Она нажала «Отправить», затем откинулась на спинку сиденья и стала ждать. Закрыла глаза, надеясь заснуть, но быстро сдалась и уставилась на проносящиеся мимо голые, покрытые инеем деревья.
Семь
Майя, стоя на коленях на заднем дворе, задыхается от смеха. Небо пронзительно голубое. Воздух на вкус как трава. Она не может вспомнить, что ее настолько рассмешило, но не может остановиться, и это даже пугает, но когда Обри снова произносит слово то самое, из-за которого они катаются по траве, страх уходит.
Зя-зя Обри не может выдавить его из себя. Слезы текут по ее лицу.
Смех вырывается из горла Майи.
О боже, бормочет она, о боже мой, боже мой
Зяб
Остановись! кричит Майя. Прекрати! Она изо всех сил стучит ладонью по твердой земле.
Зябко!!
Они обе падают от смеха.
Как долго они хохочут? Минуту? Час? Год?
Зябко! Майя взвизгивает. Не могу в это поверить, я не могу поверить Во что она не может поверить? Не могу поверить, что есть такое слово.
Я тоже, вторит ей Обри. Не могу поверить Она замолкает, и больше не смеется.
Майя поднимает влажную голову с ее предплечья и сквозь завесу растрепанных волос и видит, как подруга водит рукой по траве, поглаживая ее, как прекрасную меховую шубу.
Она такая мягкая! задумчиво произносит Обри.
Майя переворачивается на спину и устраивается поудобнее. Она двигает конечностями, как снежный ангел в замедленной съемке, и чувствует каждую травинку, которая касается ее кожи.
Это невероятно, говорит она. На ней повседневные укороченные шорты и безразмерная рубашка в черно-белую полоску на пуговицах из Goodwill, которая, по ее мнению, выглядит забавно. Небо, громко шепчет она. Небо! Ее огромные солнцезащитные очки, усыпанные стразами, тоже из Goodwill; и хорошо, что Майя их надела, потому что у нее расширены зрачки, а солнце излучает волны. Она видит, как они плывут по небу, и это напоминает ей о давнем уроке естествознания. Помнишь, спрашивает она, что мистер Мерфи сказал о солнце и электромагнитных волнах?
Не-а.
Я тоже, говорит Майя, хотя на самом деле это не так. Просто теперь я чувствую, что все поняла. Представляешь? Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на Обри, и та смотрит на нее в ответ из-за своих очков-авиаторов с темно-зелеными линзами. Они частенько вместе делают покупки в Goodwill.
Серьезно?
Да, выпаливает Майя. Это будто бы космос сделан из воды, просто один большой океан, а солнце камешек, брошенный на его поверхность От него по воде расходятся круги. Она поднимает руки, шевелит пальцами и ощущает, как по воде пробегает рябь.
Вау выдыхает Обри. Сейдж действительно постарался на этот раз, да?
Майя хихикает, вспоминая, как в последний раз они получили кислоту от стареющего кассира-хиппи из Big Y[14], где Обри работает упаковщицей. Сейдж, с его седеющим конским хвостом, пахнущим пачули, влюблен в Обри, поэтому кислота всегда бесплатная, но последняя партия была настолько слабой, что они задумались, не фальшивая ли она, как и его имя[15].
Эта хрень, произносит Майя, определенно настоящая.
Что еще за хрень? спрашивает мама. Пальцы Майи замирают на полпути. Она крепко зажмуривает глаза, как будто это может сделать ее невидимой. Ты не хочешь рассказать мне, что здесь происходит? Мать убьет ее за подобные забавы. Но только если узнает. Майя опускает руки, поправляет свою полосатую рубашку и садится, у нее в волосах торчат травинки. Она улыбается как можно небрежнее.
Привет, мам!
Мама стоит в двух футах от нее, на краю сада. Неизвестно, как долго она там пробыла.
Обычно Бренда не такая внушительная несмотря на то, что она крупная, почти на фут выше своей миниатюрной дочери, и мускулистая, но прямо сейчас она похожа на разгневанного бога солнца: руки скрещены на груди, развевающиеся локоны обрамляют ее лицо, как золотистые языки пламени. Она в униформе «Скорой помощи»: белая рубашка, темно-синие брюки, черные кроссовки. Подведенные карандашом сведенные брови подчеркивают недовольство, голубые глаза прищурены.
