Его голос эхом разносится по улице, заставляет всех замолчать.
Иньяцио знает его. Это один из тех парней, которые совсем недавно работали в доке, а со вчерашнего дня отказываются идти в литейный цех, потому что узнали, что им больше не будут выплачивать надбавку, небольшую сумму, так называемую четвертину. Рабочие пришли в ярость, мол, это произвол. Пришлось вмешаться полиции. Вечером второго дня управляющие решили, что, кроме Иньяцио, никто не сможет утихомирить восставших рабочих, и умоляли его лично прийти на завод рано утром, к открытию ворот.
Плевать они хотели на нас! кричит коренастый. Они знают, что нам нужно кормить семьи, знают, что мы будем цепляться за работу зубами и ногтями что никуда не денемся, а мы молчим, даже
Верно! Так и есть! Гул толпы перекрывает голос оратора. Кое-кто бросается к воротам, закрывает их, другие громко колотят по стенам литейного цеха. Улица пульсирует громкими звуками, яростными криками, напряжением с запахом железа и пота. Сотни рабочих молотят кулаками, кричат, что не позволят себя ограбить, что работа хлеб для их семей, и это правда, что они цепляются за нее зубами и ногтями, никогда не протестуют, но сейчас
Тогда Иньяцио решает выйти из кареты.
Он абсолютно спокоен, высоко держит голову, сжимает в руке шляпу. Невозмутимо направляется к воротам.
Его замечает ребенок, тянет отца за рукав: «Папа, папа! Здесь хозяин! Сам дон Иньяцио здесь!»
Мужчина оборачивается, таращит глаза, стаскивает с головы шапку и прижимает ее к груди.
Дон Иньяцио, Бог в помощь, бормочет он приветствие, щеки его пылают от смущения.
Так же внезапно, как и начался, гул стихает.
Толпа расступается, чтобы пропустить Иньяцио. Оратор опускает руки и отходит в сторону, словно разом растеряв весь свой запал. Ворота приоткрываются. Одни рабочие обнажают голову, смотрят на Иньяцио со страхом, смешанным с благоговением. Другие отступают назад, третьи опускают глаза, уставившись в землю. Иньяцио отвечает на приветствия легким кивком, но не произносит ни слова.
Некоторые взгляды отнюдь не робкие. Он чувствует их спиной, чувствует ненависть, запах гнева. Едкий запах так пахнет порох. Эти взгляды голодные, злые преследуют его до входа в административное здание, где его ждет человек с седеющей бородкой и большими залысинами, инженер Вильгельм Тайс, директор литейного завода. Этот невысокий, тщедушный человечек рядом с крупным Иньяцио кажется еще меньше.
Тайс закрывает за ними дверь на два оборота ключа. Молча они идут по узкому, все еще темному коридору, поднимаются по лестнице и входят в помещение конторы, где дюжина сотрудников в черных костюмах, рубашках с накрахмаленным воротничком и в полотняных нарукавниках готовится приступить к работе. Проходя вдоль аккуратно расставленных столов, Иньяцио приветствует служащих, спрашивает о делах семейных.
Время от времени бросает взгляд на большое окно, откуда виден весь двор литейного цеха. Рабочие медленно входят в ворота: он видит их усталые лица, замечает несколько рук, машущих в направлении офисов.
Он не прячется. Пусть они меня видят, думает он. Пусть знают, что я здесь.
За его спиной слышится покашливание.
Итак, инженер Тайс. Насколько я понимаю, люди плохо восприняли решение о переходе на новые условия работы в корабельных доках.
Тщедушный человечек подходит к столу. Это место он, директор, обычно занимает в отсутствие Иньяцио, но не сегодня. Сегодня есть главный.
Дон Иньяцио, отмена надбавки за работу в доке вызвала недовольство, к которому мы оказались не готовы; по крайней мере, к такому бурному. Эти возмущения, бесконечные протесты, да еще этот их листок, эта газетенка
«Иль Поверо»? Газета бедняков? Чему вы удивляетесь? Там половина редакции рабочие литейного цеха. Я ожидал, что они будут недовольны.
