Мария слушала Степана с живейшим интересом. Человек сделал себя сам! Придя в себя, она ответила на вопрос об иностранке.
Эта история прогремела на весь город. Иностранкой была норвежская писательница и пианистка Дагни Юль. Но слава к ней пришла не как к писательнице, а как к музе и натурщице известных европейских живописцев, в основном Эдварда Мунка.
Не слышал о таком.
И хорошо, что не слышал. Мунк мрачный художник.
Степан вопросительно глянул на Марию.
Как занесло сюда эту натурщицу?
Сбежала от супруга с богатым нефтепромышленником. Да ещё взяла с собой шестилетнего сына.
Понятно, муж нашёл её и убил.
Нет. Убил её как раз любовник, убил из-за ревности, и что ужасно, убил на глазах мальчика. Потом, правда, застрелился сам.
Какие страсти! Может, мне сменить номер?
Смени, если боишься призраков.
А вот и останусь!
Начинался базар. Степан, заговорившись, чуть не наткнулся на идущего впереди ослика, навьюченного бурдюками с водой. В такую жару вода была ценнее вина.
А Мария до сих пор находилась под впечатлением от рассказа Степана. Конечно, её интересовали подробности, но расспрашивать о чём-либо мужчин было не в её характере. Главное, он оказался не ловеласом. Да она и не верила в это. А что Степан сразу положил на неё глаз, объяснялось просто. Мария не была писаной красавицей, но в любом обществе мужчины видели в ней не просто женщину, они видели перед собой княжну. Княжной она и была.
Мария, закрыв зонтик, двинулась по узкому проходу между двумя рядами лавок. Степан шёл за ней и восхищался невероятным разнообразием товаров. Поворачивал голову то влево, то вправо. В середине ряда его внимание привлекли оружейники. В небольшой лавочке сидело сразу пять человек. Один оттачивал острие кинжала, другой наводил глянец на клинок, третий золотил надпись, четвертый украшал бирюзой рукоятку, пятый, пробуя клинки на прочность, бил острием в железную полосу.
Последний, протянув Степану готовый кинжал, сказал:
იყიდე.
Мария перевела:
Он говорит: «Купи».
Я понял.
Знаешь грузинский?
Читаю по глазам, Степан засмеялся. Скажи ему: «Куплю в другой раз».
Мария обратилась к продавцу:
სხვა დროს ვიყიდი.
Тот, улыбнувшись, согласно кивнул.
За оружейниками располагалась табачная лавка. Здесь крошили табак и крутили папиросы. Дальше шёл ряд с материей, который и был целью Марии.
Статный грузин разматывал полотно, причём не только руками, а задействовал одну из ног, на которую был надет моток из блестящих нитей.
Креп-жоржет раскупили, но Мария не огорчилась. Запас у неё был, а завозили материал регулярно.
Она прошла дальше по ряду, где персы шили золотом по красному и зелёному сафьяну. За их работой Мария могла наблюдать часами, но только не сегодня. Скользнув взглядом по сверкавшему на солнце узору, она стала продвигаться к выходу.
Степан, следуя за ней, увидел умельца, вырезавшего из плотной бумаги лицевые профили. Остановив спутницу, он подвёл её к умельцу.
Покажи своё мастерство.
Тот посмотрел на Марию и попросил её не двигаться. Через минуту силуэт был готов.
Степан взял вырезку в руки.
Похожа!
Мария благодарно кивнула мастеру, а Степан заплатил вдвойне.
На выходе из торговых рядов крутил ручку шарманщик. Рядом с ним сидел попугай, стоял ящичек с карточками и лежала тюбетейка для денег. Когда в тюбетейку бросали монетку, попугай клювом доставал карточку, на которой стояло число, означавшее количество лет, отпущенных человеку для жизни.
Степан потянулся за монеткой.
Узнаем, сколько лет проживёт барышня.
Мария быстро ответила:
Девяносто. Мне попугай уже доставал карточку.
Тогда узнаю, сколько проживу я.
Степан бросил монетку, но попугай даже не шевельнулся. Отозвался шарманщик.
Числа кончаются на «сто», а ты, сразу видно, долгожитель, сто двадцать лет проживёшь.
Все трое засмеялись. И засмеялся вдруг каким-то особым смехом попугай.
