С маркграфом Одоакром Бабенбергом, властителем Восточной марки, она могла быть только сугубо почтительна, как бы ни противно было ей прикосновение его влажной вялой ладони к ее щеке.
Милое дитя! А вот мой Клаус.
Исабель ожидала увидеть копию маркграфа, но обманулась: возможно, когда-нибудь сын и станет похож на отца, но сейчас наследник Восточной марки выглядел хрупким и тихим, хотя по росту не уступал Ксандеру и казался рядом с ним несколько бесплотным. Глаза у него, когда он их поднял на Исабель, были огромны и испуганны.
Вы, конечно, уже слышали новость, дон Фернандо, доверительно наклонился толстый маркграф к ее деду, старательно не замечая стоявшего рядом Ксандера. Говорят, фон Ауэрштедт уже в Праге
Не сейчас, отрезал дед, а когда Одоакр торопливо покивал, добавил уже мягче: Мы поговорим после, если вы не возражаете.
Конечно-конечно Мое почтение еще раз, дон Фернандо сеньорита Клаус!
Юный Бабенберг торопливо поклонился еще раз и умчался следом за отцом. Исабель задумчиво проводила его взглядом. Маркграф был суетлив и, раз дед его презирал, еще и глуп, но пышное щегольское перо на его шляпе крепилось аграфом с гербом Академии. Значит, он тоже был выпускником. А вот ее, Исабель, отец, хлипкий чужак из галльской земли, которого она никогда не знала, нет. Как и мать, донья Анхелика, которая не смогла пройти Лабиринт
Она попробовала посчитать, сколько ее сверстников сейчас в этом зале, и сбилась довольно быстро, но решила, что никак не меньше сотни. Скольким улыбнется удача и, как итог, успешное прохождение Лабиринта, она не знала, но помнила, что очень-очень немногим. У ее деда помимо дочери было трое сыновей и один уже взрослый внук, и все четверо имели честь тут учиться что, Исабель знала, было большой редкостью для любой, даже самой знаменитой и древней семьи.
Как будет с ней? Будет ли она когда-нибудь так же, как некоторые здесь, с небрежной гордостью носить знак выпускника? Или уже этим вечером она вернется в родовое гнездо без права когда-либо еще испытать свои силы?
Дон Фернандо не путешествовал по залу, как другие. Выбрав себе удобную позицию, он стоял, прямой и строгий, как аскетичные святые на церковных порталах, зорко наблюдая за окружающими из-под чуть опущенных, будто в высокомерном утомлении, век. Исабель попробовала последовать его примеру, но, должно быть, это требовало тренировки, потому что обзор ее стал невыносимо узким, так что девушка просто подняла подбородок и старалась не крутить головой. Она внучка первого из грандов Иберии, и суетиться и выпучивать глаза ей не пристало. Не вертеться было сложно, тем более что прибывавшие были очень разные и любопытные.
Из одной двери (заснеженные горы сверкнули в портале, словно засахаренными, белоснежными навершиями) шагнула полноватая статная женщина и такой же высокий парень с объемной шапкой светлых кудрей, похожих на баранью шерсть, и добродушным улыбчивым лицом. Гельвеция? Авзония? Это ведь были не Пиренеи
Нет, не авзоны. Их, чья группа была самой большой, ни с кем не перепутаешь: упоенно жестикулируя, громко переговариваясь характерными для них певучими голосами, они обменивались рассказами о том, кто кому в какой степени родич. Дети голосили наравне со взрослыми, кроме разве что одной девочки, беспокойно рывшейся в каких-то записях и поминутно оглаживавшей широкую юбку. Неподалеку от нее стоял широкоплечий серьезный парень, с легким прищуром вглядывавшийся в каждого и по контрасту с девицей казавшийся образцом спокойствия.
