Инженер соскочил с коня. Мутная жижа уже больше чем на полтора метра залила выемку. В воде торчал невыдернутый разметочный кол и спокойно плавали две деревянные лопаты.
Инженер понял, что, поднявшись еще на полметра, вода пойдет назад, заливая соседнюю впадину, а когда вода поднимется еще на метр, перельется через гребень и, круто свернув направо, затопит и сорвет первый участок, на котором шли работы по прокладке деревянных желобов.
Плохо, Сергей Алексеевич! закричал старший десятник Дягилев, спускаясь с горы впереди двух подвод, которые, с треском ломая кустарник, волокли доски и бревна.
Когда прорвало? спросил инженер. Шалимов где?
Разве же с таким народом работать можно, Сергей Алексеевич? С таким народом только из пустого в порожнее переливать. Прорвало часов в девять. Шалимовская бригада работала Как рвануло это снизу, им бы сейчас же брезент тащить да камнями заваливать, а они туды, сюды, меня искать Пока то да се, пока меня разыскали, а ее дыру-то чуть ли не в сажень разворотило.
Шалимов где?
Сейчас придет. В своей деревне рабочих собирает.
Всю ночь стучали топоры, полыхали костры и трещали смоляные факелы. К рассвету сколотили плот и целых три часа сбрасывали рогожные кули со щебнем в то место, откуда била прорвавшаяся вода.
И когда наконец, сбросив последнюю груду балласта, забили подводную дыру, мокрый, забрызганный грязью инженер вытер раскрасневшееся лицо и сошел на берег.
Но едва только он опустился на колени, доставая из костра горящий уголек, как на берегу раздались шум, крики и ругань. Он вскочил и отшвырнул нераскуренную папиросу.
Вырываясь со дна гораздо правее, чем в первый раз, вода клокотала и пенилась, как в кипящем котле. Закупоренную родниковую жилу прорвало в другом месте и, по-видимому, прорвало еще сильнее, чем прежде.
Мимо обозленных землекопов инженер подошел к Дягилеву и Шалимову. Он повел их по краю лощины к тому месту, где лощина была перегорожена невысокой, но толстой каменистой грядой.
Вот! сказал он. Поставим сюда тридцать человек. Ройте поперек, и мы спустим воду по скату.
Грунт-то какой, Сергей Алексеевич! возразил Дягилев, переглядываясь с Шалимовым. Хорошо, если сначала от силы метров сорок за сутки возьмем, а дальше, сами видите, голый камень.
Ройте, повторил инженер. Ройте посменно, без перерыва. А дальше взорвем динамитом.
Нет у нас динамита, Сергей Алексеевич, напрасно только людей измотаем.
Ройте, отвязывая повод застоявшегося коня, повторил инженер. Надо достать, а то пропала вся наша работа.
Спустившись в лагерь и не заходя к Альке, инженер пошел к телефону и долго, настойчиво вызывал Севастополь. Наконец он дозвонился, но из Взрыв-сельпрома ему ответили, что без наряда от Москвы динамита ему не могут отпустить ни килограмма.
Выехав на шоссейную дорогу, инженер повернул направо и по-над берегом моря рысью поскакал к мысу, где среди скалистого парка высились красивые белые здания.
Это было прежде богатое поместье, а теперь шеф пионерского лагеря, дом отдыха ЦИК и Совнаркома Ай-Су.
Соскочив у высокой узорной решетки, он зашел в дежурку и спросил, есть ли среди отдыхающих товарищи Самарин или Гитаевич. Ему ответили, что Самарин еще с утра уехал в Ялту и вернется только к вечеру, а Гитаевич здесь.
Инженер взял пропуск и, похлопывая плетью о голенище грязного сапога, пошел к виднеющемуся в глубине аллеи просвету.
Гитаевича он встретил у лесенки, ведущей к морю. Это был черноволосый с проседью человек в больших круглых очках, с широкой черной бородой.
Здравствуйте! громко сказал инженер, прикладывая руку к козырьку.
Гитаевич с удивлением посмотрел на этого внезапно возникшего человека в грязных сапогах и в запачканном глиною френче.
Ба!.. Ба!.. Сергей! улыбаясь, заговорил он резким, каркающим голосом. Откуда? И в каком виде сапоги, френч нагайка! Что ты, прямо из разведки в штаб полка?
