Проездом через Петербург Пржевальский впервые лично познакомился с П. П. Семеновым-Тян-Шанским, тогда уже известным путешественником, председателем секции физической географии Русского географического общества. Будущий путешественник объяснил план своего путешествия в Центральную Азию и просил содействия РГО. Однако организовать такую дальнюю экспедицию под руководством молодого и практически неизвестного Пржевальского общество не решилось.
«В то время, писал Семенов-Тян-Шанский, Общество крайне редко помогало материальными средствами молодым путешественникам, отправлявшимся в путешествие по своей инициативе, может быть, потому, что такая инициатива проявлялась еще слишком редко; но от времени до времени оно снаряжало свои экспедиции, подбирая состав их исключительно из лиц, уже известных своими научными трудами и рекомендуемых организаторами экспедиций. H. M. Пржевальский был в научном мире еще совершенно неизвестной величиной, и дать пособие ему на его предприятие, а тем более организовать под его руководством целую экспедицию Совет Общества не решился. В качестве председательствующего в отделении и в глубокой уверенности, что из талантливого молодого человека может выйти замечательный путешественник, я однако же старался ободрить Н. М. и теплым участием и рекомендательными письмами При этом я обещал H. M., что если он на собственные средства сделает какие бы то ни было интересные поездки и исследования в Уссурийском крае, которыми докажет свою способность к путешествиям, то, по возвращении из Сибири, он может надеяться на организацию со стороны Общества, под его руководством, более серьезной экспедиции в Среднюю Азию»[20].
В конце марта 1867 года с письмами к администрации и руководителям филиала Русского географического общества в Сибири Пржевальский прибыл в Иркутск, а в начале мая получил командировку в Уссурийский край. Сибирский отдел общества оказал ему содействие выдачей топографических и астрономических инструментов и небольшой суммы денег, что было очень кстати при скудных средствах путешественника. Помимо офицерского жалованья, Пржевальский располагал некоей суммой денег за прочитанные лекции, прогонными за двух лошадей и тысячей рублей, выигранной у товарищей в карты. В Иркутске он продолжает усиленно готовиться к эспедиции. Все имеющиеся в городе книги, рукописи, заметки, касающиеся Уссурийского края, были им прочитаны. Перед отъездом он составил памятную книжку-справочник для предстоящего путешествия.
«В научном отношении, пишет Пржевальский, я был достаточно подготовлен по занимаемому меня предмету: хорошо знал ботанику, орнитологию и пр.; при этом имел с собой большой запас разных книг»[21]. Научное оборудование было простое и состояло из термометра, компаса и маршрутных карт. Не было с собой даже барометра, и Пржевальский определял впоследствии высоты гор по разнице температур у подножия и на вершине. Единственно, чего было вдоволь, это дроби и пороху. Одной только дроби он имел с собой четыре пуда.
Одно омрачало настроение путешественника. Роберт Кехер, которого Пржевальский взял из Варшавы в качестве препаратора, отказался разделить планы товарища. И когда Пржевальский объявил, что едет на Амур, немец решительно заявил: «Нет, я и так далеко заехал, дальше не поеду!» Причиной такого упорства была некая Амалия, по которой Керхер все время тосковал, вызывая раздражение партнера. «Лишившись неожиданно спутника, вспоминал Николай Михайлович, я был этим огорчен, но тут случайно зашел ко мне из штаба Ягунов, только что поступивший в топографы. Мы разговорились. Ягунов настолько понравился мне, что я предложил ему ехать со мной на Уссури; тот согласился. Кроме того, с нами отправился Николаев».
Восторженное настроение, в котором находился молодой исследователь, отразилось в следующем письме: «Через 3 дня, то есть 26 мая, я еду на Амур, потом на реку Уссури, озеро Ханка и на берега Великого океана к границам Кореи. Вообще экспедиция великолепная. Я рад до безумия! Главное, что я один и могу свободно располагать своим временем, местопребыванием и занятиями. Да, мне выпала завидная доля и трудная обязанность исследовать местности, в большей части которых еще не ступала нога европейца».
По сравнению с более поздними грандиозными по своему масштабу и результатам экспедициями Пржевальского его первое путешествие по Уссурийскому краю можно назвать «пробой пера», и биографы обычно не заостряют на нем внимание. Однако именно оно заложило основу и структуру всех его последующих экспедиций, поэтому в этой книге я остановлюсь на нем подробнее. Кроме того, нам представляется великолепная возможность посмотреть на Уссурийский край метким и неравнодушным взглядом нашего героя.
В первой главе описания своего четвертого путешествия в Центральную Азию Пржевальский писал: «Путешественнику-новичку необходимо сперва испробовать свои силы на небольшой и не особенно трудной экспедиции, какой для меня было путешествие в Уссурийском крае в 1867, 68 и 69 гг., дабы приобресть некоторую опытность и потом уже пускаться в более крупное предприятие»[22].