Они преувеличивают. Рабочие, особенно механики и сварщики, жалуются, что работа в доке стала слишком тяжелой и опасной и что без надбавки она того не стоит. Два дня мы как-то сдерживали протесты с помощью сил правопорядка, но теперь
Иньяцио слушает, не оборачиваясь. Поглаживает бороду и размышляет. Кое-кто был арестован, он точно знает: он сам попросил префекта под строжайшим секретом, конечно, обеспечить порядок. И он знает, что теперь его задача восстановить мир и спокойствие.
Он чувствует напряжение, повисшее в воздухе, густое, как пар. Оно окутывает не только рабочих, но и служащих. Оседает на белых стена офиса, на черных от копоти стенах завода, проникает в легкие.
Надсмотрщики в форме торопят рабочих, подгоняют их к рабочим местам. Кто-то проявляет недовольство, парня толкают, он возмущается. Один из надсмотрщиков замахивается дубинкой, другие вмешиваются, чтобы прекратить потасовку.
Шипение воды, закачиваемой в трубы для охлаждения прессов, возвещает о том, что литейный цех вот-вот возобновит работу.
С легким дребезжанием открывается дверь кабинета со стеклянными фрамугами, следом слышен стук трости. Издалека долетают удары кузнечных молотов.
Простите за опоздание, говорит Винченцо Джакери, управляющий литейного завода. Сегодня утром моя нога никак не хотела шевелиться.
Иньяцио идет ему навстречу, подвигает кресло:
Это моя вина, дон Винченцо.
Ни в коем случае! Лицо Винченцо Джакери, отмеченное печатью лет, освещает улыбка. Вы грешите тем же, что и ваш отец: бедные христиане должны немедленно исполнять ваши приказания, вздыхает Джакери, устраиваясь в кресле.
Иньяцио улыбается в ответ. Проводит рукой по гладкой поверхности стола долгие годы этот стол верой и правдой служил его отцу в лавке на виа Матерассаи. Иньяцио не мог с ним расстаться. Он садится, кладет руки на стол.
Мой отец и ваш брат Карло, мир его праху, были сделаны из одного теста.
Джакери кивает, его руки крепко сжимают набалдашник трости. Он указывает подбородком на окно:
Что будем делать?
Тайс с недовольным видом разводит руками:
Деревенщина, бездельники. Невежи, которые двух слов связать не могут. Разве это рабочие? Их нужно хорошенько проучить! Вздумали нами вертеть? Пусть знают, что у них ничего не выйдет!
Иньяцио кладет подбородок на скрещенные руки.
Это наши рабочие, инженер Тайс. Да, деревенщина, но они работают у нас в литейном цехе и в доке. Мы нуждаемся в них. Особенно в генуэзских механиках и
Им хорошо платят, дон Иньяцио, перебивает его Тайс, ерзая на стуле. А работа, которую они выполняют
Джакери покашливает, привлекая к себе внимание. Начинает осторожно, уставив глаза в пол, чтобы не задеть ворчливого инженера:
Послушайте, на этом заводе мы делаем все от столовых приборов до котлов. Не мне вам об этом рассказывать, инженер Тайс. Я работаю с этими людьми, знаю их. Вы несправедливы, когда называете их деревенщиной: это простые люди, они гнут спину, а получают гораздо меньше, чем рабочий во Франции, не говоря уже о Германии. Да, они невежественны, не хотят учиться новому, но они стараются заработать себе на хлеб. Джакери поднимает голову и смотрит на Иньяцио, к которому сейчас и обращается. Они знают, работа в доке опасна, но они также знают, что, откажись они от этой работы, всегда найдутся те, кто готов занять их место. Это Палермо, господа, где, получая две лиры в литейном цеху «Оретеа», ты уже богач. Некоторые готовы на все, лишь бы здесь работать. Но нам невыгодно нанимать новых рабочих, потому что у них нет опыта. Кроме того, вы знаете, как трудно убедить ливорнийца, про немца я даже не говорю, приехать сюда, чтобы обучить ремеслу наших рабочих. Вспомните, сколько мы им платим.
Иньяцио крутит на пальце обручальное кольцо, гладит кольцо дяди Иньяцио.
Итак, если я правильно понимаю, вы, дон Винченцо, за осторожность?
