Фабос Лартен
Нивече солп'о
Глава 1
Стыдно признаться, но раньше мой характер был не прост. Я был большим, сильным, безмозглым идиотом. Гора мышц и двухметровый рост были бы предметом гордости, если бы не тупоголовость и вспыльчивый, до неприличия агрессивный нрав. Громадная туша мяса, без ума, которая лишь и искала повода для драки.
Повод мог быть любым: скверные слова в мой адрес, попытка избить меня, любое оскорбление в сторону кого либо, кого я знаю, если кто у меня ворует, или у тех кого знаю, тот кто стукачит на меня тоже получил бы не меньше остальных и те кто лгут, особенно мне прямо в лицо. Я даже не разделял наказания со степенью проступка, я бил всех как получится и бывало, что тот кто избил мою сестру получил лишь разбитый нос, а тот, кто оскорбил меня, два перелома. Лишь лгунов я бил всегда одинаково, одинаково сильно, выбивая из них всё желание врать.
Больше всего я ненавидел лгунов. Их мерзкая рожа, извергающие грязную ложь прямо мне в лицо, считая, что я слишком глуп, чтобы осознать их «гениальный» лживый замысел. Из-за этого чаще всего и начинались наши конфликты. Тогда я считал, что борюсь с враньём, на самом деле это было моим любимым занятием. Драться с теми кто не прав. Я ходил по трактирам и заводил разговоры провоцируя людей на ложь. Спрашивал, что они думают обо мне, о моей семье, о девушке в том углу. Они же всё время мялись и не зная, что ответить, обычно лгали и попадались в мою ловушку. Сейчас я понимаю, что не оставлял им никакого шанса, либо обидеть, либо солгать.
Мне сложно поверить в тот бардак, царивший в моей голове. Максимальная, непробиваемая глупость, которую видели все вокруг, придумывая мне обидные прозвища. Все называли меня по разному, но без исключения все они заключались в моём глупом разуме.
Полный полёт фантазии: от примитивных однословных, банальных оскорблений, до высокоуровневых речей о моей глубокой необразованности.
Только в мою сторону доносились они крайне редко, особенно после того, как один применил максимум своих творческих сил для придумки мне обидного прозвища. Сначала я просто дал ему в лоб, несильно, он даже сознания не потерял, но когда меня повседневной стали так называть, я нашёл его и выбил ему челюсть. Как же он кричал, сколько крови было. Говорят, бедолагу еле успели спасти. Сейчас я очень жалею об этом. Из-за того, что почти никто не знавал моего настоящего имени, меня называли стереотипно Джабан. Так зовут только тупых деревенщин из дальних гор, я ненавидел их, даже не замечая, как был на них похож, или даже хуже.
Таким я был не спроста, я прятал все свои слабости и эмоции за завесой угрюмого силача великана. За любую свою проявленную слабость я бился головою об пол, чтобы избавить её от мыслей. Почти каждый день, я бился в напольные доски, оставляя в них вмятины, а порой и разламывая. В отличии от других для меня это было не более чем болезненным развлечение когда другие давно бы разбили голову в кровь. Семья уговаривала меня это не делать, мать беспокоилась обо мне, а отец беспокоился за пол. Я думал они проявляют ко мне заботу и делал наперекор, пресекая чувства. Я хотел быть крутым и считал, что если возненавижу все слабости личности я добьюсь уважения в обществе. Что ж, если страх можно считать уважением, то у меня получилось. Эти удары пагубно повлияли на мою головушку, после всех этих «терапий» я выпадал из мира на часок другой, не размышляя не о чём.
Проходя по улицам, меня вечно обходили и шарахались, дабы не встретится со мной и не ввязаться в новую драку. Такое отношение, мне было по душе, чувство физического и психологического превосходства ласкало моё раздутое эго. Я мог ради веселья зайти в общественное место, полным фальшивой злобы и наблюдать как народ разбегаются и прячется по углам как крысы. Вы могли бы спросить любого человека, жившего в моём городе про страшную, тупую глыбу и любой бы указал на меня, но только когда я не вижу. Даже женщин пугало моё присутствие. Готов поклясться, что они меня боялись больше, чем мужчины, хотя мне говорили, что женщины очень любят сильных и крепкосложенных горожан, за которыми можно встать как за каменной стеной. Из-за чего я очень охотно бы вмазал тому, кто пустил такой слух.
