Прекрасно. Профессор Ловелл взял с полки за своей спиной книгу и подвинул ее через стол. Полагаю, эту ты не читал?
Мальчик посмотрел на заглавие. «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита. Он покачал головой.
Увы, не читал.
Ничего страшного. Профессор открыл книгу посередине и ткнул пальцем. Прочти вслух. Вот отсюда.
Мальчик нервно сглотнул, откашлялся и начал читать. Книга была угрожающе толстой, шрифт мелким, а текст оказался сложнее, чем в легкомысленных приключенческих романах, которые мальчик читал с мисс Бетти. Он запинался на незнакомых словах, о значении и произношении которых мог только догадываться.
Спе специальные выгоды, которые всякая колони колонизирующая страна извлекает из принадлежащих ей колоний, бывают двух родов: во-первых, это те обычные выгоды, которые всякое государство извле кает? Он откашлялся. Извлекает от подчиненных ему вла владений[3].
Достаточно.
Мальчик понятия не имел, о чем он только что прочел.
Сэр, что
Все хорошо, сказал профессор. Я и не рассчитывал, что ты разбираешься в международной экономике. Ты хорошо справился. Он отложил книгу, покопался в ящике стола и достал оттуда серебряную пластину. Помнишь это?
Мальчик уставился на пластину широко открытыми глазами, боясь до нее дотронуться.
Он уже видел такие пластины. В Кантоне они встречались нечасто, но все о них знали. Иньфулу серебряные талисманы. Их прикрепляли на носах кораблей, на бортиках паланкинов, подвешивали над дверями складов в квартале иностранцев. Мальчик так и не понял, зачем они нужны, а дома никто не объяснил. Бабушка называла их «заклинаниями богатеев», металлическими амулетами, несущими благословение богов. Мать считала, что в них заперты демоны, которых можно вызвать, чтобы они исполнили волю хозяина. Пластины нервировали даже мисс Бетти, которая всегда с громким презрением отзывалась о туземных китайских суевериях и постоянно распекала его мать за то, что та внимает голодным духам. «Это колдовство, говорила она. Порождение дьявола, вот что это такое».
Поэтому мальчик не знал, что делать с иньфулу, он помнил только, что одна такая пластина несколько дней назад спасла ему жизнь.
Ну, давай, сказал профессор Ловелл, протягивая ему пластину. Посмотри на нее. Она не кусается.
Мальчик поколебался, но все же взял ее обеими руками. Пластина была гладкой и холодной на ощупь, но в остальном совершенно обычной. Если в ней и томился демон, то очень хорошо спрятался.
Можешь прочитать, что там написано?
Мальчик присмотрелся и заметил надпись: крохотные слова, аккуратно выгравированные с обеих сторон пластины. На одной стороне английские буквы, на другой китайские иероглифы.
Да.
Прочитай вслух. Сначала по-китайски, потом по-английски. Говори четко и ясно.
Мальчик узнал иероглифы, хотя написаны они были странно, как будто кто-то скопировал их черточка за черточкой, не понимая значения. 囫圇吞棗.
Хулунь тунь цзао, медленно прочел он, стараясь четко произносить каждый слог. Потом переключился на английский: Принимать, не раздумывая.
Пластина загудела.
Его язык тут же раздулся, перекрыв гортань. Задыхаясь, мальчик судорожно глотнул воздуха. Пластина упала к нему на колени и энергично завибрировала, заплясала как одержимая. Рот наполнился приторной сладостью. Похоже на финики, подумал мальчик как в тумане, и перед глазами начало чернеть. Мягкие, сладкие финики, спелые до тошноты. Он тонул в них. Горло полностью закупорилось, он не мог дышать
Вот. Профессор Ловелл наклонился и забрал пластину с коленей мальчика.
Тот сразу же снова смог дышать нормально и повалился на стол, хватая ртом воздух.
Любопытно, сказал профессор Ловелл. Никогда не видел такой сильный эффект. Какой вкус ты ощущал во рту?
Хунцзао. По щекам мальчика потекли слезы. Он поспешно переключился на английский: Финики.
