Во время отвальной на квартиру пятикурсника явились многие из его друзей, в основном те, кому удалось задержаться в Москве. Их тоже по наследству передавали Шардакову, и он просил: «Заходите». Они потом и заходили на огонек и портвешок. Все это с чтением стихов, а иногда и мордобоем. Но это уже так, к слову. Соседи не жаловались, потому что их не было.
Однажды морозным весенним утром долбил Леша ледок во дворе под окнами, совершенно не думая, что это может быть кому-то неприятно. Открылось одно окошко на третьем этаже, и там появилась дива, именно так он о ней подумал, длинноволосая, в полураспахнутом пеньюаре, огромные глаза, удивительная бледность.
Молодой человек, что вы делаете, вы сбиваете с ритма весь Париж!
Что? спросил дворник, лицо ему заливал пот, и он не понял, что это цитата из анекдота.
Вы понимаете, что некоторые еще не ложились спать, а вы их уже будите.
Леша растерялся, с ним разговаривали недовольным тоном, но отнюдь не недовольно.
Хорошо, вы добились своего, приглашаю вас на чашку кофе.
Растерянность Шардакова усилилась, можно было, конечно, дамочке нахамить, но почему-то не хотелось.
А как? Номер квартиры?
Какой еще номер, поднимитесь по моим волосам, капризно, но мило крикнула дамочка и выбросила вниз водопад своих роскошных волос.
А все-таки?
Она зашвырнула гриву себе за спину и сказала почему-то очень кокетливо, словно в номере квартиры заключалась какая-то нескромная тайна.
Двадцать четвертая.
Ну, хорошо, если вы настаиваете. Я только переоденусь.
А зачем, и так сойдет.
А лом?
Она задумалась.
Да, лом можно не брать.
Кладовка, где Шардаков хранил инструменты, находилась в двух шагах, и уже через две минуты он был на третьем этаже и увидел следующую картину. На ступеньке сидел большой, сильно пьяный, дорого, но неопрятно одетый мужчина и клевал носом. Длинноволосая выглянула из-за двери и показала пятирублевку.
Это на такси.
Причем здесь
Вы не спасете меня, молодой человек, от этого чудовища? Ему надо домой ехать, а он не хочет, сейчас сюда явится его супруга, и тогда всем нам конец.
Почему «нам»?
И вам тоже, она разбираться не станет. Я умоляю вас, в ее голосе задрожали внезапные слезы.
Плачущая женщина никогда не выглядит виноватой.
Вы мне поможете?
А где он живет?
Да тут рядом, на Гоголевском бульваре.
Действительно, рядом.
Дом наискосок от ТАССа.
Но
Такси тут ловится легко, всегда кто-то у ресторана стоит.
Но все ж-таки
Он легко управляемый сейчас, как теленок, пойдет. Почему я не сама? Посудите сами, женщина тащит такого бугая
Ладно, согласился Леша.
Вы мой спаситель, очень экзальтированно крикнула незнакомка.
Против ее обещаний, Леша не без труда нашел машину и усадил в нее пьяного, который, правда, вел себя как теленок, но, оказавшись на заднем сиденье, цепко схватил Шардакова за рукав:
Поедем, а то она не поверит.
Хватка была смертельная.
Кто не поверит? Жена?
Ха-ха жена. Змея!
Конечно, поехали. Расставание со смутно знакомым дядькой прошло достаточно легко.
«Змея» ждала на балконе, выбежала, схватила его за грудки:
Ермолаев, ты же мне обещал! последовала сильная оплеуха.
Ах да, Ермолаев, вслух узнал его Леша и тоже получил оплеуху.
Хотелось спросить: «За что?» Женщина тут же объяснила.
Ты же знаешь, что у него сердце, вы все пользуетесь его добротой, совести у вас нет, и она его уволокла.
Домой Шардаков вернулся пешком, заслужил нагоняй от техника-смотрителя за ледяные надолбы под водосточными трубами и отправился их ликвидировать. Старался себя уговорить, что сделал доброе дело, помог одинокой женщине. Хотя почему одинокой? Просто не одинокая не стала бы прибегать к его дворницкой помощи в подобных обстоятельствах.
