По-моему, они все перепуганы, Шкип. Тут в округе бродит вампир. Такая местная разновидность вампира под названием асванг.
Немец удивился:
Вампир? В смысле прямо как Дракула?
Асванг умеет превращаться в любого человека, принимать какой угодно облик. Тут сразу ясно, в чём беда: значит, вампиром может оказаться каждый. Когда зарождается подобный слух, он наводняет деревню, как леденящий яд. Как-то вечером на той неделе в прошлую среду, в районе восьми я видел, как толпа на рыночной площади избивает старуху и кричит: «Асванг! Асванг!»
Избивает? Старуху? переспросил Шкип. А избивали-то чем?
А чем под руку попадётся. Толком было не разглядеть. Темно. Мне показалось, она завернула за угол и сбежала. А позже мне какой-то лавочник рассказывал, будто бы она обернулась попугаем и улетела. Попугай укусил какого-то малыша, и малыш через два часа умер. И священник ничего поделать не мог. Тут даже священник бессилен.
Эти аборигены точно умственно отсталые дети, сказал немец.
После того, как они поели и их попутчик проследовал на служебном автомобиле вниз по склону к железной дороге на Манилу, Шкип спросил:
Знаешь этого мужика?
Нет, ответил Эдди. Так ты правда думаешь, что он немец?
Думаю, он иностранец. И вообще странный какой-то.
Он встречался с полковником, а теперь вот уезжает.
С полковником когда это?
И ведь что характерно, так и не представился.
А ты спрашивал у него, как его зовут?
Нет. А как он сам себя зовёт?
Не спрашивал.
Он так и не сказал об оплате. Я заплачу. Эдди посоветовался о чём-то с полной филиппинкой Шкип решил, что это и есть госпожа Павезе, и вернулся со словами: Дай-ка я возьму фруктов на будущий завтрак.
Сэндс сказал:
Да, понимаю, манго и бананы в это время года особенно хороши. Как и все тропические фрукты.
Это шутка такая?
Да, я пошутил.
Они вошли под низкий тент из лоскутов брезента, покрывающий рынок, и окунулись в облако ароматов тухлого мяса и гнилых овощей. За ними, волоча тела по утоптанному земляному полу, ковыляли невероятно обезображенные и изувеченные попрошайки. Подбежали к ним и дети, но нищие на тележках или на культяпках в самодельной обувке из кокосовых скорлупок, исполосованные шрамами, слепые и беззубые, набросились на детей, стали колотить их клюками или обрубками конечностей, шипеть и осыпать бранью. Агинальдо вытащил табельный пистолет, прицелился по беснующейся куче-мале, и они отступили единым фронтом видимо, сдались. Он коротко поторговался со старушкой, которая продавала папайю, и они вернулись на улицу.
Эдди подвёз Сэндса на своём «мерседесе» обратно до «Дель-Монте». До сей поры между ними не произошло ничего значимого. Сэндс удержался от вопроса, был ли в их встрече какой-нибудь толк. Эдди вошёл вместе с ним в здание, но лишь после того, как открыл багажник и вынул что-то тяжёлое и продолговатое, завёрнутое в бумагу и перевязанное бечёвкой.
Тут кое-что для тебя есть. Прощальный подарок.
По настоянию майора они снова сели на заднее сиденье обитое кожей и покрытое белой когда-то простынёй, которая уже совсем посерела.
Эдди уложил свёрток на колени и распаковал десантный карабин М1 с откидным металлическим прикладом. Деревянное цевье ствола было отполировано и покрыто изысканной гравировкой. Он протянул оружие Шкипу.
Сэндс повертел его в руках. Эдди поводил над гравировкой карманным фонариком.
Это замечательно, Эдди. Фантастически тонкая работа. Я очень благодарен!
Ремень из кожи.
Да. Вижу.
Весьма добротный.
Я польщён и правда очень благодарен, совершенно искренне сказал Сэндс.
Это парни из Государственного бюро расследований постарались. У них там чудесные оружейники.
Замечательно. Но ты назвал это прощальным подарком. Кто-то из нас уезжает?
Так ты пока ещё не получил приказа?
Нет. Пока ничего. Что за приказ?