Я думала, ты на работе, лепечет Майя.
Я и была. Но теперь-то я дома и что я вижу? Беспорядок на кухне? Телевизор работает так громко, что его слышно снаружи? И не тот ли это «Магический кристалл», который вы смотрите? Мама слишком хорошо знает их обеих.
Привет, Бренда, произносит Обри слишком высоким голосом.
Привет, Обри! Девушка сникает от этого тона. Что вы обе приняли? Ну?! Бренда переводит взгляд с одной на другого и обратно. Майя чувствует, что ее накрывает, и старается не паниковать.
Кислоту, мямлит она, зная, что скрывать бесполезно.
Бренда качает головой.
Марш внутрь, обе! Прогулка через двор, вдоль сада, и подъем по трем ступенькам на кухню становятся тяжелым испытанием. Земля на ощупь губчатая и похожа на зыбучий песок. Стоять! велит мама, когда они с Обри начинают размазывать грязь по кухне. Она протягивает каждой по влажному полотенцу, свирепо глядя на их ноги.
Девушки неуклюже опускаются на пол. Они и впрямь смотрели «Магический кристалл», когда Обри захотелось побыть на природе, поэтому они некоторое время бродили по саду, прежде чем их накрыло, потому что она вдруг брякнула «зябко».
Майя вытирает грязь с пальцев ног, пяток и лодыжек.
Ты расскажешь моему отчиму? спрашивает Обри.
Бренда садится за стол.
Пока не знаю, отвечает она усталым голосом.
Именно тогда Майя замечает повязку на руке своей матери.
Что случилось?
Ерунда, всего несколько швов, отмахивается мама. Не беспокойся об этом.
Но Майя беспокоится. Работа мамы ее пугает мигающие огни, воющие сирены и кричащие люди. Это пугает Майю, даже когда она в нормальном состоянии, и теперь она не отрываясь смотрит на белую повязку.
Пожалуйста, не говори Даррену, хнычет Обри.
Майя тоже плачет. Она любит свою маму и не хочет, чтобы той было больно.
Ладно, вы обе, успокойтесь! требует Бренда. Но произносит это ласково, поднимая руку, чтобы доказать, что все в порядке и она не волнуется, как могли бы другие родители, потому что она может с этим справиться. На работе она видит всякое измененное сознание, серьезные передозировки, ножевые ранения. Как давно вы это приняли? спокойно спрашивает она.
Майя и Обри обмениваются взглядами. Действительно, как давно это было? Шесть часов? Семь? Бренда вздыхает.
В котором часу вы это сделали?
Сегодня утром? неуверенно бормочет Обри. Наверное, где-то в одиннадцать?
Бренда бросает взгляд на часы на микроволновой печи. 13:32.
Похоже, у нас есть чем заняться
* * *
Они втроем смотрят «Магический кристалл» с самого начала. Майя и ее мама на диване, Обри растянувшись в кресле. Вентилятор в углу обеспечивает циркуляцию по гостиной прохладного ветерка, который одновременно является ветром в джунглях Тра[16]. Майя понимает, что она в беде, что мама только и ждет, когда ее отпустит, прежде чем произнести какую-нибудь суровую речь и наказать ее, но пока все идеально. Майя здесь и одновременно в фильме, испытывает то же удивление, что и в детстве, когда она смотрела его еще до того, как появилась разница между реальностью и волшебством.
Так, должно быть, чувствуют себя люди в церкви, созерцая Эдем, горюя по тем временам, когда никто не догадывался о своей наготе, а разговоры с Богом были нормой. Подобно им Майя тоскует по детству не из-за какой-то потребности убежать от реальности она прекрасна, а просто потому, что она такой уродилась. Со способностью грустить по куда более волшебным временам. Это ее четвертый кислотный трип[17], так что она знает о печали падения, о чувстве, что Бог покинул сад. А Обри воспринимает все еще тяжелее, чем Майя.
