Людмила Давыдовна почему-то спросила меня, как я себя чувствую и не болит ли у меня голова.
Я сказал не болит, но чешется. Математичка удивилась.
Ты это о чём, Шелест?
Ну вы же интересуетесь моим самочувствием. Шрам на затылке очень чешется. Сильно я головой стукнулся, сказал я со зловещей хрипотцой в голосе, обведя класс недобрым взглядом и улыбнулся. Класс заржал.
Ой, Шелест, махнула на меня рукой Людмила Давыдовна, добрейшей души человек. Иди тогда к доске. Заодно там и почешешь затылок. Или что ни будь другое. Напомнишь нам, что такое интеграл и с чем его едят.
Класс захихикал, но по-дружески, жалеючи.
«Хорошо, что в больнице имелись свои учебники», с благодарностью подумал я.
Интегра-а-ал Честно говоря, не особо помню, сознался я.
НуФормулу Ньютона-Лейбница помнишь?
Вроде помню.
Пиши
Я написал.
И что это значит?
Это предел сумм пробубнил я, и почесал затылок.
Класс «грохнул», а я продолжил:
Принцип Кавальери формулируется так: если прямые некоторого пуча прямых пересекают две фигуры по отрезкам равной длины, площади фигур равны. А итоговую формулу уже вывели Лейбниц и Ньютон.
Откуда же они её вывели, бедненькую.
Из средневековья, пошутил я.
Людмила Давыдовна прикрыла ладонью губы и тихо засмеялась.
Ладно, Шелест, садись. Хоть это помнишь. В принципе, ответ на четвёрку. А у нас сейчас логарифмы, сказала она, повысив голос и постукивая указкой по передней парте.
Вот оно мне надо? Спросил я неизвестно кого, садясь за парту.
Ну ты, Мишка, и прикалываешься сегодня, прошептал Костик, искоса поглядывая на математичку. Указка у неё была длинной.
Еле выкрутился, прошептал я.
Ни фига себе, еле выкрутился Да у Давыдовны четвертак получить когда она вот так вызывает по прошлым темам Максимум трояк.
Людмила Давыдовна Пляс, стала учить нас только в девятом, после «слития» трёх восьмых классов в два девятых, а у «б» класса она вела уже давно.
На истории я загрустил. Никогда не любил ту историю. Эли эту? Когда историчка, слишком полная и не очень опрятная женщина начала читать нам из учебника о буржуазной революции в Японии, я поскучнел.
Ты, Мишка, какой-то, точно стукнутый, прошептал Швед. Нормально всё?
Нормально, Костик. Что-то устал учиться. Скорей бы физра.
Тебе же ещё нельзя, после ангины. Я знаю, сам лежал.
Да и пофиг, отмахнулся я.
Сердце посадишь, прошептал Костик, рисуя жигуль последней модели.
«Он стал врачом-хирургом, и мы недавно виделись с ним. Совсем недавно», подумал я. И вот он сидит со мной за одной партой.
Я потрогал его пальцем.
Чо? Спросил он, не отрывая взгляд от рисунка. Он здоровски рисовал машинки. И не только жигули, но и иностранные. Получалось, как на фантиках от жевачки. У меня на обложке дневника была нарисованная им тачка, какой-то фантастической модели.
Да так
Меня ткнули чем-то в спину. Я скосил глаз назад. Историчка, видимо, была глуховата, и мы разговаривать не боялись если не раскрывать рта или прикрыть губы ладонью, а вот за движение она следила строго и наказывала.
Ты едешь на соревнования? Спросил Вовка.
«Ё маё! Соревнования! Я же еду в Калугу на Кубок Россовета Динамо»! От Приморского края! Не фига себе», вспомнил я.
Еду, Вовчик.
Значки привезешь?
Привезу.
Он был заядлым коллекционером значков. Я попытался однажды, но потом бросил и отдал все ему. Вот он теперь меня и контролировал.
Я деньги отдам, заверил он.
Куда ты денешься, хмыкнул я, неосторожно повернувшись назад.
Шелест! Что там у вас с Варёновым за посиделки?! Иди-ка сюда.
Да что ж такое-то сегодня, а?! Спросил я, поворачиваясь к классу и возводя руки кверху.
Все тихо прыснули, опасаясь нарваться на неприятности.
Вот и скажи нам, Шелест, что ты понял из рассказанного мной про буржуазную революцию в Японии.
Я почесал затылок. Класс отреагировал адекватно.