Некоторое время голова его была занята этой женщиной. Он никак не мог определить, сколько ей лет, двадцать пять, тридцать пять. И какая бледная кожа, как искусственная. Кроме того, он не мог определить, нравится ему это или нет. Был недоволен собой из-за того, что думает о ней в такой плоскости.
Потом он о ней забыл. К женщинам у него было большое недоверие после известных событий.
Здравствуйте, рыцарь! дня через три-четыре после подвига она появилась из подворотни и двинулась к нему, по-прежнему занятому ледяной глыбой под той же водосточной трубой. Что за гадость эти водосточные трубы, днем текут, ночью замерзают!
Она была в длинном белом пальто, белизна кожи производила особенно сильное впечатление, и волосы роскошные по плечам. Но лет никак не меньше сорока.
Шардаков трудовым движением смахнул пот со лба. Выражение лица его говорило: «Чего тебе еще?»
Поскольку, как известно, наши московские подворотни подметают интеллигентные люди, то колитесь, молодой человек, вы аспирант?
Студент.
А курс какой?
Второй.
Совсем желторотик, они решат, что я питаюсь детьми. Хотя на вид вы уже такой поживший, бывалый.
Послушайте, что вам нужно? Леша мощно вонзил лом в глыбу.
Чтобы вы сегодня вечером были наготове.
Зачем?
Я поведу вас в Дом кино.
Зачем?
Должна же я вас как-то отблагодарить за оказанную мне помощь.
Так он познакомился со вторым знаменитым злачным местом в Москве 1970-х.
Для начала Клара, так звали незнакомку, потребовала, чтобы он оделся «максимально естественно». Гордость Шардакова джинсовый костюм, купленный на заработанные под Ростовом деньги, она решительно отвергла. Зато ей очень понравился изначальный его пиджак с чудовищными отворотами и относящиеся к нему брюки.
Знаете что, Алексей, вы не могли бы мне оказать и еще одну услугу, раз не отказали в первой.
Ну.
Можно я буду называть вас тигроловом.
Зачем?
Это же так романтично. Вы как будто только что из тайги, я не удивилась бы, если бы выяснилось, что вас, как Маугли, выкормила чета амурских тигров.
Я с Итурупа. И вообще, если вам не нравится
Мне все нравится, но это, правда, романтично. Молодой писатель, тигролов, еще со следами когтей на коже, врывается в столицу, чтобы
Пусть будет тигролов.
Идиотичность замысла мадам Клары была настолько очевидна, что даже не очень его обижала.
Ресторан Дома кино только тем и отличался от ресторана ЦДЛ, что там было значительно больше узнаваемых лиц. Зато тарталетки чуть поменьше, и на горячее полагался антрекот.
Мадам Клара заказала столик на двоих и специально села так, чтобы зал был у нее за спиной, в то время как «тигролов» был у всех на виду. Конечно, возникло человек пять-шесть относительно молодых людей, что подошли «к ручке»: «Кларочка, душка»! Были и подружки, пожелавшие приставить третий стульчик и поболтать.
Леша понимал, что от него требуется одно: брутальность и еще раз брутальность.
Тигролов? всплескивали дамочки руками.
И писатель, вставляла Клара.
Пила она исключительно водку, Леша потребовал для себя портвейна, в меню оказался только португальский, ну хоть так.
Пару раз дама уходила «попудрить носик», и Шардаков ловил себя на тоскливой мысли: «Что я здесь делаю?» Можно было бы сделать ноги, не будь дама его соседкой. Хотя рассказывала она интересно. У нее словно глаза были на спине, и стоило появиться в зале какому-то новому лицу, она тут же, не дожидаясь вопроса своего кавалера, начинала остроумный и ядовитый рассказ о нем.
Нагрузилась она значительно. Они вышли, расплатившись, с небольшим пакетом, в котором была еще бутылка водки и какие-то пирожки. Такси как намагниченное притягивалось к ее указательному пальцу. Ехать всего ничего, можно было бы пройтись, но ей не желалось.
Она потребовала, чтобы Леша проводил ее до двери квартиры. Тут он впервые почувствовал неладное. К тому же этот пакет с бутылкой.