Хорошо. Очень хорошо. Профессор Ловелл долго смотрел на него, а потом опять сунул пластину в ящик стола. Даже превосходно.
Мальчик вытер с лица слезы, хлюпая носом. Профессор Ловелл откинулся на спинку кресла, дожидаясь, пока мальчик придет в себя.
Через два дня, наконец сказал он, мы с миссис Пайпер покинем эту страну и отправимся в город под названием Лондон, в страну под названием Англия. Не сомневаюсь, ты слышал о них.
Мальчик неуверенно кивнул. Лондон был для него как Лилипутия далекий и воображаемый, фантастическое место, где никто и близко на него не похож, не говорит и не одевается, как он.
Предлагаю тебе поехать с нами. Ты будешь жить в моем поместье, я предоставлю тебе комнату и содержание, пока ты не подрастешь и не сможешь сам зарабатывать на жизнь. Взамен ты будешь обучаться по разработанной мной программе. В основном языкам латыни, греческому и, разумеется, мандаринскому. Жить ты будешь в комфорте и достатке и получишь наилучшее образование. Я прошу от тебя лишь усердия в обучении.
Профессор Ловелл сомкнул руки словно в молитве. Мальчика смутил его тон, совершенно лишенный эмоций. Непонятно было, хочет ли профессор Ловелл видеть его в Лондоне, предложение выглядело скорее сделкой, чем усыновлением.
Настоятельно советую тебе принять мое предложение, продолжил профессор Ловелл. Твоя мать и дедушка с бабушкой умерли, отец неизвестен, а другой родни у тебя нет. Останешься здесь, и у тебя не будет ни пенни за душой. Ты познаешь лишь нищету, болезни и голод. Если повезет, найдешь работу в порту, но ты еще мал, так что несколько лет будешь жить на подаяние или воровать. А если доживешь до зрелого возраста, то сможешь рассчитывать лишь на тяжелую долю моряка.
Мальчик завороженно смотрел на лицо профессора, пока тот говорил. Не то чтобы мальчик никогда прежде не встречал англичанина. Он видел множество моряков в порту, со всем разнообразием белых лиц: от широких и румяных до истощенных, землистого цвета или бледных и суровых. Но лицо профессора представляло собой загадку другого рода. На нем имелись все обычные человеческие черты глаза, губы, нос, зубы, все совершенно нормальные и здоровые. Говорил он тихо и без интонаций, но все равно вполне по-человечески. Однако тон его голоса и лицо были совершенно лишены эмоций. Просто чистая доска. Мальчик никак не мог догадаться, что на самом деле чувствует профессор. Описывая раннюю и неизбежную смерть мальчика, профессор как будто перечислял ингредиенты для рагу.
Но почему? спросил мальчик.
Что почему?
Почему вы хотите, чтобы я поехал с вами?
Профессор кивнул на ящик, в котором лежала серебряная пластина.
Потому что у тебя получается.
Лишь тогда мальчик понял, что это было испытание.
Вот условия моего попечительства. Профессор Ловелл подвинул по столу двухстраничный документ. Мальчик взглянул на него, но быстро бросил попытки читать плотные завитки почти неразборчивого почерка. Они вполне просты, но прочитай документ, прежде чем подписывать. Сумеешь сделать это перед тем, как лечь в постель?
Мальчик был слишком потрясен и лишь кивнул.
Очень хорошо, объявил профессор Ловелл. И еще кое-что. Мне пришло в голову, что тебе нужно имя.
У меня есть имя, ответил мальчик. Меня зовут
Нет, оно не подойдет. Его не сможет произнести ни один англичанин. А мисс Слейт не дала тебе имя?
Вообще-то, дала. Когда мальчику исполнилось четыре года, она настояла, что ему нужно такое имя, чтобы англичане воспринимали его всерьез, хотя никогда не уточняла, какие такие англичане. Они выбрали имя наугад из детской книжки стихов, и мальчику понравилось перекатывать на языке твердые и округлые слоги, поэтому он не стал жаловаться. Но больше никто в доме не называл его так, и вскоре мисс Бетти тоже перестала. Мальчику пришлось задуматься, прежде чем он вспомнил.
Робин[4].