Я не «клоунил», но так получалось. Затылок действительно чесался, и рука тянулась к нему автоматически.
Что я понял? Переспросил я, и тут же ответил. Я понял, что во всём виноваты англичане, французы и американцы. Иностранные капиталисты, если короче. Им нужны были рынки сбыта, а японцы их не пускали, вот они и устроили «свою» революций с помощью «агентов влияния», подкупленных сёгунов и подкрепили их позицию своими кораблями. А потом им правительство слепили по своему образу и подобию: пэры, мэры палата общин. Началось то все с интервенции! Как и у нас в Приморье они хотели, в двадцатых. Те же лица на арене: Англия, Франция и США. ДА и сейчас в мире постоянно происходят перевороты и «буржуазные» революции. Вон в Накарагуа, например, семья Самоса правит аж с 1934 года. Тоже с помощью США свергли революционное народное правительство Аугусты Сандины Ну ничего, скоро им кердык придёт.
В классе стояла гробовая тишина.
Историчка откашлялась и молвила:
Кхе Фамилия Сандино не склоняется А так Очень даже развёрнуто Даже, я бы сказала, слишком.
Она потянулась за ручкой и пододвинула ближе журнал.
А что такое «кердык»? спросили из задних рядов.
Прозвенел звонок.
Физкультура была моим спасением. Я и так по всем её составляющим был лучшим в классе. И это не бахвальство, а факт. Здесь мне ничего и никому доказывать не надо, думал я, переодеваясь.
Построились, скомандовал Сергей Степаныч по кличке «Эс Эс».
Валерка Лисицын за лето вымахал и стал чуть выше меня. Я встал вторым.
А у Шелеста освобождение, сказала Мокина. Он в голову ударенный и на учителей кидается. В кого интегралом, в кого азотом. Смотрите, Сергей Степаныч, как бы он в вас чем-нибудь не кинул.
Мокина имела вид и вела себя, как симпатичная белокурая бестия, и физрук от неё млел.
Ты, Мокина, почему не переоделась? Спросил физрук, пялясь на её коленки.
Я форму забыла. Можно я так позанимаюсь?
Эс Эс облизнулся и махнул рукой. Странно, но раньше я этого не замечал. Пофиг было, наверное, кто как на кого смотрит? А тут, я видел всех. Переглядки, ухмылочки, подмигивания Да-а-а Кино и немцы. Вернее немки.
Что с тобой, Шелест?
Да фигня, ангина была.
Ангина не фигня. Мотор можешь посадить.
Да я потихоньку. У нас же сегодня волейбол? Вы обещали, пресёк я попытку физрука изменить слову.
Обещал Да Канат надо сменить. Обещали леса подвести. Думал вы через коня попрыгаете, в длину.
Канат мы сменим.
Как? Удивился физрук.
Я залезу и сменю. На руке повисну
Ты, Шелест, точно стукнулся. Не получится у тебя.
Я же альпинист.
Никакому альпинисту это не под силу.
Спорим? Обнаглел я.
Физрук опешил.
На что?
Я буду до конца учёбы полы у вас мыть в каморке и прибирать.
Физрук прищурился и хитро скривился.
В святая-святых нацелился?
Уборщица наотрез отказывалась прибирать в тренерской, и выносить бутылки.
Заманчиво он поскрёб подбородок пальцами и прошептал. С условием конфиденциальности.
А то прошептал я.
Действуй. Все бегом марш. Тридцать кругов.
Такой факт имел место в моём прошлом, но тогда я канат не заменил. Я почему-то возомнил, что, забравшись наверх, я ухвачусь и повисну на металлическом крюке, сниму с него канат, сброшу его вниз и повешу другой, подвязанный у меня к поясу.
Я тогда хоть и не был «стукнутым», но мозгами у меня было совсем плохо. Я представляю себя висящего на высоте восемь метров на одних пальцах безо всякой страховки и пытающегося надеть тяжелющий канат.
В той жизни я, слава богу, не смог снять канат одной рукой, хотя долго пытался. Но тогда и не спорили.
Я пол жизни вспоминал о своей дурости и постепенно придумал, как бы я смог реализовать задумку. Да, в принципе, что там думать. Всё придумано до нас.
А с меня что возьмёшь? Тихо спросил физрук.
Вы позволите нам заниматься в зале офп. Факультативно.
И что за ОФП такое секретное? Приходите и занимайтесь.
Каратэ, тихо сказал я.
Что это?
Японский бокс.
Ладно, потом разберёмся. Если не противозаконно, пожалуйста, занимайтесь. Ты вести будешь?