Да так, ничего особенного, ухмыльнулся майор своей наигранной хиггинсовской улыбкой. Но ты ведь, наверно, получишь какое-нибудь задание.
Не забрасывай меня в джунгли, Эдди, не забрасывай меня под дождь! Не сажай меня в протекающую палатку!
А я что-то такое сказал? Я знаю не больше, чем знаешь ты. С полковником вы это уже обсуждали?
Да я его уже несколько недель как не видел. Он в Вашингтоне.
Он здесь.
В смысле, в Маниле?
Здесь, в Сан-Маркосе. Я вообще даже уверен, что он в отеле.
В отеле? Господи боже. Нет. Это какой-то розыгрыш.
Понимаю, полковник твой родственник.
Это ведь розыгрыш, верно?
Если только он не сам всех разыгрывает. Я ведь самолично сегодня утром с ним по телефону беседовал. Он сказал, что его вызвали отсюда.
А-а А-а, глупо было издавать одни нечленораздельные звуки, однако дар речи Сэндс на время утратил.
Ты его достаточно хорошо знаешь?
Так же, как гм. Без понятия. Он меня обучал.
Значит, ты его не знаешь. Это значит, он тебя знает.
Верно, верно.
А правда, что полковник и в самом деле твой родственник? Дядя твой или кто-то там?
А что, ходят такие слухи?
Видимо, я слишком любопытен.
Да, он мне дядя. Брат отца.
Восхитительно.
Ты уж прости, Эдди. Не люблю в этом признаваться.
Но ведь он прекрасный человек!
Это не так. Мне не нравится примазываться к его славе.
Тебе, Шкип, стоит гордиться своей семьёй. Семьёй всегда нужно гордиться.
Сэндс вошёл внутрь удостовериться, что произошла ошибка, но это оказалась чистая правда. Полковник, его дядя, сидел в гостиной и распивал коктейль с Андерсом Питчфорком.
Я смотрю, ты принарядился для торжественного вечера, сказал полковник, имея в виду баронг Шкипа, встал и протянул руку сильную, слегка влажную и прохладную от соприкосновения с бокалом. Сам полковник был в одной из своих гавайских рубашек. Широкогрудый, пузатый, кривоногий и обгорелый на солнце. Ростом он ненамного превышал майора, но казался прямо-таки горообразным. Посеребренная сединой причёска всё тот же армейский ёжик походила формой на наковальню. В настоящий момент полковник уже был подшофе и держался на ногах лишь благодаря собственному прошлому: футбольным тренировкам у самого Кнута Рокне в университете Нотр-Дам[8], боевым заданиям в Бирме в составе «Летающих тигров»[9], операций по борьбе с боевиками в здешних джунглях, с Эдвардом Лансдейлом, и позже, в Южном Вьетнаме. В Бирме, в сорок первом, он несколько месяцев просидел в лагере для военнопленных, а потом сбежал. Дрался он и с «Малайским тигром», и с «Патет Лао»[10]; сходился лицом к лицу с неприятелем на множестве азиатских фронтов. Шкип любил дядю, но был не рад его видеть.
Эдди, проговорил полковник, взял руку майора обеими ладонями, а потом поднял левую и ухватил его над локтем, массируя бицепс, давай напьёмся!
Рановато ещё!
Рановато? Чёрт возьми а мне уже слишком поздно менять курс!
Да, рановато! Чаю, пожалуйста, велел Эдди слуге; Шкип заказал то же самое.
Полковник с любопытством посмотрел на свёрток под мышкой у Шкипа:
Рыба к ужину?
Покажи ему! сказал Эдди, и Шкип выложил М1 в обрамлении открытой упаковки на латунный кофейный столик.
Полковник сел, взял ружьё на колени ровно так же, как несколькими минутами раньше это проделал в машине Шкип, и стал водить пальцами по изысканной гравировке.
Фантастически тонкая работа.
Он улыбнулся. Но ни на кого при этом не взглянул. Протянул руку к полу и вручил Шкипу бумажный продуктовый свёрток:
Меняюсь.
Нет, спасибо, ответил Шкип.
Что в мешке? поинтересовался Эдди.
Курьерский пакет от посла, сказал полковник.
Ух ты! Как загадочно!
