Я тебе вот чего скажу, произнёс Билл, когда оркестр удалился на перекур и стало слышно друг друга, у этих япошек тут всё такое ровненькое и квадратное, как под линеечку. Ну а в тропиках, браток, там одно дерьмо, дерьмо на дерьме сидит и дерьмом погоняет. У каждого мозги давным-давно спеклись и закипели.
Вот и мне то же самое рассказывают. Думаю, и сам всё узнаю.
А насчёт того, как там воюется?
А что насчёт этого?
Чего говорят?
Да в основном-то, говорят, всё просто: стреляешь по деревьям, а те отстреливаются в ответ.
Ну а реально-то как оно? Хреново?
Думаю, сам всё узнаю.
Ссышься?
Я тут во время подготовки как-то видел, как один парень другого подстрелил.
Да ну?
Прямо в жопу попал, представляешь?! Но это случайно было.
Билл Хьюстон сказал:
Это что, при мне как-то в Гонолулу один чувак другого замочил.
В драке, что ли?
Ну как, тот гондон другому гондону денег был должен.
И как это случилось, в кабаке?
Нет. Не в кабаке. Чувак этот подошёл со двора к его дому, встал под окном, позвал. Мы тогда с ним мимо проходили, вот он и говорит: «Погоди, говорит, мне тут надо с одним чуваком перетереть, он мне денег должен». Так они с минуту где-то трындели, а потом тот чувак, ну, который со мной-то был, вот он, значит, взял да и шмальнул в того, в другого-то. Прицелился из пушки прямо в оконную сетку, братан, да и бабахнул разок, вот так. Из сорок пятого автоматического, да. А тот чувак вроде как на спину хлопнулся у себя там в квартире.
Да ты гонишь!
Нет. Всё по-честному.
Серьёзно, значит? Ты сам при этом был?
Да мы просто шлялись себе без дела. У меня и в мыслях не было, что он собирается кого-то завалить.
Ну а ты-то чё?
Да я-то едва в штаны не наделал со страху. А он оборачивается, суёт пушку под рубашку и такой: «Эй, идём-ка опрокинем по пивчанскому!» Словно ничего и не было.
И как же ты всё это прокомментировал?
Да как-то вообще не возникло желания об этом упоминать.
Понимаю ну типа, бля, чё тут скажешь-то?
Можешь не сомневаться, я всё гадал, что́ он думает обо мне как о свидетеле. Я ведь почему тогда рейс пропустил-то? Да потому что он был в команде, вот почему! Если б я с ним тогда вышел, то все восемь недель глаз бы не сомкнул.
Братья одновременно отхлебнули из кружек, а потом принялись рыться в закромах памяти, ища, о чём бы поговорить.
Когда этого парня в жопу-то подстрелили, нарушил молчание Джеймс, его сразу шок хватил.
Блин. Тебе сейчас сколько лет?
Мне?
Ну да.
Почти восемнадцать, ответил Джеймс.
Тебя что же, семнадцатилеткой на службу приняли?
Не-а. Я ж годов накинул!
Так ты ссышься?
Ага. Ну, не прямо всё время.
Не всё время, говоришь?
Я ведь пока ещё боя не видел. А уже хочется ну, знаешь, чтоб по-настоящему, чтоб вот реальное мясо. Вот хочется, и всё.
Больной маленький засранец!
Музыканты вновь заиграли на этот раз песенку группы «Кинкс» под названием «Ты меня просто покорила»:
Вскоре два брата повздорили просто так, без особенного повода, и Билл Хьюстон пролил пиво из кувшина прямо на колени посетителю за соседним столиком там сидела молоденькая японка, которая с грустным и униженным видом втянула голову в плечи. С ней была её подруга и два юнца из Америки два сопливых гардемарина, которые даже не поняли, как на такое стоит реагировать.
Пиво закапало на пол, а Джеймс неловко поставил пустой кувшин и промямлил:
Ну, бывает иногда. Бывает, чё уж тут
Девушка даже не пошевелилась. Так и сидела, уставившись на свои мокрые колени.
Да чё с нами не так-то, спросил Джеймс брата, испорченные мы, бля, какие-то или чё? Как вместе ни соберёмся, так и случается какая-нибудь петрушка!
Знаю.
Проёб какой-нибудь.