Дело, товарищ Гитаевич, сказал Сергей, сжимая протянутую руку. Спешное дело.
Уволь, уволь, заговорил Гитаевич, усаживаясь на скамейку. Газет не читаю, телеграмм не распечатываю. О чем хочешь? Старину вспомним дивизию, Бессарабию. Так поговорим это с большим удовольствием, а от дела избавь. У меня здесь ни чина, ни должности, ни обязанностей. Лежу на солнышке да вот, видишь, стихи читаю.
Дело, товарищ Гитаевич, упрямо повторил Сергей. Если бы не важное, то и не просил бы.
Палицын где?.. Матусевич? И этот как его? Ну, со шрамом на щеке Ах ты! Да как же его, этого, что со шрамом? как бы не расслышав Сергея, продолжал Гитаевич.
Много со шрамами было, товарищ Гитаевич. Я и сам со шрамом, продолжал Сергей. Мне динамит нужен. Взрывсельпром не дает. Говорит, Москву запрашивать надо. А если вы напишете, то даст. Ваш дом отдыха наш шеф. Вы отдыхаете, значит, вы тоже шеф.
Какой динамит? Какие шефы? с раздражением и беспокойством переспросил Гитаевич. И откуда ты на мою голову свалился? Я выкупался, иду, читаю стихи, а он вдруг: дело динамит шефы Ну, что у тебя такое? Наверное, какая-нибудь ерунда?
Дело ерундовое, согласился Сергей и рассказал все, что ему было нужно.
Окончилось тем, что Гитаевич поморщился, взял проткнутую ему бумагу, карандаш, что-то написал и передал Сергею.
Возьми, грубовато сказал он. От тебя не отстанешь.
Ваша школа, товарищ Гитаевич, ответил Сергей и, спрятав бумагу, добавил: Знавал я на Украине одного комиссара дивизии, которого однажды командующий на гауптвахту посадил. Иначе, говорит, этот не отстанет.
Прищурив под дымчатыми стеклами узкие строгие глаза, Гитаевич взглянул искоса и насмешливо, как бы подбадривая Сергея: ну, дескать, продолжай, продолжай. Но Сергей теперь и сам неспроста посматривал на Гитаевича и молча доставал из портсигара папиросу.
Так посадил, говоришь? неожиданно веселым, но все тем же каркающим голосом спросил Гитаевич, и, взяв Сергея за руку, он дружески хлопнул его по плечу. Давно это было, Сергей, уже тише добавил он.
Давно, товарищ Гитаевич.
Так ты теперь не в армии?
Инженер. Командир запаса.
Почему же, Сережа, ты инженер? Я что-то не припоминаю, чтобы у тебя какие-нибудь инженерские задатки были Постой, куда же ты? спросил Гитаевич, увидав, что Сергей поднимается и застегивает полевую сумку. Да, у тебя динамит. Ну, когда выберешь свободное время, заходи. Только заходи без всякого дела. Пойдем к морю, выкупаемся, поговорим. Ты один? глядя в лицо Сергея и почему-то тише и ласковей спросил Гитаевич.
Один. То есть нас двое я и Алька, ответил Сергей. Двое, я и сын, повторил он и замолчал.
Ну, до свиданья, сказал Гитаевич, который, по-видимому, что-то хотел сказать или о чем-то спросить, но раздумал не сказал и не спросил, а только крепче, чем обыкновенно, пожал протянутую ему руку.
Чтобы сократить путь к озеру, Сергей взял наперерез через тропку, но, еще не доезжая до перевала, он вспомнил, что позабыл заехать в лагерь и заказать машину на Севастополь. Досадуя на свою оплошность и опасаясь, как бы машину не угнали в другое место, он остановил усталого коня.
Тропинка была глухая, заросшая травою и засыпанная мелкими камнями. Неподалеку торчали остатки маленькой старинной крепости с развалившейся башенкой, на обломках которой густо разросся низкорослый кудрявый кустарник.
Конь насторожил уши, на тропку из-за кустов выскочили два мальчугана. Один из них держал палку, к концу которой была привязана обыкновенная стеариновая свеча, а другой тащил большой клубок тонкой бечевки. Столкнувшись с незнакомым человеком, оба они смутились.
