Тени следуют за мановением огня фонарей. Потрескивает фитиль в блюдце с маслом. Халцедон серег: изменчивый свет граней.
У Цветов императорского сада нет ни родителей, ни сестер, ни братьев.
Хризантема. Самая тихая и неприметная, но сумевшая привлечь внимание юного наследника. Зацвела столь неожиданно яростно, столь пышно, что передушила остальные Цветы за одну ночь. Ночь Багровых Слез, когда вся столица погрузилась в рыдания и стон, когда половину дворца сравняли с землей, когда кончилась одиннадцатилетняя эпоха регентства, и наследник сумел вернуть династии престол.
Гор, послушай меня, мальчик взволнованно приоткрывает рот, а мать склоняется ближе, дышит страхом. Я скажу тебе то, что ты должен запомнить навсегда.
Любимая Хризантема нынешнего императора. Кровавая Хризантема. Устлавшая путь телами, игравшая радужными бликами, наслаждавшаяся вседозволенностью. Дикий зверь, в Ночь Багровых Слез выпущенный из заточения хозяйской рукой.
Ходили слухи, что смех Хризантемы был слышен даже за пределами дворца. Ходили слухи, что Хризантема не замечала ранений. Ходили слухи, что Хризантема остановилась лишь у подножия трона.
Твой отец уб, женщина проглатывает слово, победил многих для того, чтобы наш император обрел власть. Его сила велика. Ты должен слушаться отца. Понял, мой малыш? Слушаться во всем, что бы он тебе ни сказал, что бы ни велел. Всегда чти его, объятья, порывистые, впивающиеся пальцами в ткань на детской груди, поцелуи усыпают лоб, щеки, куда попадают. Скоро пробудится дар, и обратит князь свой взор на дитя. Прижимается щекой к макушке сына княгиня, сдерживая сухие слезы. И тогда я буду счастлива. Обещай мне, Гор. Обещай, что будешь покорен.
Обещаю, матушка.
Глухой рокот грома. Скатывается ливень по крыше беспокойной дробью. Лисенок приник к мерно вздымающейся груди. Спит мальчик, уткнувшись носом в изгиб локтя, и хмуры его брови.
Потому что безлик белоснежный мир во сне. Утопает в метели, наполненной далеким звоном. Что-то возвышается в эпицентре бурана неясным исполинским силуэтом, а от ледяного ветра слезятся глаза, щиплет кожу и перехватывает дыхание.
Люди вдали на краю пропасти сотни и тысячи фигур, застывшие в небытие словно насекомые в янтаре. Выпускают из уст радужные всполохи под гулкую хрустальную песнь, что вдруг затекает княжичу в уши, пробирается по черепу, пропитывает кости.
И видит за метелью мальчик первозданную Пустоту. Окунается в неё на долю мгновенья, достаточную, чтобы осознать. Ни звука, ни формы, ни образа, ни запаха, ни движения, ничего там нет. Растворено безвозвратно в бесконечности. Матерь всего сущего Пустота, она же всего сущего конец.
Открывает рот княжич. Схватившись за голову, валится на колени. Боль же крюками вытягивает из него радужную песнь, бесцветные пятна разрастаются на коже. Две девочки стоят пред мальчиком. Две девочки с кровавыми подтеками на синюшных губах.
Помогите, лепечет младшая из них.
Княжич заходится беззвучным воем, когда звон наматывает его жилы на веретено. Проникнув в вены, устремляется вместе с кровью к содрогающемуся сердцу.
Простите, произносит старшая.
И сердце сжимается в тупой, отравляющей рези. Хриплый вопль. Княжич открывает глаза, просыпаясь. Выгибается так, что кажется готов ненароком сломать себе хребет, а комната кружится в сизой дымке, ходит ходуном под треск, стук и звон. Взлетают вещи в воздух, валятся на пол точно при землетрясении.
Пока надрывается в вышине гром, пока порхают яростными мотыльками радужные искры, пока несется по коридору топот. И мать бросается к постели сына, укрывает в объятьях захлебывающего рыданиями мальчика.
Тише, тише. Не бойся, Гор. Это всего лишь часть тебя.