Да, обязательно что-нибудь пойдёт через жопу, знаю. Мы ведь одна семья.
Одна кровь.
Вот эта вот хуйня для меня уже ни хрена не значит.
Ну, что-то, должно быть, значит, настойчиво заметил Джеймс, иначе зачем бы тебе трястись всю дорогу, чтобы встретиться со мной в Иокогаме?
Ага, согласился Билл, в баре «Арахис».
В баре «Арахис»!
И зачем бы мне было опаздывать на корабль?
Ты опоздал на корабль? удивился Джеймс.
Должен был быть на борту сегодня в четыре.
Ты уже совсем опоздал?
Может, он всё ещё здесь. Но, боюсь, из гавани они уже вышли.
Билл Хьюстон почувствовал, как на глаза навернулись слёзы, горло вдруг сдавило внезапным приливом чувств по поводу своей собственной жизни и по поводу этой земли, где все ездят по левой стороне.
Джеймс сказал:
Ты мне никогда не нравился.
Да знаю я. Ты мне тоже.
И ты мне.
Я всегда считал, что ты мудак с маленьким членом, признался Билл.
Я тоже всегда тебя ненавидел, ответил брат.
Боже мой, я дико извиняюсь, обратился Билл Хьюстон к японке.
Вынул из бумажника какую-то купюру сто йен или тысячу йен, он не разглядел и кинул на залитый пивом столик. Я последний год служу во флоте, объяснил девушке Билл. Он бы бросил ей и больше, но бумажник был пуст. Я переплыл океан и умер. С тем же успехом они могут привезти назад мои сухие кости. Я теперь совсем другой человек.
* * *
Ноябрьским днём 1963 года, через сутки после вероломного убийства Джона Кеннеди, капитан Нгуен Минь, юный пилот военно-воздушных сил Республики Вьетнам, нырял с маской и трубкой прямо с берега острова Гранде. С недавних пор это стало его страстью. Испытываемое впечатление было сродни тому, что чувствуют птицы в полёте, было здорово парить над раскинувшимися внизу просторами, двигаясь при помощи собственных конечностей, на самом деле лететь, а не пилотировать машину. Перепончатые ласты, пристёгнутые к ногам, помогали отталкиваться от воды, пока он скользил над многочисленной стаей рыб-попугаев они кормились на рифе, тысячами клювиков барабаня по кораллу, как дождевые капли по крыше. Американские военморы любили позаниматься дайвингом, как с аквалангом, так и без, раздербанили все кораллы и сделали рыбу пугливой, так что вся стая растворилась в мгновение ока, стоило ему только проплыть мимо.
Пловец из Миня был никудышный, и сейчас, когда рядом никого не было, он мог позволить себе в полной мере испытать тот страх, который чувствовал в действительности.
Всю прошлую ночь провёл он с проституткой, оплаченной полковником. Девушка спала на полу, а Минь на кровати. Он её не хотел. Не доверял он этим филиппинкам.
Потом, уже сегодня, поздним утром полковник и Минь пошли в клуб и узнали, что президента Соединённых Штатов Америки Джона Фицджеральда Кеннеди зверски убили. Филиппинки всё ещё были с ними, и две проститутки подхватили полковника под крепкие руки и поддерживали его перпендикулярно земле, пока он обретал контроль над своим удивлением и горем. Всё утро сидели они за столиком и слушали новости. «Боже мой, твердил полковник, боже мой». После полудня он приободрился и без устали вливал в себя пиво. Минь пытался не слишком напиваться, но отказываться было невежливо, и голова у него в итоге пошла кругом. Девушки исчезли, потом вернулись; под потолком крутился вентилятор. К ним подсел совсем молоденький флотский новобранец, и кто-то спросил у Миня, в самом ли деле где-то во Вьетнаме ведётся война.
В эту ночь полковник захотел обменяться девочками, и Минь решил довести до конца то, что не доделал прошлой ночью, просто чтобы порадовать полковника и показать ему свою искреннюю благодарность. В конце концов, вторая из девушек нравилась ему больше. На его взгляд, она и выглядела посимпатичнее, да и по-английски говорила получше. Но девушка попросила не отключать кондиционер. Он же хотел его вырубить. При работающем кондиционере нельзя было разобрать ни звука. Ему нравилось, когда окна открыты. Нравилось слушать стук насекомых в оконные сетки. В его родном доме в дельте Меконга, да даже и в доме его дяди в Сайгоне таких сеток не имелось.