На прощание он подал ей руку, и это стало роковой ошибкой. Она цепко сжала его грубую ладонь и прошептала.
Сволочи, никто не вспомнил.
О чем ты?
У меня сегодня день рождения, и ни одна собака не вспомнила.
«Так, значит, я подарок», подумал Шардаков без восторга, вместе с тем жалея именинницу.
Ее звали Ксения, но окликали все, даже некоторые преподаватели, Ксанка, на манер героини из «Неуловимых мстителей», был тогда очень популярен такой фильм. Она и внешне походила на киношную Ксанку: симпатичная, но немного простоватая, не умеющая включить в действие все ей доставшиеся женские чары. Хотя всем было известно, что происходит из чрезвычайно солидной семьи, настолько серьезной, что никто даже толком не мог сказать, чем именно занимается ее отец. Садофьев ее видел несколько раз на своем семинаре, хотя она писала прозу и числилась у Бакланова, а потом у Молоканова, пришедшего ему на смену. Посещение других семинаров поощрялось руководством института, если не шло в ущерб работе на собственном семинаре. Студент должен был питаться из разных источников.
Сергей был убежден, что она приходила послушать Парщикова, который оканчивал пятый курс, вот-вот должен был блеснуть на защите диплома и распрощать свою ярчайшую личность с михайловским семинаром. Но получилось иначе.
В перерыве между лекциями студенты разных курсов болтались в коридоре, покуривая, а то и отправляясь в «Лиру», чтобы пересидеть неинтересного спикера. «Лира» была на том самом месте, где впоследствии образовался первый в Москве Макдоналдс. Иногда шли в кафе-мороженое «Север», что располагалось чуть подальше на улице Горького. Несчастные старосты бегали туда, когда кого-то из студентов требовал к себе кто-нибудь из начальства.
У Садофьева не всегда были деньги, чтобы присоединиться к компании сладкоежек. В тот день он стоял спиной к большому стенду с публикациями студентов и преподавателей института и вглядывался в спину А. И. Герцену, смотревшему на Тверской бульвар.
Привет, услышал он.
Привет.
Перед ним стояла Ксанка. Одета она всегда была в очень дорогое и модное, но без того последнего шика, что обнаруживает настоящую модницу. Она была на курс старше его, поэтому в проявлении внезапного дружелюбия была некоторая странность. Конечно, все тут всех знали, но все же.
Он ждал, что она скажет дальше.
Неделя польского кино. У меня есть два билета.
В известном смысле Сергей оказался в том же положении, что и Леша, правда, не знал об этом.
Ты меня приглашаешь?
Приглашаю.
Когда?
Сегодня.
После лекций они отправились в кинотеатр «Москва», где посмотрели ставший потом знаменитым «Ва-банк». Возможно, Сергей перенес часть обаяния фильма на девушку, и она начала ему немного нравиться. В ней больше всего поражало отсутствие всякой игры, все было натурально, просто и честно.
Я специально приходила на ваш семинар, чтобы тебя послушать, сказала она после сеанса.
У Садофьева ком подкатил к горлу от неожиданности, он смутился, пробормотал что-то вроде:
Да уж
Ты проводишь меня домой, хотя бы в благодарность за кино?
Сергей задвигал руками, показывая возмущение: «Как ты могла подумать, что не провожу?»
На следующий день она просто и естественно предложила ему:
А поедем в выходные в Мелихово.
К своему стыду Сергей не знал, что это имение Чехова, и хорошо, что не ляпнул ничего про Шолохова. А то обрушил бы весь свой авторитет.
Встретились в субботу на вокзале. Ксанка была в резиновых сапожках и с рюкзачком, Садофьев не располагал большим обувным парком и экипировался как обычно. Чувства неловкости, которое часто сопровождает такие ситуации поначалу, совсем не было, Ксанка взяла руководство в свои руки, у нее были выписаны все подходящие электрички, станция, до которой надо было добираться. Сергей с трудом настоял на том, чтобы сам оплатил билеты. Сели, поехали. За окном была ранняя весна, уже в той стадии, когда земля освободилась от снега и явила миру всю неприглядную изнанку зимы. Мир был неуютен и нелицеприятен, солнце светило немного лихорадочно, но в обществе пока еще малознакомой девушки Садофьеву было почему-то просто, раскрепощенно.