Когда Бренда в тот вечер отвозит девушку домой, та выглядит мрачной, несмотря на то что мама Майи согласилась ничего не говорить о кислоте ее отчиму. Они молча подъезжают к двухэтажному дому Обри. В сумерках Силвер-Лейк блестит прямо за зданием, как обсидиан. Обри живет намного ближе к озеру. Если быть честной, то именно поэтому Майя хотела принять кислоту у себя дома. Правда в том, что Майя немного боится этого водоема. Она бы никогда никому в этом не призналась, потому что сделать это значило бы походить на тетю Лизу.
Хотя если бы Майя могла говорить откровенно, она бы указала на местные легенды об озере, меняющем цвет ночью, и о паре, поднимающемся с его поверхности зимой. Она бы сказала, что вода в нем действительно загрязнена, и кто знает, до какой степени PSB могут навредить человеку?
Спасибо, что подвезла, говорит Обри, выходя из машины.
Если это еще раз повторится, я расскажу твоим родителям.
По дороге домой Майя интересуется, как сильно она будет наказана. Мама некоторое время не отвечает. Она сменила униформу «Скорой помощи» на футболку, хлопчатобумажные шорты и сандалии, но рука все еще перевязана. Теперь Майя знает, что она порезалась об осколки металла, когда вытаскивала молодого человека из автомобиля после аварии. Майя ожидает, что мама будет злиться, но та просто становится грустной.
Я не хочу наказывать тебя, вздыхает она. Ты все равно уедешь отсюда меньше чем через три месяца и будешь делать все что пожелаешь. Я просто хотела бы я хотела бы, чтобы ты видела то, что вижу я. Я имею в виду, когда работаю на машине скорой помощи. Ты бы осознала, как легко, как быстро все может пойти наперекосяк.
Я понимаю, мам. Я буду осторожна. Мы же не были за рулем.
Мама заезжает на подъездную дорожку, глушит двигатель и поворачивается к ней.
Ты же знаешь, что дело не только в этом. Ты можешь закончить, как
Дай-ка я угадаю. Тетя Лиза?
Это у тебя в генах. Ты восприимчива почему ты не хочешь этого понять? Такой наркотик может спровоцировать что-то какой-нибудь приступ.
Майя театрально вздыхает. Почему ее мама не может понять, что однократный прием кислоты ничто по сравнению с интенсивным употреблением Лизой тяжелых наркотиков и ее очевидными проблемами с алкоголем? Майя будет учиться в Бостонском университете, смогла получить полную стипендию. Она достаточно умна, чтобы понять сразу две вещи и то, что ее тетя страдала галлюцинациями, и то, что Силвер-Лейк в какой-то степени токсично. Но мать, похоже, намерена видеть мир в черно-белом цвете, поэтому Майя просто соглашается:
Ладно, извини. Отныне я буду осторожнее.
Восемь
Майя прислонила свою раскалывающуюся голову к окну машины, пока ее мама везла их домой с автобусной станции. Они проехали мимо церкви Святого Иосифа, куда ходили ее дедушка с бабушкой, и YMCA[18], где она научилась плавать. Улицы в центре Питтсфилда были застроены величественными историческими зданиями. Старые универмаги. Театр Позолоченного века[19]. Мраморное здание суда. Когда Бренда была ребенком, подростки по вечерам в четверг катались взад-вперед по Норд-стрит они называли это прогулкой. Майе подобная забава казалась странной. Если бы она увидела, что кто-то делает нечто похожее сегодня, то решила бы, что они продают наркотики.
Машина свернула на улицу, где она выросла. Девушка знала эти места наизусть: большие многоквартирные дома, облупившуюся краску, спутниковые тарелки, неровные газоны. Даже рождественские украшения соседей были прежними, до боли знакомыми гигантская леденцовая трость и надувной Санта. Дом, в котором она выросла, был обшит такой же ветхой вагонкой, как и другие, и окрашен в лимонно-желтый цвет. Голубой брезент укрывал от снега небольшой сад перед домом. Это был самый маленький дом на улице, но как любила говорить Бренда, он принадлежал им. Она купила его, когда Майе исполнилось восемь.