Я кивнул.
Лады. Даже если проиграешь спор, разрешу. ОФП наше всё. По рукам?
По рукам! Подтвердил я. мне нужны верёвки, какие сетку волейбольную держат. Есть?
Я знал, что есть. Я их видел в тренерской. Целый моток плетёной капроновой десятки. Хороший такой альпинистский линь.
Получив линь, я навязал двойной беседочный и подогнал его под свои бёдра пропустил через петлю на груди конец и завязал петлю.
Повесив крюк нового каната на пояс, я пополз по канату. Забравшись под потолок, я оплёл ногами канат и зацепил петлю страховки за крюк, торчащий из потолка, перекинув её через крюк каната и потихоньку отпустил канат, повиснув на верёвочных петлях.
Виселось нормально.
Я поднял канат и продев его сквозь петлю линя, сбросил его вниз. Он аккуратненько так сложился, как змея.
Я висел под куполом цирка и пытался снять подвешенный на поясе новый канат, но одной рукой не получалось. Я кое-как передвинул его на живот и подняв двумя руками, нацепил на крюк.
Снизу раздались аплодисменты. Громче всех хлопал физрук.
Я вцепился ногами и руками в канат, перекинул петлю страховки через него и потихоньку заскользил вниз.
Глава 2.
Ты знаешь, Михаил, каратэ под запретом. А я думаю, что за бокс такой? Запрещено, да Как и культуризм. Особым указом.
Я погрустнел. Мне казалось, что не было запрета, ведь в 1978 секции выросли, как грибы. Откуда столько инструкторов тогда появилось?
Жаль. А самому можно? Хоть ката и связки покручу.
Самому? Эс Эс потёр пальцами не очень бритый подбородок. А почему нет? Я тебе ключ дам от зала и крути своего кота. Только окна надо забелить. Давно хотел, да руки не доходят. Чтобы народ не глазел.
«Ага», подумал я, «Не вам хватает тренерской для оргий. Хотя Какие там оргии? Из-под двери, что на улицу ведёт так ветер свищет, аж сугробы надувает. Колотун зимой в зале дикий».
Забелю. Легко, пообещал я. Только надо с директрисой согласовать.
Надо, удивлённо согласился физрук. Ты такой, разумный стал. Сильно за лето повзрослел. А ты где каратэ освоил?
Я же за Динамо выступаю. Вот иногда вместе и тренируемся. Подглядел кое-что Распечатки дали.
Ну-ну. Покажешь.
А то! Сегодня можно? У меня САМБО сегодня нет.
На соревнование летишь?
Лечу.
Ну, смотри не пролети, съюморил физрук домашнюю заготовку.
Я сморщился.
Пока мы разговаривали, пацаны натянули сетку. Играли в волейбол плохо. Кроме меня и Грека толком никто играть не умел. Да и ростом почти все мальчишки были мелкие. Я же был метр семьдесят шесть ростом и шестьдесят восемь килограмм вес.
Грек слегка прихватывал мяч, но кто его в этом возрасте осудит, зато хорошо навешивал. Я неплохо резал. У меня получалось «дожимать мяч» кистью и он попадал в площадку, а не в аут. А сегодня ещё стали «получаться» и приём, и подача. Вот мы с ним и «спарились».
Здорово, у тебя получается кисть доворачивать, Сказал он, качая головой. Да и вообще ты за лето раскабанел.
У Грека все похвалы имели какой-то уничижительный подтекст. Вообще Это у него всё было самое лучшее, самое новое, самое фирмовое. И об этом он говорил с чувством такого превосходства и так брезгливо кривил при этом рот, что когда-то меня это сильно бесило, но не сейчас.
Играй давай, а то заменю, сказал я и пошёл подавать.
В команде были и девочки, естественное слабое звено. Подавай в неё, она сама убежит, или съёжится. Кроме Наташки Терновой. Это была моя соперница по спринту и вообще прекрасная спортсменка. Я не помнил, занималась она чем-то или нет, но физкультура у неё шла отлично.
В младших классах мы с ней по физкультуре шли ноздря в ноздрю с моим небольшим превосходством. Потом окреп я и покрупнела она. Приняв женские формы, она стала отставать от мня в спринте.
Когда я бежал рядом, я специально задерживался на старте, чтобы её обогнать и посмотреть. Её грудь ей очень мешала, мешала и мне. Когда я увидел это колыхание в первый раз, я забыл бежать и что надо обогнать. А бежали на результат.