Выйдя с базара, Мария снова раскрыла зонтик.
Недалеко Александровский парк, прогуляемся?
Конечно.
В парке пара села на скамейку вблизи бюста Гоголя. Степан положил на колени вырезанный профиль Марии и взял спутницу за руку. В этот миг оба услышали пушечный выстрел, возвещавший о наступлении полдня.
Мария вздрогнула, а Степан сказал:
Выстрел к месту. Я не знаю, что такое «любовь», но хочу прожить с тобой всю жизнь, хочу быть твоим защитником и защитником наших детей. Говорю это в здравом уме и жду твоего ответа.
Мария, помолчав, вздохнула.
Чему быть, того не миновать.
И оба вдруг заговорили о каких-то пустяках. Степан шутил, Мария смеялась. Смеялась от души и сама себе удивлялась. Проявлять эмоции в общественном месте не полагалось. Помнила, как институтками они шикали на тех, кто, забываясь, начинал громко смеяться.
Степан неожиданно спросил:
Правда, что ты видела, как революционеры грабили Государственный банк?
Кто тебе сказал?!
Твой дворник.
Понятно.
Правду сказал?
Грабили не банк, а карету казначейства.
Так ты видела?
Можно сказать, да.
Мария откинулась на спинку скамейки и посмотрела вверх на стрелявшие сквозь листву лучики.
В тот июньский день тоже стояла жара. Мария шла покупать материал в торговые ряды. Шла без зонтика, и неожиданно ей вспомнилась грузинская богиня солнца Мзекали, и даже не столько она, сколько её отец, владыка мира Гмерти. Его представляли грозным быком в сопровождении стаи волков, которых он посылал на землю карать нерадивых.
Мария вдруг замерла, увидев тень волка. Тут же рассмеялась. Тень, похожую на волка, отбрасывала крона платана, росшего недалеко от таверны «Тилипучури».
Внезапно из неё выскочили двое мужчин в крестьянской одежде и, чуть не сбив Марию с ног, побежали к приближавшимся со стороны Эриванской площади фаэтонам, сопровождаемым всадниками. Мужчины что-то бросили под колёса карет, и в следующий момент раздались взрывы.
Мария непроизвольно кинулась к платану, прижалась спиной к стволу и закрыла лицо руками. Сквозь пальцы увидела, как к ней приближается коренастый мужчина. Встав у дерева, он нервно задвигал желваками.
На площади звучали выстрелы, слышалось ржание лошадей, раздавались людские крики и стоны, но Мария видела только настороженного мужчину. Внезапно он достал курительную трубку, сунул её в рот и быстро удалился.
Лишь через годы Мария поняла, что это был Сталин.
СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК
Весна одна тысяча девятьсот четырнадцатого года порадовала Тифлис теплом, да таким, что уже в конце марта зацвели магнолии. Их сладковатый с цитрусовой ноткой аромат, источаемый городскими садами и скверами, улавливался даже в центре Эриванской площади, куда с раннего утра стали прибывать полки Кавказской гренадёрской дивизии для проведения смотра.
Зрелище редкое, зевак собралось не меньше, чем верующих на праздновании Пасхи. Люд разношерстный: от вездесущих кинто и торговцев из соседних лавок до выряженных дам и вдов в чёрном одеянии.
Не могла пройти мимо площади и умиротворённая после утренней проповеди в Александро-Невском соборе Мария. Она вспомнила себя маленькой, когда, держась за руку отца, с восхищением смотрела на стройные ряды маршировавших барабанщиков.
Задерживаться Мария не собиралась, однако заполнившая проходы толпа лишила её возможности выбраться наружу.
В газетах писали о нараставшей напряжённости между «Тройственным Союзом» и «Тройственной Антантой». Степан говорил, что такое противостояние может перерасти в войну. В связи с этим, видимо, и проводился смотр.
Полки, наконец, построились, начались доклады командиров.
До слуха Марии долетело: «Пятнадцатый гренадёрский Тифлисский Его Императорского Высочества Великого князя Константина Константиновича полк для проведения смотра построен. Командир полка полковник Юлиан Семёнович Прокопенко».