Профессор Ловелл на мгновение замолчал. Выражение его лица смутило мальчика: брови нахмурены, словно в гневе, но уголок губ приподнят, будто от удовольствия.
А как насчет фамилии?
У меня есть фамилия.
Той, которая подойдет для Лондона. Выбери любую по вкусу.
Мальчик удивленно заморгал.
Выбрать фамилию?
Фамилии не меняют из прихоти. Они ведь указывают на род, которому ты принадлежишь.
Англичане постоянно выдумывают новые, сказал профессор Ловелл. Постоянные фамилии сохраняются только в тех семьях, которые обладают титулами, а у тебя титула нет. Тебе нужен просто инструмент, чтобы представляться другим. Подойдет любая фамилия.
А вашу я могу взять? Ловелл?
О нет, тогда все решат, что я твой отец.
А, ну да.
Глаза мальчика в отчаянии шарили по комнате в поисках подходящего слова или звука. И остановились на знакомой книге, стоящей на полке над головой профессора Ловелла, «Путешествие Гулливера». Чужестранец на чужбине, которому приходится учить местные языки, чтобы выжить. Теперь мальчик понимал чувства Гулливера.
Свифт? осмелился предложить он. Если только
К его удивлению, профессор Ловелл засмеялся. Так странно было слышать смех из этих суровых губ, он звучал слишком резко, почти жестоко, и мальчик невольно съе- жился.
Очень хорошо. Робин Свифт, так тому и быть. Приятно познакомиться, мистер Свифт.
Он встал и протянул руку через стол. Мальчик видел в порту, как иностранные моряки приветствуют друг друга, и знал, что делать. Он взял эту крупную, сухую и неприятно холодную ладонь в свою. И потряс ее.
Два дня спустя профессор Ловелл, миссис Пайпер и мальчик, недавно нареченный Робином Свифтом, отплыли в Лондон. К тому времени благодаря постельному режиму, диете из горячего молока и сытной стряпни миссис Пайпер Робин достаточно окреп, чтобы передвигаться самостоятельно. Он тащил тяжелый сундук с книгами по трапу, стараясь не отставать от профессора.
Кантонская гавань, ворота, через которые Китай встречался с остальным миром, была целой вселенной разных языков. В соленом воздухе плыли громкие и быстрые португальские, французские, голландские, шведские, датские, английские и китайские слова, смешиваясь в удивительно понятный для всех пиджин, хотя лишь немногие свободно на нем говорили. Робин хорошо знал этот язык. Первое представление об иностранных языках он получил, бегая по причалам: он часто переводил морякам в обмен на монетку или улыбку. Но никогда не думал, что сможет проследить лингвистические фрагменты этого языка до их источников.
Они прошли по набережной, чтобы сесть на «Графиню Харкорт», судно Ост-Индской компании, которое в каждом рейсе брало на борт несколько пассажиров. В тот день море бурлило и шумело. Робин ежился от резкого морского ветра, который жестоко трепал его пальто. Хотелось побыстрее оказаться на судне, в каюте там, где есть стены, но посадка почему-то задерживалась. Профессор Ловелл отошел в сторону, чтобы разобраться, в чем дело. Робин последовал за ним. Наверху, у трапа, моряк распекал пассажира, и утренний холод пронзали отрывистые английские гласные.
Не понимаешь, что я говорю, да? Нихао?[5] А? А?
Объектом этого гнева был китайский рабочий, сгорбившийся под весом ранца, висящего на его плече. Если рабочий и ответил, Робин этого не слышал.
Не понимает ни слова, посетовал моряк и повернулся к остальным пассажирам. Может кто-нибудь сказать парню, что он не может подняться на борт?
Ох, бедолага. Миссис Пайпер потянула профессора Ловелла за руку. Вы можете перевести?
Я не говорю на кантонском диалекте, отозвался профессор. Робин, давай ты.
Робин колебался, внезапно испугавшись.
Ну же.
Профессор Ловелл подтолкнул его вверх по трапу.
Робин заковылял вперед. И моряк, и рабочий обернулись и посмотрели на него. Моряк выглядел слегка раздраженным, а рабочий явно воодушевился, как будто сразу же признал в Робине союзника, единственного китайца поблизости.