Два призрачные тени в углу комнаты. Скорбно их понимание. Пробудился дар княжича в 95 год от Исхода.
***
Владеть даром непросто, поучает настоятель. Вы обязаны им повелевать, юный господин, а не он вами.
Пламя в чаше. Разводы соли движутся лениво, влекомые течением мысли. Княжич не размыкает век. Прямая спина ноет, счет времени давно потерян, а настоятель ударяет в бубен. Благовония путают мысли, как и монотонный хор монахов. Хоровод звезд. Гнутся кроны под напором ненастного ветра, скалится череп на алтаре.
Вестник.
Божество.
Иссу.
Княжич слышит слишком много и не чувствует ничего кроме онемения, пока слова молитв копятся под сводом. Шепчет, послушно повторяя за настоятелем:
Не придет коварный демон, не совратит помыслов и желаний, не проникнет в душу, не затронет сердце, не развратит разум. Не даст Пустоте вытечь из рук, не даст рассыпаться в прах костям, не даст плоти сгнить, а зубам выпасть. Не потекут глаза мои, не покроется кожа моя гнойными язвами. Грехи тяжкие не нести мне на плечах, грехи страшные не вершить под этим небом.
Мальчик вдруг чувствует нечто, что отслаивается от него угольной тенью. Нечто, что в его сознании обретает форму. Нечто, что является неотъемлемой частью дара. Дрожат прозрачные ресницы, а зверь за спиной обнажает кривые клыки. Скребут когти по доскам, шумное дыхание опаляет ухо. Черта из соли на полу у ступней княжича.
Чище мой разум росы, вернее отражения, крепче векового клена. Рождаются мысли по моему велению, служат псами мне, хозяину, и умирают, стоит приказать. Владею я ими, господин я им. И не смеют они скалиться, не смеют огрызаться. Чувства, что манящая их кость, должны истлеть. Покинуть тело, вспыхнуть и угаснуть свечой на ветру.
Катится пот. Застревает в глотке плотный воздух, выходя с сипением, перекатываясь в животе свинцовым шаром. Зверь не хочет уходить. Зверь мотает головой. Схватив княжича за плечи, обдает маслянистым смрадом, но голос настоятеля крепок, а в мальчишеской груди зарождается волна, заставляет встать на ноги.
Пока я жив, я лишь сосуд. Сосуд, над коим мой разум настоятель. И если погрязну я, не устою пред грехами, то обязан умертвить себя в сей же миг, как преклонятся мои колени. Ибо если я не владыка разуму своему, нет места мне на этом свете.
Занесена нога над чертой. Нужно всего лишь сделать шаг. И мальчик делает. Переступает грань. Слеза одиноко чертит дугу, тяжесть сменяется обескураживающей легкостью, но как же больно, и боль эта столь пронзительно страшна. Словно вывернули наизнанку, словно вырвали кусок тела, словно надругались над сутью. Давным-давно, в прежней жизни. Туман пред глазами, никак не проморгаться.
Теперь взгляните на пламя, просит настоятель. Попробуйте управлять им.
Но сколько ни старается княжич, пламя не желает даже покачнуться. Ровным цветком стремится ввысь.
Хорошо, юный господин, удовлетворенно качает головой настоятель. Ваш дар отныне полностью вам подчиняется. Вы будете учиться правильно выпускать его и использовать.
Только мальчик всё ещё чувствует слабый след зверя. Где-то высоко-высоко, среди балок потолка. Где-то глубоко-глубоко, в обители теней. Коснуться ненароком, подумать. Пламя вдруг взвивается столпом, кидается на княжича ударом плети. Истошен детский визг
Ему хочется плакать. Так сильно, что чтобы не разреветься приходиться прокусить себе нечаянно губу. Не поднять взгляда на прибывшего в храм отца гремит грозовое молчание. Не поднять взгляда на матушку, что по возвращению в поместье прячет в своих покоях, прежде чем отправиться к мужу и броситься в ноги в иступленной мольбе:
Он научится. Молю, только не отправляйте Он научится. Пожалуйста, мой дорогой супруг.