Чеканя шаг, к командиру дивизии, приблизился следующий рапортующий. Отдав честь, он доложил: «Шестнадцатый гренадёрский Мингрельский Его Императорского Высочества Великого князя Дмитрия Константиновича полк для проведения смотра построен. Командир полка полковник Авель Гаврилович Макаев».
Мария услышала за спиной женский голос: «Кому докладывают, знаешь?» Она непроизвольно оглянулась и увидела молоденькую девушку, обращавшуюся к знакомому Марии юноше, сыну инспектора кавказских удельных имений Павлу, курсанту пехотного училища. Павел, встретив взгляд Марии, поклонился ей и, приняв ответный кивок, с достоинством ответил подруге: «Дивизией командует генерал-лейтенант Мышлаевский Александр Захарьевич».
Девушка воскликнула:
Весь в орденах! Неужели можно столько заслужить?
Ещё как!
А какие это ордена?
Юноша усмехнулся:
Проверяешь меня?
Просто спрашиваю, мне интересно.
Вижу ордена Святой Анны нескольких степеней, Святого Станислава, Святого Владимира, Святого Александра Невского.
Мария не удержалась:
Заметила и орден Белого орла, благодаря отцу, она хорошо знала награды.
Павел согласно кивнул и вдруг обратился к девушке:
Не могу не представить тебе самую известную портниху Тифлиса Марию Давидовну, по мужу Климчук. Наша семья шьёт одежду только в её мастерской.
Девушка застенчиво улыбнулась:
Наслышана о вас и рада знакомству, она сделала книксен. Моё имя Светлана, учусь в Четвёртой женской гимназии.
Мария поправила у девушки шляпку.
Павел преувеличивает. В Тифлисе немало прекрасных портных. И хочу спросить: начальница вашей гимназии не Софья Ивановна?
Да, это моя мама.
Я вот и смотрю, как ты на неё похожа.
Все говорят.
Передавай привет. Она очень хороший человек.
Спасибо.
Доклады продолжались. Отрапортовали командиры лейб-гренадёрского Эриванского полка, Грузинского полка, Кавказского драгунского полка, Кавказского сапёрного батальона, артиллерийской бригады.
И закрутилась карусель. Пошли перестроения, маршировки под барабанный бой, исполнение строевых песен.
Начали с «Петровского марша»: «Знают турки нас и шведы. И про нас известен свет. На сраженья, на победы Нас всегда сам Царь ведет».
Финалом послужила лихая походная песня: «Разудалый ты солдатик. Русской армии святой. Славно песню напеваю. Я в бою всегда лихой! Не страшится русский витязь. Не страшится он никак. Ведь за ним семьи молитвы. С ним и Бог, и русский царь».
Смотр закончился, толпа не спеша расходилась.
Мария не заметила, как ушли Павел со Светланой. Сама она, обойдя площадь, свернула на Головинский проспект.
Внезапно услышала: «Мара!». Так её называла только одна особа: взбалмошная Танечка Ефимова.
Мария обернулась.
Ты разве не в Петербурге?!
В Петербурге! молодая женщина, одетая в вызывающий жакет и короткую юбку, да с надвинутой на лоб клетчатой кепкой, кинулась к Марии и крепко обняла её. Сейчас всё расскажу! отступив на шаг, она продолжила восклицать. Это просто мистика! Не поверишь, я шла к тебе! Приехала полчаса назад! Бросила сумку у бабушки, выскочила, и кого я вижу тебя! По походке узнала! переведя дух, Танечка продолжила. А давай, махнём в бани! Ехала и думала: отправлюсь сегодня же! Соскучилась по серным баням. Петербург хорош, но таких бань не сыскать!
Мария перебила.
Ты окончила Академию Художеств?
Окончила, окончила! Но ударилась в поэзию. В петербургском журнале «Лукоморье» вышли мои футуристические стихи. И знаешь, я взяла себе псевдоним.
Ефим?
Татьяна прыснула:
С какой стати?!
Образовала от фамилии.
Мара! Я что, мужчина?
Подражая Жорж Санд, она ведь твой кумир.
Да, кумир, но зачем мне кому-то подражать, я сама личность! И к личности соответствующий псевдоним.
Какой же?
Вечорка.
Вечорка? Мария пожала плечами. Чем же он соответствует?