Чего хочешь? спросила девушка. Она его явно презирала.
Не знаю, ответил он. Раздевайся.
Они разделись и легли рядом в темноте на двуспальную кровать, а больше не делали ничего. Было слышно, как в одной из соседних хижин какой-то американский моряк что-то громко рассказывает своим приятелям видимо, травит байки. Минь не понимал ни слова, хотя свой уровень английского считал довольно сносным.
У полковника большой, проговорила девушка, поглаживая ему член. Вы с ним друзья?
Не знаю, сказал Минь.
Не знаешь, друзья вы с ним или нет? Почему ты с ним?
Не знаю.
Когда ты с ним познакомился?
Всего неделю или две назад.
Что он за человек?
Не знаю, буркнул Минь. Прижал девушку к себе, чтобы та перестала копошиться у него в паху.
Хочешь просто тело-к-телу? спросила она.
Что это значит?
Просто тело-к-телу.
Девушка встала и закрыла окно. Пощупала ладонью кондиционер, но не стала трогать кнопки на пульте.
Дай сигарету, потребовала она.
Нет. У меня нет сигарет, отозвался он.
Филиппинка натянула через голову платье, надела сандалии. Нижнего белья она не носила.
Дай мне пару четвертаков.
Что это такое?
«Что это такое?» передразнила она. «Что это такое?» Дай пару четвертаков. Ну дай пару четвертаков!
Это деньги? спросил он. Сколько?
Дай пару четвертаков, повторяла девушка. Посмотрим, продаст ли он мне сигарет пачка для меня и пачка для сестры. Два пачки.
Полковника попроси, у него есть, сказал он.
Один «Винстон». Один «Лаки Страйк».
Извини. Сегодня ночью что-то прохладно.
Минь встал и оделся. Шагнул за дверь. Услышал, как девушка у него за спиной тихонько возится со своим кошельком, раскладывает на столе его содержимое. Вот она хлопнула в ладоши, потёрла руки, мимо него сквозь открытое окно пронеслось облачко парфюма, и юноша втянул его в ноздри. В ушах зазвенело, глаза затуманились слезами. Минь прочистил горло, понурил голову, сплюнул себе между ступней. Он тосковал по родине.
Когда Минь впервые вступил в ВВС, а потом в возрасте всего семнадцати лет его перевели в Дананг на курсы подготовки офицерского состава, несколько недель он каждую ночь плакал в подушку. Теперь он летал на реактивных самолётах уже почти три года с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать. Два месяца назад Миню стукнуло двадцать два, и юноша был готов и дальше вылетать на задания, пока одно из них не станет для него последним.
Он сел в шезлонг на крыльце, наклонился вперёд, упёрся локтями в колени, закурил у него вообще-то была пачка «Лаки Страйка», и тут из клуба вернулся полковник, обнимая обеих девушек. Нынешняя партнёрша Миня радостно размахивала пачкой сигарет.
Значит, сегодня ты исследовал солёные глубины?
Минь не был уверен, что правильно понял полковника. Но ответил:
Да.
Бывал когда-нибудь в тех туннелях?
Что это в туннелях?
Туннели, объяснил полковник. Сеть подземных ходов по всему Вьетнаму. Спускался когда-нибудь в эти штуки?
Ещё нет. Не думаю.
Я тоже, сынок, сказал полковник. Интересно, что там внизу.
Не знаю.
Вот и никто не знает.
Туннелями пользуются партработники, сказал Минь. Из Вьетминя.
Видимо, полковник теперь вновь горевал о своём президенте, потому что проговорил:
Вот так вот, был красавец-мужчина, а мир его взял да и выплюнул, как какую-нибудь отраву.
Минь уже заметил: с полковником можно долго говорить, не понимая, что тот пьян.
Он познакомился с ним всего несколько дней назад у входа на вертолётную ремонтную площадку базы Субик, и с тех пор они почти никогда не разлучались. Полковника ему не представили тот сам себя представил, и Миня ничто официально к нему не привязывало. Вместе с десятками других временно расквартированных офицеров их разместили в казармах заброшенной воинской части, которую, по словам полковника, построило для каких-то своих нужд, а потом вскоре покинуло американское Центральное разведывательное управление.