Но за лекарем всё равно пошлют. Всё равно приведут его к князю в покои, чтобы расчётливо задал тот один единственный вопрос. И получил ответ:
Боюсь, господин, ваша жена не сможет выносить ещё одно дитя. Женское здоровье не позволит. Если же вы отречетесь от неё, император оскорбится. Племянница ведь его. Простите, но мальчик единственное, что есть у вашего рода.
Меч и ножны
Изготовленные из древесины магнолии ножны расписаны хризантемами. Отливает на свету черный лак, кроваво-красный шелковый шнурок оплел рукоять.
Я получил его от императора, щелчок.
Мальчик завороженно наблюдает за отцом, а в горле пересохло, и пробирает озноб. Князь же, оставив меч чуть заметно выдвинутым из ножен, возвращает его на подставку.
Запомни, как только клинок обнажится полностью, я убью тебя, немигающий взгляд. Ожидает смазанного кивка от сына, прежде чем двинуться к выходу из личных покоев. Иди за мной.
В зале терпко пахнет бархатными нотками георгина. Пышный букет в вазе в нише со свитком. На низком же столике расположился выструганный из дерева лабиринт хитросплетение дорожек и высоких стен. Откидывает крышку шкатулки князь, демонстрируя мальчику три шара: бумажный, деревянный и стальной.
Начнешь с легкого, падает бумажный шарик в центр лабиринта. Сначала тебе нужно докатить его до конца лабиринта. После ты должен будешь это сделать за определенное время, затем не касаясь стенок и так дальше, пока не исполнишь всё, что я ни потребую, даже отвернувшись.
Вновь выжидающий взгляд, вновь кивает княжич. Сглатывает. Но любопытство соседствует с волнением, побуждая поёрзать, вытянуть шею, чтобы получше видеть бумажный шар, украшенный изображениями кварцево-розовых лилий.
Его, князь кладет на стол волчок, многоцветны грани, ты должен удерживать даром от падения. Даже если я прикажу тебе скакать по комнате, волчок не должен дрогнуть. Позже ты будешь не только удерживать его, но и раскручивать сам.
Я всё понял, отец, лепечет с готовностью мальчик, облизнув губы.
Трепещет сердечко. Никогда раньше столько времени князь с сыном не проводил, никогда столько не говорил. Истерлась уже сцена в покоях из ума четырехлетнего ребёнка, забылся уже меч и страшное условие. Горят азартом мальчишечьи глаза, подвластны желанию оправдать оказанное внимание.
Тогда, отставляет в сторону шкатулку князь. Обманчиво расслабленно опирается на руки за своей спиной, огромный, непоколебимый, давящий одним присутствием. Покоится на груди перекинутая через плечо толстая серебряная коса. Приступай. Доведи шар до выхода.
Подвигается к столику вплотную княжич, не знает, куда деть руки и как действовать, потому кладет ладони на колени, выпрямляет спину, весь поддается вперед импульсом. Сжатая пружина в животе, складочка пролегает меж сведенных над переносицей бровей, от натуги сбивается на сопение дыхание. Взгляд же вонзается в бумажный шар. Ничего не происходит. Отец смотрит сверху-вниз точно идол с алтаря: без всякого выражения в мутной серости очей.
Мальчик же сопит громче. Направляет свой порыв к шару, цепляется за него мыслями. Скользко, трудно. Разжимается пружина в животе, в груди нарастет давление, а голову набили ватой. Расцветает треск радужных бликов, будто поленья в костер подбросили. Шар вдруг вздрагивает, катится в сторону.
Восторженно распахивает глаза княжич, оперевшись на стол, наклоняется ближе, не отпускает бликами шар, а тот принимается метаться, тычась в стенки, подскакивать, да столь прытко, что в какой-то момент вылетает из лабиринта. Раздается в покоях детский смех. Радостно хлопает в ладоши, ловит шар, вертит в пальцах, пытаясь осознать случившееся.
Это игра? повисает вопрос. Вмиг смывает веселье ледяной водой.
Обмирает княжич. Поднимает медленно взгляд на отца, а внутри словно дыру пробили. Страшно. Страшно и гулко-пусто сделалось в миг. Князь же не изменил позы, только во взгляде сквозит нечто непонятное. Так не на людей глядят, так глядят на пыль под ногами, на мерзкое раздавленное насекомое, что мешало.