Как всегда, полковник пил из двух бокалов разом. Помахав пустой посудиной, подозвал слугу.
Себастьян, у вас там что, совсем иссякли запасы «Бушмиллса»?
Ирландский виски «Бушмиллс» будет сделано! объявил юноша.
Питчфорк заметил:
А слуги, похоже, вас знают.
Да я здесь вроде бы нечастый гость.
Думаю, они вас боготворят.
Может быть, я много даю на чай.
Полковник поднялся и двинулся к ведёрку на буфете, чтобы пальцами добавить льда себе в бокал, да так и застыл там, глядя на поле для гольфа, с видом человека, готового поделиться какой-то мыслью. Все замерли в ожидании, но он только молча отхлебнул из стакана.
Питчфорк спросил:
Полковник, а вы играете в гольф?
Эдди засмеялся:
Если вы соблазните нашего полковника выйти на поле, он тут камня на камне не оставит.
Я стараюсь избегать тропического солнца, сказал полковник. Он любовно пожирал глазами зад служанки, пока та расставляла на низеньком латунном столике чайный сервиз. Когда все остальные взяли в руки по чашке, он поднял бокал:
За последнего хука! Пусть он как можно скорее сойдёт в могилу!
За последнего хука! подхватила вся компания.
Полковник жадно осушил напиток, отдышался и произнёс:
Да ниспошлют нам небеса достойного противника!
Вот-вот! поддакнул Питчфорк.
Шкип отнёс бумажный пакет и великолепное ружьё к себе в номер и уложил оба предмета на кровать, испытывая облегчение от того, что можно было наконец побыть наедине с собой. Горничная открыла комнату на весь день. Шкип со скрежетом закрыл жалюзи и включил кондиционер.
Вывалил на постель содержимое пакета: дюжину баночек резинового клея по восемь унций в каждой. Это была основа его существования.
На четырёх выдвижных столах, прислонённых к стене по обе стороны от двери в ванную, покоилась вся полковничья картотека более девятнадцати тысяч записей, пронумерованных от старейших до новейших, более девятнадцати тысяч карточек три на пять дюймов каждая в дюжине узких деревянных ящиков, выделанных, как рассказывал ему полковник, на базе материально-технического обеспечения Приморского правительственного комплекса в Маниле. На полу под столами Шкипа ждали семь тридцатифунтовых коробок пустых карточек и две коробки, полные тысячами фотокопий восемь-на-одиннадцать, дубликат той же самой картотеки в девятнадцать тысяч записей, по четыре карточки на страницу. Главной работой Шкипа, его основной задачей на данном жизненном этапе, его целью в этой просторной спальне по соседству с крошечным полем для гольфа было создание второго каталога, упорядоченного по категориям, которые разработал полковник, а затем снабжение обеих картотек перекрёстными ссылками. У Сэндса не было ни секретаря, ни вообще какого-либо помощника это была частная информационно-аналитическая библиотека полковника, его тайный склад, его убежище. Он утверждал, что выполнил всё фотокопирование самолично, утверждал, что Шкип единственный, помимо него, человек, которому довелось прикоснуться к этим тайнам.
Похожий на гильотину внушительный резак для фотоотпечатков и длинные-предлинные ряды баночек с клеем. А ещё дюжина картотечных ящиков, крепких трёхфутовых лотков, как в библиотеках, на лицевой стороне каждого выведены по трафарету четыре цифры
2242
счастливое число полковника: второе февраля 1942 года, дата его побега из лап японцев.
Было слышно, как полковник что-то рассказывает. Его рёв разносился по всему дому, а остальные смеялись. При дяде Сэндс ощущал какое-то постыдное, в чём-то даже девчоночье отчаяние. Как ему стать таким же уверенным и выразительным, как полковник Фрэнсис Сэндс? Довольно рано он осознал свою слабость и впечатлительность и решил подыскать себе подходящих героев. Одним из них стал Джон Кеннеди. Линкольн, Сократ, Марк Аврелий И эта улыбочка полковника, когда он осматривал ружьё, знал ли дядя наперёд, что Шкип вскоре получит это оружие? Иногда полковник улыбался эдак вот по-особому, как будто заговорщицки поигрывая губами, это очень раздражало Шкипа.