Из лагеря? спросил Сергей. А ну-ка, подите сюда!
Из лагеря, хмуро и неохотно ответил тот, который был повыше, стараясь спрятать за спину палку со свечой. Мы гуляли.
Вот что, сказал Сергей. Вы потом погуляете, а сейчас я вам дам записку. Тащите ее во весь дух к начальнику лагеря и скажите: пусть через час приготовит мне машину на Севастополь.
Пока он писал, оба мальчугана переглянулись, и старший успокоенно кивнул младшему.
Догадавшись, что встретившийся человек ни в чем плохом их не подозревает, они охотно приняли записку и поспешно скрылись в кустарнике.
В горах на месте катастрофы вода разлилась широко. Над низовым кустарником, пронзительно чирикая, носились встревоженные пичужки. Сухие травы, стебли, рыжая пухлая пена все это плавало и кружилось на поверхности мутной воды.
Много вынули? спросил Сергей у бригадира Шалимова, который ругался по-татарски с маленьким сухощавым землекопом.
А не мерил еще, медленно выговаривая русские слова, ответил Шалимов. Кубометров десять, должно быть, вынули.
Мало, сказал Сергей. Плохо работаешь, Шалимов.
Грунт тяжелый, равнодушно ответил Шалимов, не земля, а камень.
Ну, камень! До камня еще далеко. Смотри, Шалимов, беда будет. Зальет второй участок, и оставим мы ребят без воды.
Как можно без воды? согласился Шалимов. Пить нету, обед варить нету, ванну делать нету, цветы поливать нету. Как можно без воды? разведя руками, закончил он и невозмутимо сел на камень, собираясь вступить в длинный и благодушный разговор.
Плохо, Сергей Алексеевич! крикнул запыхавшийся десятник Дягилев. Вы посмотрите на выемку так и рвет со дна, так и рвет! И откуда такая силища? Это не ключ, а сама подземная речка.
Видел, ответил Сергей. До утра продержимся.
Ой ли продержимся, Сергей Алексеевич?
Надо продержаться.
Сергей приказал: как только обнажится каменная гряда, поставить бурить скважины, а землекопов перебросить рыть канаву к другой небольшой впадине, которая могла оттянуть воду и задержать перелив еще на три-четыре часа.
Дягилев, сказал он напоследок, я вернусь ночью, к рассвету. Ты отвечаешь. Да не ругайтесь вы с Шалимовым, а работайте. Как ни приду, или Шалимов на тебя жалуется, или ты на Шалимова. С рабочими за прошлую десятидневку рассчитались?
Давно уже, Сергей Алексеевич. Это еще по старой ведомости, до вашего приезда, прежним техником подписана была.
Вы потом покажите мне все эти ведомости, сказал Сергей. Я поехал.
Возле Ялты хлынул грозовой ливень. Это задержало машину на два часа: шофер был вынужден уменьшить скорость, потому что на крутых поворотах скользкой дороги машину сильно заносило. В Севастополь они прибыли только в восемь вечера. Понадобились долгие телефонные звонки, понадобилось вмешательство секретаря райкома и даже коменданта города для того, чтобы получить пропуск и открыть уже запечатанные склады Взрывсельпрома.
И когда небольшой, но тяжелый ящик был осторожно погружен на машину, стрелка часов уже подходила к половине одиннадцатого.
Луна сквозь сплошные черные тучи не обозначалась даже слабым просветом. Скрылись очертания горных вершин. Растворились в темноте рощи, сады, поля, виноградники, и только полоса широкого ровного шоссе, как бы расплавленного ослепительным светом автомобильных фар, сверкала влажной желтоватой белизной.
Ну, давай! подбадривающе сказал Сергей, усаживаясь рядом с шофером. Ночь темная, а дорога длинная.
Только теперь, сидя на кожаных подушках вздрагивающего автомобиля, Сергей почувствовал, что он сильно устал. Запахнув плащ и крепче надвинув фуражку, он закрыл глаза. И так в полусне, только по собачьему лаю да по кудахтанью распуганных кур угадывая проносящиеся мимо поселки и деревушки, сидел он долго и молча.