Обычно знакомство со мной происходило по такому принципу: вначале они видят красивого, крепкого, уверенного мужчину, с которым желают познакомиться и узнать его получше. Я и вправду был красивым, если не учитывать все следы побоев, полученных в драках, я был обладателем светлых шелковистых волос, чёткими чертами лица, зелёнными, как изумруд глазами, светлокожий с золотистым отблеском. Эталон мужской красоты испорченный кулаками, двумя табуретами, котелком для готовки, каменными и деревянными стенами различных зданий, камнями, керамической и фарфоровой утварью и множеством вещей, настолько тяжёлых, что я не помню их удара.
После люди осознают, что имеют дело со слегка полнейшим идиотом, не способным отличить грубость от комплимента. Оказывается, когда тебе говорят, что у тебя крепкий череп, они не имеют ввиду, что ты непробиваемый баран и не следует бить их после этого. Они начинают видеть, за маской прекрасного, истинного дегенерата, идиота, не умеющего читать, писать и даже говорит с трудом, а также обладает самым тупым выражением лица, которое видел свет. Часто после этого нить общения между нами рвётся и они прекращают какое либо общение со мной и активно избегают.
А те кто вытерпел, мой идиотизм или слишком вежливы, чтобы прекращать дружбу со мной, или же такие же тупицы и им было комфортно в моём обществе либо узнавали мой агрессивный характер на практике, иногда и на самих себе, и делали то, что должны были сделать с самого начала знакомства со мной, либо им об этом стремительно рассказывал случайный прохожий, понимая, что этот человек ещё не знает с каким имбицилом встретился.
В обществе меня давно все возненавидели. После многочисленных побоев, дебошей и потасовок меня не были рады видеть ни в одном баре, постоялом дворе, на рынке, любом культурном месте, церкви или любом другом здании наполненном кучей людей. Прежняя радость хитрых трактирщиков от тупого пьяницы, быстро сменилось гневом, и страхом за своё заведение. Частенько мне доводилось побывать в стенах жандармерии и даже в доме спокойствия под инквизиторским досмотром, и даже на двух приёмах с мистером Фабосом, но и мозгоправ успеха не почуял. Меня судил по множеству одних и тех же статей: нанесение телесных повреждений, нанесение тяжких телесных повреждений, порча имущества, порча частной собственности, нарушение общественного порядка, избиение гос. Лиц при исполнении и таких у меня скопилось куча. Я бы давно сел на пожизненное или пошёл на эшафот если бы не старый дядюшка Мурсон. На самом деле, мне он дядей не приходился, он был дядей моей матери и именно из-за её просьб, дольше чем на неделю я в неволе не оставался.
Помнится как то раз, со своим ещё хорошим другом, имя которого я не помню, так как не мог его выговорить и поэтому называл его просто «мыч». Он предложил мне авантюру, вытащить парочку ящичков с бутылками «красного столичного» и если время будет несколько бочек «хмельского». Идея с самого начала не обещала ничего хорошего, но попробуй объяснить придурку, что он придурок и я без доли сомнения согласился. Я даже не осознавал, что мы занимались воровством. Он часто звал меня на подобное, но до этого была всякая мелочь: наказать кого-то или припугнуть. Став моим другом, его боялись почти также как и меня.
И вот мы стояли перед постоялым двором «Ломар», в погребе которого покоилось лучшее пойло в городе. Нужно лишь зайти и погрузить его в телегу. Именно для этого я был позван. Беспардонно зайдя в пивнушку ночной порой. Осмотрев тёмный гостиный зал с пробегающей крысой я потянулся сразу выпить, конечно. Мой друг меня окликнул и мы двинулись в погреб, от которого естественно у него заранее имелся при себе ключ. Вскрыв поцарапанную старую крышку люка, вызволив дурманящий запах вина. Он ловко спустился с крутой лестницы. Я ловкостью не блистал, никогда, даже сейчас. Не пройдя и трёх ступенек, сотня килограммовая туша свалилась вниз, разбивая доски до самого низа, после чего встал слегка потерев шею и поясницу. Мой напарник смотрел на меня одновременно ошеломлённо, с раздражением и слегка со страхом, он не ожидал, что человек после этого может продолжить жить, ведь лестница была не маленькая, а я упал с таким страшным грохотом. Но шума было знатно, что вызвало панику в моём друге из-за мы стали торопиться. Меня же конечно ничего не волновало кроме награды в виде пары бочек «хмельского».