Много раньше, чем Шкип следом за дядей ступил на поприще разведки по правде сказать, даже раньше, чем появилось само ЦРУ, ещё ребёнком он сделал Фрэнсиса Сэндса персонажем своей личной легенды. Фрэнсис выжимал вес, занимался боксом, играл в футбол. Был лётчиком, военным, разведчиком.
В тот день девять лет назад, в Блумингтоне, вербовщик спросил:
Почему вы хотите работать в Управлении?
Мой дядя говорит, что хотел бы, чтобы я стал его коллегой.
Вербовщик и глазом не моргнул. Словно ожидал именно такого ответа.
А кто ваш дядя?
Фрэнсис Сэндс.
Вот теперь мужчина моргнул.
Случайно не полковник?
Да. На войне он был полковником.
Второй вербовщик сказал:
Один раз полковник на всю жизнь полковник.
Сам он тогда был первокурсником восемнадцати лет от роду. Переезд в университет Индианы стал его первым перемещением с 1942 года тогда, сразу после того, как отец погиб в Перл-Харборе на линкоре «Аризона», овдовевшая мать перевезла Шкипа из калифорнийского Сан-Диего обратно на свои родные равнины Канзаса, в город Клементс, и там он провёл с ней остаток детства в тихом доме, в неосознанной печали. Привезла она его домой в Клементс в начале февраля, ровно тогда же, когда её деверь Фрэнсис-Ксавьер, пленный «летающий тигр», совершил побег, перемахнув через борт японского судна с грузом военнопленных в трюме и прыгнув в воды Южно-Китайского моря.
После выпуска Шкип занял вакансию в ЦРУ, но ещё до начала обучения вернулся к студенческой жизни отправился получать степень магистра сравнительного литературоведения в университете имени Джорджа Вашингтона, где помогал китайским эмигрантам-националистам с переводами эссе, рассказов и стихов из континентального Китая, в котором одержали верх коммунисты. Горстку журналов, что издавали их произведения, почти единолично основало ЦРУ. Он получал ежемесячную стипендию от Фонда всемирной литературы организации, под вывеской которой скрывалось всё то же ЦРУ.
При упоминании дяди в тот день 1955 года оба вербовщика улыбнулись; улыбнулся и Шкип, но лишь потому, что улыбнулись они. Второй сказал:
Если вы заинтересованы в карьере у нас, то, думаю, мы сможем вас устроить.
Определённо, так оно и вышло. И вот перед ним раскинулась эта самая карьера: девятнадцать тысяч заметок с допросов, почти все за гранью его понимания:
Дюваль, Жак (?), владелец 4 рыбацк. лодок (helios, souvenir, devinette, renard[11]). [Зал. Дананг], жена [Чан Лу (Лыу??)] инф об исп лодок в возм преступ/развед целях. Доходов с рыбалки не получ. ККсР.
Последние четыре буквы указывали на допрашивавшего, который сделал запись. Шкип взял в привычку составлять собственные записи с цитатами своих героев «Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас» на карточках с пометками «ДжФК», «ЛИНК», «СОК», а самая толстая пачка получилась из «Размышлений» Марка Аврелия, посланий, с которыми престарелый римский император, одинокий и попавший в окружение на задворках собственной империи, обращался к самому себе во втором веке от Рождества Христова:
«Ничто не будет для человека добром, если не содействует справедливости, благоразумию, мужеству и свободе. Ничто нельзя назвать злом, что не противодействует этому». МААР[12]
Когда Шкип приблизился к столовой, ему показалось, будто он слышит крик Питчфорка: «Вот-вот!»
Им уже подали рыбу с рисом. Шкип занял место перед пустой тарелкой у левого локтя полковника, и слуга поднёс ему его порцию. Они принялись за еду в тусклом свете канделябров. Когда отключилось электричество, это слабо сказалось на общей обстановке. Лишь прекратилось гудение кондиционера, да под потолком гостиной замер и смолк вентилятор.
Тем временем полковник продолжал разглагольствовать, размахивая в воздухе вилкой, а другой рукой придерживая бокал, как бы пригвождая его к столу. Говорил он с акцентом, с которым говорят бостонские ирландцы, однако не лишённым отпечатка многолетней службы на авиабазах в Техасе и Джорджии.