Мотает головой княжич. Виновато кладет бумажный шар обратно в лабиринт.
А мне кажется, ты воспринимаешь это как игру, продолжает князь тоном палача.
Простите, отец.
Но отец будто и не слышит.
Тогда поступим иначе. Шар должен оказаться на выходе из лабиринта до того, как я досчитаю до шестидесяти. Раз, мальчик потерянно вскидывает брови, два, мальчик спешно опускает взгляд, снова напрягшись всем телом. Три.
Приходит в движение шар. Рывками катится по дорожке, налетая на углы. Раскраснелись щеки княжича, гудит в висках.
Сорок пять.
До конца отвратительно далеко. Пружина в животе уже скрипит от натуги. И шар резко подскакивает, перелает стенки, скачет, потеряв контроль, падает на пол. Отхлынула кровь от лица.
Ещё раз, звучит приказ.
Возвращает шар в центр лабиринта мальчик. Набирает полную грудь воздуха, но продышаться не выходит. А отец начинает считать заново. Путаются дорожки, тупик вызывает дрожь губ. Не слушается шар, постоянно норовит повернуть не в ту сторону, вертится вокруг оси. Истекает срок.
Ещё раз.
Ещё медленней стал двигаться шар. Скорее трепыхается полумертвой пташкой. Давит желание расплакаться мальчик, пусть и удушливо жарко шее и лицу, пусть и в носу влажно хлюпать стало, а в глазах двоится. Позывы тошноты, обосновавшись в желудке, ползут склизкими щупальцами.
Пятьдесят восемь, шар переваливается тяжело, словно не бумажный, а уже стальной. Пятьдесят девять.
Простите, простите, срывается княжич. Брызжут слезы. Он торопливо утирает их рукавом, хнычет жалобно. У меня не получается.
Отцовские пальцы оказываются на вороте обескураживающе быстро. Схватив, тянут на себя с чудовищной силой. Смахивает князь на пол лабиринт, затаскивает мальчика на стол, прежде чем обрушиться на шею сына, сдавить одной рукой.
Сиплый вскрик. Детские пальцы скребут по широкому мужскому запястью, пока жесткие пальцы усиливают давление. Зверь на изнанке сознания. Щерится боли своего маленького хозяина, размывая взор, рвется наружу.
Другой же зверь выплескивает силу на собственное дитя. Наблюдает князь безучастно за тем, как бьется в конвульсиях сын, за тем как багровеет мальчишечье лицо, вздуваясь синими прожилками вен, как лопаются сосуды в налившихся кровью глазах, как слюна течет с раскрытых в тщетной попытке вдохнуть искривленных губ.
И когда закатываются зрачки, хватка князя ослабевает, перемещается на волосы, закапывается в них пятерней, дергая обмякшего, судорожно хрипящего, обмочившегося мальчика вверх. Шипит серой мутью очей:
Я же сказал, что убью тебя. Понял теперь, что это значит? оттягивает князь голову сына, вырывая из уст скулящий полузадушенный писк, чернеют синяки на детской шее. Если бы твоя мать могла родить ещё, я бы не нянчился с тобой. Не смей жаловаться. Ты обязан справиться
Внутренний двор мал и гол. Прилегает к саду шрамом, отгородившись узкой канавкой с проточной водой с одной стороны, а с другой высокой стеной ограды. Новая площадка для отцовских упражнений.
Не способен удержаться в круге княжич. Сжимает кулаки столь крепко, что ногти впиваются в ладони, хмурится до рези в глазах, а песок шуршит. Песок пиками ломает проведенную линию, размыкая круг раз за разом. Не помещается. «Цветение» мальчика не помещается в очерченные рамки.
Налетают вдруг радужные блики. Княжич успевает ошарашенно открыть рот, когда удар сбивает его с ног. Давит многотонной плитой, безжалостно замыкая в тесный короб со всех сторон, куда не метнуться. Песок царапает щеку, а радужные молнии хищно изгибаются.
Контролируй. Управляй. Не будь слабым, приказывает князь. Не давай волю страху, выжги его. Иначе я сделаю это за тебя.