Они поговорили о Чехове. Когда Сергей обнаружил, что она очень даже в курсе предмета и ничем ему ее не удивить, заговорили о рассказе вообще. Ксанка в институте числилась пишущей именно рассказы. Он осторожно и вежливо поинтересовался, каковы успехи. Она свернула разговор о себе, наверное, из скромности, и перевела почему-то на Акутагаву. «Видимо, она его сейчас читает», решил он. Хорошо, Акутагаву он тоже любил, особенно рассказ «В чаще». Она тоже любила именно этот рассказ.
Так и ехали по российской голой весне под беседу о былой Японии. Прибыли на станцию.
До дома-музея Чехова ходил автобус, но до его отправления было примерно полчаса. Нашли скамейку неподалеку от станции.
Давай перекусим.
Дома ей навертели роскошные бутерброды, не кокетливые канапе, а настоящие по полбатона с колбасой, котлетами, солеными огурчиками. Они действительно проголодались, если аж трещало за ушами. «Неплохо», подумал Садофьев.
Это кто? Мама, наверное, бутерброды?
Нет, Кириллыч, ответила Ксанка, впиваясь в еду.
Сергей немного смутился. Он знал одного Кириллыча, ответственного за базу отдыха, и ему показалось маловероятным, чтобы в обязанности старика входила также еще и подготовка бутербродов для Ксанки. Но переспрашивать не стал.
Пришел автобус. Поехали.
Вот оно, Мелихово.
Не надо забывать, на дворе 1970-е годы, теперь-то там все заросло древесами, а тогда трепетало на легком ветерке собрание жалкой растительности. Отсвечивал прямоугольный пруд. Вот и дом, одноэтажный, с невысоким крыльцом, здание больнички, где доктор Чехов вывешивал флаг во время эпидемии, идите, мол, спасаться. Лечил холеру горячими соляными клизмами. А этот домик с высоким крыльцом специально воздвиг Шехтель для писательских занятий классика. Краем уха от проходящего экскурсовода они услышали, что имение было в 213 десятин и стоило 15 тысяч рублей. Много это или мало? Выгодной была покупка или писатель проторговался.
Дальше все в обратно порядке.
Только расстались не на вокзале, проводил до дому.
До завтра.
Да, до завтра.
Не удержался, спросил:
А кто это Кириллыч?
Она потупилась.
Дворецкий.
Сережа и Ксения посетили еще несколько мероприятий в режиме сдержанной приязни. Причем каждый раз это были чрезвычайно популярные в Москве выставки и спектакли. Однокурсники Садофьева страшно гордились, если им удавалось попасть на них после нескольких часов в очереди. В Ксюшином исполнении это выглядело просто, почти небрежно и места оказывались не на галерке, а в самом натуральном партере.
После выставки «Москва Париж» Садофьев решил, что пора ее поцеловать. Хотя бы в знак благодарности.
Кстати, жила Ксюша в доме напротив института, солидном цековском строении, где обитал, страшно сказать, сам Суслов. Сергей попал туда однажды в качестве агитатора по каким-то выборам в паре со Светкой Василенко, своей однокурсницей. Побыли они и в жилище Суслова, и, надо сказать, были поражены спартанскими условиями, в которых обитал серый кардинал отечественной идеологии. Он сам вышел к явившимся агитаторам, с совершенно серьезным видом предъявил свои документы, дожидаясь, пока его найдут в списочной ведомости. Сухо, деловито попрощался. Сергею долго помнился вытертый коврик под ногами. На одно короткое мгновение они оказались на одной волне, и он потом часто приводил этот аргумент при возмущенных беседах своих товарищей о жутких привилегиях партийцев.
Они с Ксенией часто шли к ее дому окружным путем, как везут провинциальных лохов столичные таксисты, чтобы сорвать максимальную плату. Таким образом, получалось, что их роман, если это был роман, разворачивался на глазах всего института, вроде как под контролем общественности. Эти отношения молодого человека и симпатичной девушки были продуктом, имеющим некое государственное значение.