Вокруг, в необычно огромном погреб, были тысячи или десятки тысяч бутылок и бочек прекрасного, манящего напитка. Хотя тогда, это было для меня «ошалеть как много, только ещё больше». Забивающий ноздри пьянящий дух алкоголя, расстилающийся по всему помещению и тьма, отгоняемая лампой мыча. Проходясь в благоговении по великолепию реальности, не веря своим глазам, лишь голос друга удерживая от распития запретного плода.
Честно говоря у меня есть небольшие проблемы с алкоголем, я никогда не могу остановится. А при моём телосложении я мог выдуть вдвое больше, чем обычный фермер и трезвею в разы быстрее, что лишь содвигало меня на большее распития, наперекор моей матери, которая ахала и охала с тяжёлыми вздоха и разочарования каждый раз, когда видела меня пьяным. Из-за пьянства я ни чем не занимался и ни где не работал, меня попросту не брали, ведь под алкоголем, моя тупость и неуклюжесть увеличивается в геометрической прогрессии.
Всё ещё находясь в трезвом рассудке, мы приступили к работе, в основном я, он просто освещал и указывал куда нести, хотя таким образом он выполнял наиважнейшую работу, иначе я бы заблудился или упал бы вместе с продуктом. Но даже со светом я уронил два ящика, разбив дорогостоящий напиток вдребезги. Алая жидкость текла по полу намочив нашу обувь и заставив поскользнуться моего друга и упасть с шумом, разбив себе голову, но он остался в сознании и даже мог ходить. Аккуратно выругавшись на меня, он со старческой тяжестью поднялся и с ужасом глянул на растущий огонь, от разбитой масляной лампы. Вскрикнув от ужаса и оглядываясь в поисках, чего-нибудь дельного, ведь пожар нужно было потушить в любом случае. От пары ящиков разбитого дурмана и слегка подгоревшей обстановки, хозяин лишь обратится в жандармерии, там это всё рассмотрят, но из-за недостатков улик, забудут про это. Но если сгорит весь постоялый двор, поднят на уши будет весь город. Хозяин будет в неистовой ярости и добьётся содействия властей и тогда бы даже меня не спас старый, добрый дядюшка Мурсон.
Он скинул с себя плащ и стал неистово махать по огню, но было тщетно, огненный лев всё разрастался съедая стены. Он послал меня за ящиками вина, да побольше. Я кинулся со всех ног, и от паники вместо большей неловкости, я обрёл точность движений, ловко проскакав на лестницы и обходя углы, хотя из-за темноты было проблематично это сделать и пришлось воспринимать всё на ощупь, пока глаза не привыкли к тьме. Схватив три ящика, я ринулся обратно, чуть дважды не запнувшись. Мне было очень стыдно за свою криворукость и тупую громоздкость, но я скрывал это, как обычно.
Притащив ящики, о велел мне кидать их в огонь. Потупив мгновения, я швырнул сладкое вино в пасть горящего дерева. Треск древесины, вперемешку с треском стекла смешались с бурлением пламени и погасились чутка, испуская болезненное шипение и пар, дурманящий пар. Швырнув остальные, нелюдимый безумный зверь, жалобно умирал с волнами пара и яростным шипением. Остальное мы затушил одеждой и ногами, не оставив огню и шанса.
После, нам пришлось скрыться, на месте собирались шибко интересующиеся и даже пара жандармов. Скользнув в окошко, мой друг и я ретировались и побежали сколько было сил в другую часть города по тёмным закоулкам. Под крики «Стоять! « «*******!?» «Всё равно догоним!». Под взбудораженные голоса пришедших зевак и устрашающие шаги блюстителей закона. Сбежав через подворотни, они нас потеряли и мы могли остановится и перевести дыхание.