Галлов же роднили не говор и не суета, а легкая небрежность манер и стиля. Исабель даже залюбовалась на шарфик одной дамы уж очень он изящно был повязан, пока не одернула себя. А вот на другую даму засмотрелся весь зал, во всяком случае, все мужчины. Тонкая, одетая по последнему слову безрассудной галльской моды, окутанная туманом таинственных духов и сама будто вся мерцающая, она лишь на мгновение приподняла тончайший шелк вуали с лица, чтобы поцеловать дочь, такую же точеную и золотоволосую, и в нее впились сразу все взгляды. Томно обозрев зал зелеными, как болотная вода, глазами, она улыбнулась и опустила вуаль. Слишком яркие были эти глаза, и Исабель хмыкнула, наблюдая, как повсюду в зале перешептывающиеся женщины раздраженно одергивают мужчин. Надо совсем разум потерять, чтобы заглядеться на ундину. Другое дело, что разум есть не у всех.
К ее деду, заметила она не без удовольствия, подходили те, кто все-таки умел или старался вести себя прилично и разумно. Некоторых главным образом иберийцев, таких же строгих, гордых и полных осознания своего величия, как и ее дед, но все же почтительно ему кланявшихся она знала, как и их детей, и фламандских вассалов этих детей, конечно, тоже. Вот Алехандра де Мендоса в шокирующе короткой юбке едва на ладонь ниже колена, подумать только! воспользовавшись невниманием своего отца, сделала быстрый намек на книксен и подмигнула Исабель, тряхнув отливающими рыжиной локонами. Ее фламандка, вечно тихая Катлина, еле заметно качнула головой в легком упреке, и Алехандра с покровительственной фамильярностью взяла ее под руку; хотя и правда, в этом доме всегда слишком распускали своих вассалов, да и детей, похоже, тоже. Исабель почувствовала, как губы вновь норовят поджаться, и постаралась вернуть себе бесстрастное выражение лица, надеясь, что получилось.
А еще все фламандцы украдкой пожирали глазами Ксандера, безмолвно стоявшего у нее за плечом, но с этим ничего нельзя было поделать. Но что действительно раздражало, так это то, что в этом они были не одни. Она улавливала имя своего вассала в легком шепоте вокруг на каком бы языке кто ни шептал, искажалось оно не сильно, и это было бы даже лестно, если бы слишком многие не смотрели на него с непонятным ей сочувствием. Знали бы они фламандца лучше, сочувствие адресовалось бы ей, подумала она и даже вздрогнула от неприятной мысли. Нет уж, лучше так. И правильно. Что еще, кроме жалости и презрения, можно испытывать к одному из вассалов? Разве заслуживают другого те, кто веками терпит рабство и приносит клятву верности давним врагам?
Здравствуйте, друг мой.
Высокий широкоплечий человек, чью шею сковывал высокий расшитый воротник, а бледное лицо от виска до подбородка рассекал старый шрам, не просто раскланялся с ее дедом они крепко пожали друг другу руки. Исабель присела в низком поклоне, узнав его сразу, как и любой в их народе бы узнал.
Ваша внучка? водянистые глаза Гийома де Шалэ, первого министра Галлии, прищурились, изучая Исабель, и она снова присела в поклоне. Вы прелестны, сеньорита, желаю вам удачи. И уже ее деду добавил: Я с младшим, но мальчики уже куда-то исчезли, должно быть, посвящают Франсуа в неведомые мне тайны.
Дед ответил слабой улыбкой, а его собеседник посмотрел за плечо Исабель и удивленно вскинул изломанную шрамом бровь. Впрочем, он не промедлил и мгновения, одаряя ее вассала таким же спокойным, вежливым кивком, как и саму Исабель.
Принц Ксандер.
Тот ответил почтительным молчаливым поклоном, а дон Фернандо лишь чуть скривил уголок рта, но не стал комментировать этот обмен.
Можно порадоваться тому, сколько сегодня здесь людей, сказал он так, будто ничего и не произошло. Молодая кровь не подводит.
Да уж, отозвался галльский министр, некоторых я давно не видел, а иных и не ожидал здесь увидеть.
Например?
Например, Нордгау. Я даже не знал, что у него есть дети. Вы когда-нибудь видели его жену? Когда дон Фернандо чуть качнул головой, де Шалэ хохотнул. Впрочем, не удивлюсь, если в его роду отпрыски вылупляются из яиц, как полагается змеям. Воля ваша, а я порадовался, что захватил с собой свою фляжку, и, поверьте, не выпущу ее из рук.
Дон Фернандо усмехнулся.