В чем дело? спросил Робин на кантонском.
Он меня не пускает, поспешно ответил рабочий. Но у меня контракт на этом судне, до самого Лондона, вот, смотри, тут написано.
Он сунул Робину сложенный лист бумаги.
Робин развернул его. Документ был написан по-английски и выглядел как контракт ласкара, а именно обязательство выплатить жалованье за рейс от Кантона до Лондона. Робин повидал много подобных контрактов, в последние годы они стали нередки: после возникновения трудностей с работорговлей возрос спрос на китайских работников. Робин уже переводил такие контракты: китайских моряков нанимали на суда, идущие в Португалию, Индию и Вест-Индию.
Робину показалось, что бумаги в полном порядке.
В чем проблема? спросил он.
Что он говорит? поинтересовался моряк. Скажи ему, что этот контракт не годится. Мне не нужны на судне китайцы. Когда я в последний раз плавал с китайцем, судно кишело вшами. Не хочу рисковать, беря на борт людей, которые не желают мыться. А этот и слово «мыться» не поймет, хоть прямо в ухо кричи. Эй! Мальчик! Ты понял, что я сказал?
Да-да. Робин быстро переключился обратно на английский. Да, я просто Погодите минутку, я лишь пытаюсь
Но что тут скажешь?
Ничего не понимающий китаец бросил на Робина умоляющий взгляд. Его лицо было морщинистым, загорелым и обветренным, так что он выглядел на все шестьдесят, хотя, скорее всего, ему было чуть больше тридцати. Ласкары быстро стареют от тяжелой работы. Робин тысячу раз видел похожие лица в порту. Некоторые ласкары бросали ему конфеты, другие узнавали его и приветствовали по имени. Это лицо было как будто родным. Но никогда еще ни один взрослый не смотрел на него так беспомощно.
От чувства вины внутри у него все сжалось. На языке собирались слова, жестокие и ужасные, но он был не в силах соединить их в предложение.
Робин. Профессор Ловелл подошел к нему и схватил за плечо так крепко, что стало больно. Переведи, пожалуйста.
Теперь все зависит от него, внезапно понял Робин. Ему выбирать. Лишь он один может определить истину, потому что только он способен разговаривать с обеими сторонами.
Но что сказать? Он видел, как в моряке вскипает раздражение. Видел нарастающее нетерпение других пассажиров в очереди. Они устали, замерзли и не понимали, почему до сих пор не могут подняться на борт. Он ощущал, как палец профессора Ловелла проделал вмятину в его ключице, и тут ему пришла в голову мысль настолько пугающая, что задрожали колени. А вдруг, если он начнет доставлять неудобства, его тоже оставят на берегу и «Графиня Харкорт» отплывет без него?
Ваш контракт здесь не годится, промямлил он. Попробуйте сесть на другое судно.
Ласкар негодующе ахнул.
Ты его прочел? Там говорится: Лондон, Ост-Индская компания, это судно, «Графиня»
Робин покачал головой.
Он не годится, произнес он и повторил, словно это придаст словам больший вес: Он не годится, попробуйте сесть на другое судно.
И что с ним не так? спросил ласкар.
Он просто не годится, с трудом произнес Робин.
Ласкар уставился на него с открытым ртом. По обветренному лицу промелькнула тысяча эмоций: негодование, разо-чарование и, наконец, смирение. Робин опасался, что ласкар начнет спорить, даже драться, но вскоре стало ясно, что для этого человека такое обращение не внове. Это уже случалось. Ласкар развернулся и побрел вниз по трапу, расталкивая пассажиров. Через несколько минут он скрылся из вида.
У Робина закружилась голова. Он сбежал вниз по трапу к миссис Пайпер.
Я замерз.
Да ты дрожишь, бедняжка.
Она тут же превратилась в курицу-наседку, закутывая его своей шалью, и сказала несколько резких слов профессору Ловеллу. Тот вздохнул, кивая, а потом они протолкались в начало очереди, откуда быстро разошлись по своим каютам, пока носильщик собирал багаж и трусил за ними.