Ра-а! Ра-а-а!.. звонко и тревожно гудел сигнал, и машину плавно покачивало на бесчисленных крутых поворотах.
Дорога забирала в горы.
И эта непроницаемая, беззвездная тьма, и этот свежий и влажный ветер, приглушенный собачий лай, запах сена и спелого винограда напомнили Сергею что-то радостное, но очень молодое и очень далекое.
И вот почему-то пылал костер. Тихо звеня уздечками, тут же рядом ворочались разномастные кони.
Ра-а-а!.. звонко гудела машина, взлетая в гору все круче и круче.
Темные кони, вороные и каурые, были невидимы, но один, белогривый, маленький и смешной Пегашка, вскинув короткую морду, поднял длинные уши, настороженно прислушиваясь к неразгаданному шуму.
Это мой конь! сказал Сергей, поднимаясь от костра и тренькая звонкими шпорами.
Да, согласился начальник заставы, эта худая, недобитая скотина твой конь. Но что это шумит впереди на дороге?
Хорошо! Посмотрим! гневно крикнул Сергей и вскочил на Пегашку, который сразу же оказался самым лучшим конем в этой разбитой, но смелой армии.
Плохо! крикнул ему вдогонку умный, осторожный начальник заставы. Это тревога, это белые.
И тотчас же погас костер, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.
Это беженцы! крикнул возвратившийся Сергей. Это не белые, а просто беженцы. Их много, целый табор.
И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами.
Это мой конь! гордо сказал Сергей, показывая ребятишкам на маленького белогривого Пегашку. Это очень хороший конь.
Но глупые ребятишки не понимали и молча жадно грызли черный хлеб.
Это хороший конь! гневно и нетерпеливо повторил Сергей и посмотрел на глупых ребятишек недобрыми глазами.
Хороший конь, слегка картавя, звонко повторила по-русски худенькая, стройная девчонка, вздрагивавшая под рваной и яркой шалью. И конь хороший, и сам ты хороший.
Ра-а-а!.. заревела машина, и Сергей решил: «Стоп! Довольно. Теперь пора просыпаться».
Но глаза не открывались.
«Довольно!» с тревогой подумал он, потому что хороший сон уже круто и упрямо сворачивал туда, где было темно, тревожно и опасно. Но тут его крепко качнуло, машина остановилась, и шофер громко сказал:
Есть! Закурим. Это Байдары.
Байдары машинально повторил Сергей и открыл глаза.
Машина стояла на самой высокой точке перевала. Запутавшиеся в горах тучи остались позади. Далеко под ногами в кипарисовой черноте спало все южное побережье. Кругом было тихо и спокойно. Сон прошел.
Они закурили и быстро помчались вперед, потому что было уже далеко за полночь.
Проснувшись, Натка увидела Альку. Алька стоял, открыв коробку, и удивлялся тому, что она пуста.
Это ты открыла или они сами повылазили? спросил Алька, показывая на коробку.
Это я нечаянно, созналась Натка. Я открыла и даже испугалась.
Они не кусаются, успокоил ее Алька. Они только прыгают. И ты очень испугалась?
Очень испугалась, к великому удовольствию Альки подтвердила Натка и потащила его в умывальную комнату.
Алька, спросила Натка, когда, умывшись, вышли они на террасу, скажи мне, пожалуйста, что ты за человек?
Человек? удивленно переспросил Алька. Ну, просто человек. Я да папа. И, серьезно поглядев на нее, он спросил: А ты что за человек? Я тебя узнаю. Это ты с нами в вагоне ехала.
Алька, спросила Натка, почему это ты да папа? А почему ваша мама не приехала?
Мамы нет, ответил Алька.
И Натка пожалела о том, что задала этот неосторожный вопрос.
Мамы нет, повторил Алька, и Натке показалось, что, подозревая ее в чем-то, он посмотрел на нее недоверчиво и почти враждебно.
Алька, быстро сказала Натка, поднимая его на руки и показывая на море, посмотри, какой быстрый, большой корабль.
Это сторожевое судно, ответил Алька. Я его видел еще вчера.
Почему сторожевое? Может быть, обыкновенное?
Это сторожевое. Ты не спорь. Так мне папа сказал, а он лучше тебя знает.
В этот день готовились к первому лагерному костру, и Натка повела Альку к октябрятам.