Помилуйте, Гийом. Я понимаю, что Академия будит во всех воспоминания отрочества, но вам не кажется, что это уже злопамятность? И потом, если я правильно помню, Луису досталось больше, чем вам, а сейчас они прекрасно общаются. В конце концов, герцог Рейнский умный человек.
Исабель при упоминании старшего из своих дядей, наследника рода, постаралась вся обратиться в слух, тем более что ее память не хранила никаких рассказов, которые бы объяснили слова высокопоставленных собеседников. Человека же, о котором так нелестно упоминал министр, она в глаза не видела: где бы дядя Луис с ним ни общался, в родовом гнезде тот не появлялся.
Все мы тут люди умные, буркнул де Шалэ, и поверьте, если бы речь шла только о детских шалостях, я бы не стал остерегаться. Общаться и мы общаемся, раскланиваемся и все такое, но сегодня нам предстоит сесть за один стол. Вы же будете в Пье-де-Пор?
Дон Фернандо помрачнел.
Конечно. И до того, если у вас есть время, хотел бы заранее кое-что с вами обсудить.
Да?
Я бы хотел узнать ваше мнение о Праге, понизив голос, закончил дон Фернандо.
Де Шалэ перевел взгляд на него, явно окончательно забыв и об Исабель, и о Ксандере, и вообще об остальных вокруг.
Простите, но вы знаете мое мнение. Это зверь, причем сорвавшийся с цепи, и ничего хорошего нам ждать уже не приходится.
Голос он понижать не стал скорее даже заговорил громче, словно бросая вызов кому-то невидимому, но вездесущему. Дед Исабель не вздрогнул, но чуть побледнел точнее, посерел лицом и сдержанно ответил:
С ним можно договориться.
Де Шалэ дернул плечом.
Я знаю вашу позицию, зная вас ее уважаю, и вы в своих действиях вольны, но и мы тоже, и вашему примеру следовать я не намерен.
Есть те, кто скажет, что худой мир лучше доброй войны, заметил дон Фернандо настолько бесстрастно, что даже Исабель, втайне гордившаяся тем, что могла угадать его чувства, не смогла понять, думает ли он так же.
Смысл разговора от нее ускользнул давно, но показывать этого было нельзя. Она постаралась изобразить на лице понимание и даже глянула на Ксандера, как посмотрела бы в зеркало, но тот всем своим видом ничего не выражал, ни одобрения, ни издевки, ничего. Может быть, он что-то понимал?
Речь не идет о мире вообще, мой почтенный друг, немного резковато отозвался де Шалэ. Опять же, при всем уважении к вам лично я не вижу выгод в вашем положении или, если на то пошло, Восточной марки. Теперь очередь Богемии и Моравии, и я уверен, что они тоже Впрочем, он вдруг улыбнулся неожиданно обаятельной, несмотря на изувеченную шрамом губу, улыбкой, сегодня день совсем иных забот.
Действительно, кивнул дед, вновь успокаиваясь, об остальном поговорим позже.
Вновь рукопожатие, благожелательные кивки, и де Шалэ удалился.
Издалека слишком далеко, чтобы вдруг пробираться к ним, и слишком близко, чтобы не увидеть и не отметить им с безупречным изяществом и некоторой дружеской непринужденностью поклонился высокий стройный мужчина, черноволосый, как южанин, и бледный, как истинный сын севера. Стоявшая рядом с ним худенькая девочка, чья голова чудом не клонилась под тяжелым венцом светлых кос, присела в отточенном реверансе. Дед ответил мужчине на поклон, как равному, и милостиво кивнул девочке в ответ на реверанс.
Исабель почти уже решилась спросить, кто этот незнакомец, но не успела: к ним подошла дама, на плече которой красовался герб со львами Арагона и башнями Кастилии. Советник кортесов это Исабель знала, и притом высокопоставленный, во всяком случае, поприветствовали они с дедом друг друга сердечно, улыбнувшись при обмене поклонами.
Как летит время, дон Фернандо, заметила она после обязательных вопросов о здоровье и благополучии. Подумать только, теперь уже донья Исабель
Дети растут быстро, донья Инес, с легчайшим из вздохов согласился дед. Кто это с вами?