Конечно, нужна осторожность, машет тот рукой. А еще лучше кнут и пряник! Он подается вперед и заговорщически смотрит на Иньяцио. Я знаю вас с тех пор, когда вы под стол пешком ходили. К вам рабочие прислушаются, как прислушались рыбаки Фавиньяны. Поговорите с ними.
Вздох. Иньяцио барабанит пальцами по столу, кажется, он колеблется, хоть и знает, что Джакери прав. Слишком долго Иньяцио считал, что рабочим недостает смирения и чувства благодарности, что они упорно не хотят учиться новому. Это не рыбаки Фавиньяны, но гордость и потребность в уважительном отношении у них те же. И вот теперь ему предстоит найти баланс между потребностями рабочих и необходимостью выжить в конкурентной борьбе. Пусть этого и не достичь в ближайшее время.
Очень важно снизить расходы, говорит он, как бы размышляя вслух. Да, дела у литейного завода идут хорошо, но у нас крупные заказы, придется нанимать больше рабочих. Сейчас у нас более семисот человек. Голос у Иньяцио тихий, но уверенный. Мы не можем позволить себе выплачивать им надбавку. Кроме того, если мы изменим свое решение, создастся опасный прецедент.
Его последние слова тонут в гулких ударах молотов, сгибающих огромные листы для купола нового Театра Политеама.
Литейный завод один из столпов дома Флорио, но ему трудно конкурировать с заводами Северной Италии, и с заводами Германии. Если «Оретеа» выполняет только один государственный заказ, для порта Мессины, то у северных сталелитейных заводов большие контракты на строительство железных дорог или доков. Издержки производства слишком высоки, а доставка товаров и сырья неудобна. Единственный выход удерживать низкие зарплаты, считать каждую лиру.
Возможно, в будущем удастся усовершенствовать производство и повысить оклады. Но не теперь. Сейчас они не могут позволить себе дорогостоящие инвестиции и переобучение рабочих. Сейчас важно не отстать от заводов Севера, ведь там заводы по обработке металла существуют не один десяток лет.
До кабинета доносится гулкий скрежет металла о металл.
И вдруг три удара в колокол. Сигнал тревоги.
Тайс вздрагивает, поднимается и идет к окну. Джакери с трудом поспевает за ним.
Рабочие собираются небольшими группами. Побросали инструменты, выключили прессы; кто-то остался у паровых машин, чтобы сбросить давление и выпустить из них пар. Все взбудоражены, никто не может их успокоить, даже надсмотрщик с дубинкой. Рабочие помоложе подходят к надсмотрщику, окружают его, выхватывают из рук дубинку, толкают в спину.
Один удар, другой. Надсмотрщика явно избивают.
Со стороны склада бегут надсмотрщики. Резкий звук свистка рвется сквозь гул, перекрывая крики.
Раненый лежит на земле. Он стонет, изо рта вытекает струйка крови. Рабочие поворачиваются к надсмотрщикам, которые стоят перед ними, замахнувшись дубинками. Но надзирателей мало, очень мало в сравнении с толпой рабочих, которая, кажется, пожирает их, вбирает в себя, душит.
Что происходит? кричит Тайс. Мы вызываем полицию!
Они поубивают друг друга! Иньяцио выбегает из кабинета, спускается по лестнице, открывает двери, отделяющие помещения конторы от цехов. Сердце стучит где-то в горле, он уверен: нужно что-то предпринять, иначе катастрофа неминуема.
Стойте! Остановитесь немедленно! кричит он, едва ступив на территорию цеха. Бросается со спины на рабочего, который пинает лежащего на земле надсмотрщика. Хватает его за одежду, пытается оттащить, тот ругается, оборачивается, готовый нанести удар.
Рабочий узнает его. Удивленный взгляд: дон Иньяцио! Руки безжизненно повисают вдоль тела, он отступает назад, покачиваясь.
Имя переходит из уст в уста; бормотание, похожее на молитву. Разжимаются кулаки, опускаются руки. Палки и дубинки падают на землю. Надсмотрщики отступают назад, подхватив под руки избитого.
Что здесь происходит? спрашивает Иньяцио, пристально смотрит в глаза стоящим перед ним рабочим, каждому. Ждет.
Вперед выходит механик. Возможно, он всего на несколько лет старше Иньяцио. Могучий здоровяк, руки в порезах и ожогах, лицо почернело от копоти.