В славянской мифологии это образ «Вечерней звезды», Татьяна всплеснула руками. Мы долго стоим! Берём кахетинское, сыр-пыр и в баню!
Мария колебалась.
Степан будет волноваться, подумает, куда я задевалась.
Пусть думает и пусть волнуется! Потом я его расцелую.
Мария махнула рукой.
Так и быть. Скажи только, ты приехала что-то пошить?
Скажу, но сначала за вином!
Пошить себе?
А можно сохранить интригу?
Мария покачала головой.
Можно. И храни тебя Бог, такую шумную.
Женщины направились к сверкавшему стеклянными витринами магазину «Дзмоба».
У самых дверей Мария остановилась.
Если брать кахетинское, то лучше в погребах братьев Шиканянц. Они недалеко.
Идём! Татьяна театрально взметнула вверх руки и хлопнула в ладоши. Предвкушаю феерию!
В серных банях Мария абонировала свой любимый номер, где лёгкий пар окутывал в бассейне статую безымянной восточной красавицы. По углам бассейна горели в канделябрах свечи. Дрожавшие огоньки играли сполохами на сводчатом потолке и в мозаичных стенах. Ещё один канделябр стоял в узкой нише и освещал дубовый стол, на котором красовалась глиняная бутыль, сверкали бокалы с вином и разливался свет по серебряному блюду с кудрявой горкой зелени и выложенными вокруг неё дольками сыра сулугуни.
В простынях и с распаренными лицами купальщицы сидели у стола в глубоких креслах. Татьяна, слегка раскачиваясь, читала свои стихи. Слог Марии нравился, но смысла в заумных фразах она не находила.
Сделав паузу, Татьяна отпила глоток вина и таинственно произнесла:
Откроюсь тебе первой, Мара. Я готовлю сборник, который хочу назвать «Магнолии». А начинаться он будет такими вот строчками:
«Я не люблю цветов, они не знают боли, / Увянув медленно, они не говорят, / и лишь кошмарная фантастика магнолий / прельщает иногда мой утомленный взгляд».
Мария оживилась.
Эти строчки мне нравятся.
Татьяна усмехнулась.
Остальные, значит, нет?
В остальные надо вчитаться.
Вчитаешься. Я привезла с собой журнал.
В голове Марии промелькнула догадка: так вот зачем она приехала, хочет выговориться, и выговориться именно ей.
Таня привязалась к Марии ещё подростком, когда набиравшая популярность портниха шила одежду её семье. Родители девочку не понимали, а Марии она доверялась легко.
Отец Татьяны служил начальником Земельного управления Закавказья и был человеком неординарным, более того, непредсказуемым. Не так давно, почувствовав боль в боку, он пошёл на приём к известному лекарю. Тот, обследовав его, с прискорбием сообщил, что с такими запущенными почками человек не проживёт и года. Последовал ответ: если так, то сидеть и ждать смерти глупо.
Отец Татьяны вышел в больничный двор и застрелился. Вскрытие показало, ничего серьёзного у него было.
Увы, лекарь не мог и помыслить о таком исходе. Он сознательно припугнул состоятельного пациента, чтобы тот не поскупился за последующее чудесное исцеление. Для матери Татьяны горе было безмерным, женщина сама хотела покончить с собой, но её удержали дети: дочь и сын.
Мария добавила в бокалы вино.
Вспомнила твоего отца, предлагаю его помянуть.
Обе сделали по глотку, а после Мария сказала:
Давай помянём и мою малышку.
Татьяна вскрикнула:
Это какую же?!
Новенькую.
А сыновья как?
Сыновья, слава Богу, здравствуют.
Татьяна вздохнула.
Соболезную.
Теперь выпили до дна. Мария поставила бокал.
Бог дал, Бог взял.
Татьяна встала.
Пойдём, окунёмся.
Пойдём.
Оставив в креслах простыни, женщины направились к бассейну.
Мария была уверена, что никогда не покинет Тифлис, ибо не сможет жить без серных бань. Их сказочные оранжево-коричневые купола околдовали её ещё в детстве. Утопленные в землю, они казались ей ни чем иным, как пристанищем джинов. Запах сероводорода, от которого морщились приезжие, стал для неё волшебным, а нагие женщины, размеренно двигавшиеся в лёгком мареве, представлялись ей призраками.