Гостья чуть шагнула в сторону, открывая их взору доселе скрытую ее мантией фигурку. Новоявленная девочка бесспорно иберийка закусила бледные губы и мятежно сверкнула глазами из-под отросшей темной челки. Реверанс у нее получился несколько неуклюжий, несмотря на явное старание, и чиновница страдальчески свела темные брови.
Дед, впрочем, отреагировал на явление с явным для Исабель любопытством.
Это та девочка, о которой вы мне писали? Вилланка?
Исабель не выдержала и уставилась на девчонку, жадно разглядывая каждую деталь: и одежду, в ткани которой было не угадать руки мастера, и странную обувь на явно не деревянной и не кожаной подошве, и алую пентаграмму на груди, которую девочка нервно поглаживала, амулет, должно быть. Девочка ответила ей взглядом исподлобья и снова опустила бедовые черные глаза. Вилланка! Исабель, конечно же, знала, что подобное случается время от времени, но слышать это одно, а увидеть урожденную вилланку воочию совсем другое. Даже молчаливый Ксандер, выверенно склонивший голову при появлении доньи Инес, с любопытством впился в вилланку взглядом.
У нее и правда Дар, заметил дед, разглядывая явленное ему существо с некоторым недоумением. И, должно быть, немалый, раз отправили сюда и с вами.
Донья Инес чуть пожала плечами.
Так и в кортесах рассудили, но, по-моему, тут определенно не скажешь. Вы же понимаете, в минуту смертельной опасности любой, даже виллан, может вдруг проявить способность. Но она ничего не значит, если это просто спонтанность, случайность.
Вы не проверяли? в голосе дона Фернандо скользнуло легкое неодобрение.
Это сложно проверить, и потом, первый случай был впечатляющим, согласитесь!
Соглашусь, кивнул дед.
Исабель глянула снова в сторону вилланки, которая ковыряла носком своего необычного ботинка камень в полу и делала это упорно: камень немного шатался, поэтому ей удалось выковырять немного земли. Вилланы есть вилланы им и тут надо развести грязь.
И потом, у девочки как раз подходящий возраст, услышала она голос доньи Инес, снова прислушавшись к разговору.
И вы решили перенести ответственность и выбор на Лабиринт и Академию? Мысль не худшая, не подумайте, что я смеюсь, это может даже оказаться эффективным.
Признаться, я все-таки не уверена, что она пройдет Испытание, сказала донья Инес доверительно. Дети лучших родов не всегда проходят Лабиринт, что уж говорить о вилланах. Дар Даром, но планка Трамонтаны высшая из всех, и
Это непредсказуемо, осадил дед, впрочем, чуть улыбнувшись тут же, чтобы показать, что разделяет ее мнение, хоть и должен остеречь от поспешности. Донья Инес вспыхнула и поклонилась, признавая промах. Впрочем, будем надеяться.
Будем, вздохнула советница. Поговаривают, что чем меньше знаешь о Лабиринте, тем больше шансов его пройти. Правда, я в этом вовсе не уверена
И тут ясно и звонко запели трубы, а в витражные окна ударили лучи солнца. Единственный простенок, через который пока никто не проходил (Исабель даже подумала, что там нет ничего, кроме камня и плюща, даже окон в этой части стены не было), вдруг треснул, подался, разошелся створом огромных ворот, украшенных тонкой резьбой. А из возникшего прохода навстречу притихшей толпе вышел человек.
Добро пожаловать, дамы и господа. Я, Сидро дЭстаон, волей судьбы ректор Академии Трамонтана, приветствую вас на ее пороге.
Ректор, как и атриум, выглядел вовсе не так, как ожидала Исабель. Главу Академии она представляла себе почему-то глубоким старцем, одетым во что-то неопределенное вроде рясы, почему-то высоким, но обязательно сгорбленным под весом прожитых лет и, конечно, с длинной седой бородой. Эдакий волшебник Мерлин, как на гравюре в томе артуровских легенд, которым она, бывало, любила зачитываться. Даже на гравюре можно было разобрать таинственную улыбку на его губах, и Исабель частенько воображала, как сидит у ног такого учителя, почтительно внимая его урокам.