Я перебегу, сказал я тогда Эс Эсу, и он меня понял.
И вот я пошёл подавать на Наташку Терновую.
Один профессор химии нашего политехнического как-то научил меня подачи «сухой лист». Вернее, я у него её подсмотрел, потому что никак не мог ей принять. Она мне ещё понравилась тем, что удар по мячу проводится почти как при прямом ударе открытой рукой и мяч летит без вращения. А если летит без вращения, значит упирается в воздух и начинает вилять. Куда он вильнёт не знает никто. То есть целься в игрока, а мяч сам вильнёт в сторону.
Я специально подгадал нужную расстановку и отправлял мячи Наташке.
Наташка, лови, говорил я и бил по мячу.
Она правильно вставала на приём, но мяч в последний момент вилял в сторону.
В конце концов она расплакалась и ушла с площадки. Блин! Я не хотел этого! Я просто шутил. И тут я понял, что пацанские гормоны превращают меня в пубертатного идиота. Я даже «гыгыкать» стал, как все. Охренеть, подумал я, и побежал в девчачью раздевалку, но она была закрыта на щеколду.
Немного поскулив и поныв за дверью, прося прощение, я вернулся в зал, но в игру не вошёл. Как-то всё вдруг надоело. Прошёл азарт. Со мной так часто бывало.
Посвисти-ка, сказал физрук Греку и отдал ему стальной свисток.
Присев рядом со мной на скамейку, он спросил:
Ты волейболом не хочешь заняться?
Так я и занимаюсь, удивился я, понимая, что он имеет ввиду.
Не Серьёзно.
Не-е-е Серьёзно не хочу. Не разорваться же мне? Я и так Даже альпинизм не бросаю, хорошо, что он летом, когда времени полно. Но вот хочу дайвингом заняться, придётся завязать.
Чем заняться? Дайвин Чего?
Нырянием с аквалангом.
Водолазом, что ли, хочешь быть?
Ну да Это по-английски.
Это в ДСААФ, махнул рукой физрук. Ты у кого планирующую подачу «слямзил»?
Я дёрнул щекой, а потом головой.
Понятно, сказал Эс Эс. Там же где и каратэ
В Динамо подсмотрел.
И сам разобрался?
Я снова дёрнул угол рта.
Объяснили.
Понятно
В спортзал заглянула директор и окликнула физрука:
Сергей Степанович!
Эс Эс вздрогнул и посмотрел на дверь. Он боялся директрису, как огня. «Светлана» была правильным директором и разгоняла посиделки физика, трудовика и физрука неоднократно.
Сергей Степанович, она всегда выговаривала отчество учителей мужчин правильно, отдайте мне Шелеста.
Валерка Лисицын поймал летящий в него мяч и оглянулся. Оглянулись все.
Шелест у нас сегодня нарасхват, весело и задорно прокричала Людка Фролова.
Совсем недавно мне сообщили, что Людки не стало. Я посмотрел на Наташку Дыбу, сообщившую мне об этом и помрачнел.
Иди, тихо сказал физрук. Не дрейфь. Напортачил?
Я пожал плечами и встал со скамьи.
Мне с вещами, Светлана Яковлевна? Спросил я громко.
Да, пока, вроде рановато, усмехнулась директриса. Переоденься и ко мне. Разговор есть.
В кабинете директора сидела историчка и представительный молодой человек, комсомольской наружности. Ну как, молодой? Лет тридцати пяти.
Вот, Павел Николаевич, это Шелест, про которого мы
Понятно. Кто у тебя родители? Спросил он.
Папа сварщик на ТЭЦ-2, мама преподаватель в институте. А что?
Павел Николаевич удивлённо вскинул брови.
Ты смотри-ка Не тушуется. Знаешь кто я? Спросил он, неожиданно подав ко мне лицо и улыбнувшись.
Наверное из райкома, буркнул я.
Партии добавил он. И не страшно?
Я усмехнулся и спокойно сказал:
А чего бояться? Что вы, не человек что-ли? Такой же, как и я
Шелест! Едва не выкрикнула директриса.
Историчка отступила к столу. Павел Николаевич откинулся в кресле и засмеялся.
А мне он нравится, сказал он. В резерве стоит? Спросил секретарь райкома историчку.
Нет, товарищ секретарь, но секретарём ячейки был.
Почему был? Удивился гость.
Спортсмен я Времени на комсомольскую работу не хватает, за неё ответил я.
Спортсмен-международник? Оригинально! Он засмеялся. Кто просветил по поводу международного положения?