Минь знал, что полковник из тех людей, к которым стоит держаться поближе. У юноши водился обычай сортировать людей, события, ситуации на сулящие удачу и неудачу. Он пил «Лаки Лагер», курил «Лаки Страйк». Полковник так его и звал Лаки, Везунчиком.
Джон Кеннеди был красавец-мужчина, повторил полковник. Это-то его и погубило.
1964
На своём японском мотоцикле «Хонда-30» Нгуен Хао, одетый в классические брюки и рубашку с укороченным рукавом, в солнечных очках и с тающим на волосах бриолином благополучно добрался до храма Новой Звезды. Ему выпала печальная участь служить единственным представителем своей семьи на погребении племянника жены. Сама жена Хао лежала дома с простудой. Родители юноши давно уже скончались, а брат выполнял лётные задания для ВВС.
Хао оглянулся где-то там, позади, он ссадил своего друга юных лет по имени Чунг Тхан, которого все называли Монахом и который при разделе страны ушёл на север. Хао не видел Монаха уже целое десятилетие вплоть до этого дня, а теперь он уже скрылся: соскочил с байка задом, снял сандалии и босиком зашлёпал по тропинке.
Хао бережно пронёс мотоцикл над чем-то, напоминающим лужу, а когда добрался до рисовых чеков, спешился и с величайшей осторожностью повёл машину вдоль канавок. Одежду непременно нужно было сохранить в чистоте; а ещё, видимо, здесь же предстояло и переночевать вероятно, в классной комнате, примыкающей к храму. Деревня лежала не так далеко от Сайгона, и в лучшие времена он скатался бы домой по темноте, но опасная зона успела так расшириться, что теперь ездить после трёх часов по просёлочным дорогам, ведущим к трассе 22, было рискованно.
Соломенную циновку он постелил на земляном полу прямо у входа в классную комнату, чтобы потом ночью было легче найти свою постель.
Среди череды хижин не наблюдалось никаких признаков жизни только бродили в поисках корма куры да кое-где в дверных проёмах неподвижно сидели старухи. Хао сдвинул деревянную крышку бетонного колодца, опустил ведро и вытянул из тьмы себе воды напиться и ополоснуться. Колодец был глубокий, вырытый бурильной установкой. В пригоршню, а затем и в лицо плеснула прозрачная студёная вода.
Из храма не доносилось ни звука. Наверно, учитель задремал. Хао вкатил мотоцикл внутрь: храм был отделан необработанной древесиной, сверху крыша из керамической черепицы, снизу земляной пол, площадь где-то пятнадцать на пятнадцать метров, немногим более, чем нижний этаж в его собственном сайгонском доме. Предпочтя не тревожить учителя, Хао развернулся и вышел ещё до того, как глаза привыкли к полумраку, но сырые испарения от пола в сочетании с ароматом благовонных палочек уже пробудили в нём воспоминания детства пару лет Хао послушничал при этом храме. Он чувствовал, как из тех времён к нему всё ещё тянется незримая нить, привязанная к некой грусти та, правда, себя никак не проявляла и быстро изглаживалась из памяти. В большинстве своём эти переживания перекрывались другими событиями его жизни.
К этому ощущению примешивалась смутная тоска из-за нелепой кончины племянника. Уму непостижимо! Впервые услышав о ней, Хао предположил, что парнишка погиб от несчастного случая при пожаре. Однако на самом деле он сжёг себя заживо за недавнее время подобным же образом поступили два или три монаха более преклонных лет. Но те, другие, совершили самоубийство на улицах Сайгона, у всех на глазах, в знак протеста против хаоса войны. К тому же они были уже стариками. А Тху исполнилось всего двадцать, и поджёг он себя в кустах за деревней в ходе одиночной церемонии. Неизъяснимое безумие!
Когда учитель проснулся, он вышел на улицу не в мантии, а в одежде для полевых работ. Хао встал и склонил голову, а учитель в ответ отвесил очень глубокий поклон; это был невысокий мужичок с широкой грудью и худыми как палки конечностями, а голову его покрывала короткая щетина у Хао пронеслась мысль, что, по всей вероятности, брил его именно Тху. Покойный бедняга Тху!