Покорнейше просим прощения, говорит он, но больше так работать мы никак не можем. Нас бьют дубинками, как скот.
Он говорит на диалекте, негромко, но его слова эхом разносятся по двору.
Что происходит? Кто это сделал? повторяет свой вопрос Иньяцио, переходя на диалект. Он тоже говорит спокойно, ровным голосом. Внимательно смотрит на крепкого рабочего, делает шаг к нему. Они одного роста, оба черноглазые.
В наступившей тишине Иньяцио тихо произносит:
Ты Альфио Филиппелло, так? Главный механик, верно?
Да, ваше сиятельство, кивает тот. На его лице появляется подобие улыбки. Это «Оретеа», здесь хозяин знает работников в лицо. Он им всем как отец.
Рассказывай! велит Иньяцио. Он говорит на диалекте, чтобы рабочие его понимали и доверяли ему.
Альфио глазами ищет у товарищей поддержки, и те робко кивают ему, чтобы он продолжал.
Ваше сиятельство, вы знаете, мы все отцы семейств. Нам всем очень нужны деньги, а тут еще сняли четвертную прибавку. Мы готовы работать на совесть, если нам будут платить. Мы и работаем, а вот эти, с дубинками, только и смотрят, чтобы мы чего не украли, бьют за малейшую провинность, за то, что на минуту разогнешь спину. Сегодня утром парень, который нес инструменты, сломал руку. Где его жена возьмет теперь хлеба? Он качает головой, разводит руками. Дон Иньцио, мы так больше не можем.
Иньяцио скрестил руки на груди, обдумывая услышанное. Бедолаги, им так нужны эти гроши надбавка за работу в доке. Парень, сломавший руку, унизительные досмотры, жестокость и оскорбления надсмотрщиков
Откуда тебе известно про парня, который сломал руку?
Из-за спины Альфио выходит оборванный, черный от угольной пыли мальчик. На вид ему не больше десяти лет.
Я был там, дон Иньяцио, говорит он. Голос его дрожит, но взгляд прямой и твердый, закаленный тяжелой работой. Я видел, как он карабкался на леса, он был обвешан инструментом. Его зовут Миммо Джакалоне.
Значит, он упал со строительных лесов, потому что нес тяжелый инструмент. Теперь Иньяцио понимает, почему рабочие взбунтовались.
Где он сейчас? спрашивает Иньяцио.
Дома.
И что теперь? Что вы намерены делать?
А я вот что скажу: так работать нельзя. Механик качает головой. Нас за людей не считают эти канальи, со всем к ним уважением, кивает на надсмотрщиков, которые придвинулись поближе к Иньяцио. Но и для некоторых конторских мы хуже собак.
Иньяцио вскидывает голову, с его губ едва не слетает крепкое слово. Вот в чем дело: эти работяги многое готовы вытерпеть, но не готовы поступиться чувством собственного достоинства. Вот откуда такая неудержимая ярость и злоба.
Из окон конторы счетоводы и прочие служащие наблюдают за происходящим со смесью ужаса и презрения. Тайс вцепился в подоконник, в его взгляде испуг. Наверное, дрожит от страха.
Я поговорю с надзирателями, они должны относиться к вам уважительно. Иньяцио произносит эти слова громко, так, чтобы его все слышали. Делает шаг в сторону рабочих, обводит их взглядом, кивает. Нужно, чтобы они поверили его словам, чтобы доверяли ему. Но вы должны вернуться к работе.
Рабочие переглядываются робко и озадаченно. Альфио поворачивает голову, прислушивается к ропоту товарищей. Струйка пота прочертила дорожку на его покрытом копотью лбу.
Никак невозможно, дон Иньяцио, наконец отвечает механик. Он говорит, будто извиняясь, но твердо, не оставляя возможности для дискуссии. Эти набросятся на нас, стоит вам уйти, добавляет он и указывает на надсмотрщиков. Мы не вооружены. Мы христиане Мы не звери, мы тоже христиане, как и они! Голос у него срывается от гнева. Мы работаем с утра до вечера, а потом эти эти сволочи лупят нас по спине, как собак. Закрывают дверь у нас перед носом, стоит на секунду опоздать, забирают наше жалование! Бьют дубинками так, что ломают нам кости!