Кинув на меня полный дикого гнева взгляд, начал кричать, используя самые необычные и крайне остроумные оскорбления. Слова как нож вонзались в душу, мне было так больно от этого, я и вправду чувствовал вину за это. Но вместо извинений он дождался лишь удара в грудь вместе с моим криком. Неосмысленным животным криком, разлетевшийся по округе. Он посмотрел на меня с безумной злобой и толикой страха, а потом просто поднялся, развернулся и пошёл ни проронив больше ни слова. С тех пор мы ни разу не пересеклись и в этот день я больше всего бился головой.
Он был не единственным другом с кем мы оборвали отношения. Такими были все, но всё происходили медленно и постепенно из-за чего я даже ни сразу понял, что остался одинок. У нас часто происходил споры, которые заканчивались драками, все новые знакомые сразу же покидали моё общество, а старые А старые были со мной долго и сам не знаю почему терпели мои выходки, даже сейчас я хочу пожать каждому руку и сказать откровенное спасибо за все те годы, что они провели с тупой громилой, не бросая его на протяжении столького времени пока Пока не находились объективные причины послать меня куда дальше и забыть о моём существовании.
Лаверт терпел меньше всех, ему хватило того момента, когда я определился в обществе, как боец идиот, впервые подравшись без причины, на городской площади со строителем. Я не помню почему, но просто ударил ему меж глаз дважды и потом за столом и за пивком, Лав поднял эту тему, подчёркивая интонацией и выражением лица своё недовольство и осуждение моего поступка. Хоть друзья и не высказали ничего в его поддержку, но было видно, что и на моей стороне они не были. Я же, просто посмеялся и пропустил кружечку «хмельского», а он с руганью покинул трактир и я больше с ним никогда не встречался.
Вторым стал Ронар, будучи мясником он конечно сам отличался грубостью и животным нравом, а также был занятым и с ним мы виделись реже всего, из-за чего почти и не друзья вовсе. С ним было весело, он соглашался на мои, не самые дикие выходки, но он был немного более осторожен в сокрытии своей личности, боялся что его узнают и не будут ходить к нему за мясом. Именно это и случилось. Одним вечером под могучим дурманом, мы двинулись на площадь с факелами, которые сами смастерили из ручек тележки и полным песнями умом. Придя на место и подожгя факелы, в вечерней тьме раздались пьяные вопли диких зверей, заводные, как нам казалось песни, не веселили, а наводили волны раздражения и гнева у пробудившихся душ. Поднимаясь ото сна они стремительно очутились возле нас и были готовы к физической расправе. Но мы просто так не дались, и до прихода жандармов, били всех кто хоть на два метра подойдёт. Потом нас осадил закон и после пятнадцати суток мы более и не общались. По сей день он винит меня в этом, несмотря на то, что он сам предложил это, но уже не важно, он всё равно мёртв от лезвия бритвы.
Офтолий ушёл следующим, утащив с собой больше всего знакомых мне людей из моего круга общения. Он был популярным в нашем городе, местная звезда. Точнее он таким стал, из-за этого и прекратил нашу непрочную дружбу, не гоже звезде, общаться с челядью. Одевался всегда по моде и выглядел блестяще вычищенным, подобающе своему «статусу», гнойный разукрашенный прыщ с огромным эго и жаждой быть лучше всех. Я единственный кто это подмечал в виде оскорбительных замечаний и подколов, на что он не отвечал, из страха быть покалеченным мною. Как только он распопулярился, то всё «прощай мой друг, но у меня много дел», ублюдок.
После него ушёл Крапет, весёлый, радостный мальчуган. Совсем молодой, только-только почувствовавший вкус жизни, сам не знаю почему, но он со мной дружил, он меня раздражало, а он видимо брал с меня пример. Бедный мальчик, не осознавая, превращается в жалкое подобие человека, как и я он ежедневно пил и кроме этого только дрался. Он был слабее и редко выходил победителем в собственных конфликтах, но я, как его верный друг и наставник, вступался за него и резко конфликт заканчивался в нашу пользу. Он мне нравился своей наивностью, невинной кровью, идущая в новый мир. Он спился, бесповоротно поддался влекущему плоду и в трезвом сознании найти его было проблематично и винит он в этом меня. Возможно он и прав.