Он не был первым путешественником по Уссурийскому краю, но он по праву может считаться первым исследователем, давшим всестороннее описание этой неизученной тогда обширной области.
Первым русским путешественником, поднявшимся в 1855 году вверх по Уссури на 130 км (до устья реки Хора), был К. И. Максимович. Первое же обстоятельное географическое исследование Уссури произвел М. И. Венюков в 1858 году. Поднявшись вверх по Уссури до устья реки Сунгачи, Венюков оставил в стороне бассейн озера Ханка и направился далее вверх по Уссури, затем по реке Лифудин и ее притокам к гавани Владимира. Но обстоятельства не позволили Венюкову дойти до гавани, находящейся от него только в 35 км; он вынужден был вернуться. Путешествие Венюкова, продолжавшееся два месяца, было описано им в статье «Обозрение реки Уссури».
В 1859 году, по поручению Сибирского отдела Географического общества, долину Уссури исследовали ботаник Р. К. Маак и этнограф Брылкин. Они поднялись вверх по Уссури, далее по реке Сунгачи к посту на озере Ханка, который и был конечным пунктом экспедиции. Путешествие Маака и Брылкина продолжалось четыре месяца.
В 1860 году К. И. Максимович снова командируется Ботаническим садом в Уссурийский край. На этот раз он поднялся по Уссури до реки Фудзи, а затем перевалил через хребет, вышел к заливу Владимира, откуда на пароходе отправился в Посьет.
Геолог и ботаник Ф. Б. Шмидт, занимаясь изучением долины Амура и острова Сахалина, посетил в 1861 году Уссурийский край; он пересек его с юга на север от Владивостока до Хабаровска (вверх по Суйфуну к озеру Ханка, и далее вниз по Сунгаче к Уссури). Путешествие Шмидта в пределах Уссурийского края продолжалось около четырех месяцев.
В 18591863 годах в Уссурийском крае путешествовал капитан корпуса лесничих А. Ф. Будищев, давший в результате путешествия описание лесов Приморской области, напечатанное в 1867 г. в «Записках Сибирского отдела Географического общества».
В 18631864 годах Уссурийский край посетил горный инженер И. А. Лопатин, изучивший месторождения каменного угля на реке Суйфуне. В это же время горный инженер Н. П. Аносов посетил Сихотэ-Алинь и озеро Ханка. Из предшественников Пржевальского, изучавших с той или иной точки зрения Уссурийский край, достойны упоминания также натуралист Г. И. Радде, занимавшийся изучением млекопитающих и птиц Дальнего Востока, и штабс-капитан Г. П. Гельмерсен, пополнивший своими съемками картографические материалы по Уссурийскому краю и собравший ценные географические сведения.
«Дорог и памятен для каждого человека тот день, в который осуществляются его заветные стремления, когда после долгих препятствий он видит, наконец, достижение цели, давно желанной. Таким незабвенным днем было для меня 26 мая 1867 года, когда, получив служебную командировку в Уссурийский край и наскоро запасшись всем необходимым для предстоящего путешествия, я выехал из Иркутска по дороге, ведущей к озеру Байкалу и далее через все Забайкалье к Амуру»[23] такими словами начинает Пржевальский книгу о своем первом путешествии, которую, как и всю свою экспедицию, великий путешественник посвятил своей горячо любимой матери.
На Байкале в это вермя уже существовало пароходное сообщение: «Летнее сообщение через Байкал производилось в то время двумя частными купеческими пароходами, которые возили пассажиров и грузы товаров (оба эти парохода погибли осенью 1869 года). Пристанями для всех пароходов служили: на западном берегу озера селение Лиственничное, лежащее у истока р. Ангары, а на восточном Посольское, расстояние между которыми около 90 верст».[24] Как подмечает Пржевальский, кроме водного сообщения через Байкал, вокруг южной оконечности озера существовало еще сухопутное почтовое, по Кругобайкальской дороге, устроенной за несколько лет до начала путешествия. Впрочем, летом по этой дороге почти никто не ездил, так как пароходное сообщение все находили более удобным.
«Миновав небольшое шестидесятиверстное расстояние между Иркутском и Байкалом, я вскоре увидел перед собой громадную водную гладь этого озера, обставленного высокими горами, на вершине которых еще виднелся, местами лежащий, снег». Переправившись через Байкал, путешественники дальше пустились в путь на «лихой тройке» и так преодолели почти тысячу верст забайкальской степи до селения Сретенское на р. Шилке, где начиналось пароходное сообщение с Амуром. Острый взгляд путешественника подмечал и рельеф местности, и виды цветущих растений, и встречавшихся по дороге людей, их привычки, одежду, предпочтения в еде.
«Местность на всем вышеозначенном протяжении носит вообще гористый характер, то дикий и угрюмый там, где горы покрыты дремучими, преимущественно хвойными лесами, то более смягченный там, где расстилаются безлесные степные пространства. Последние преобладают в восточной части Забайкалья по Ингоде, Аргуни и, наконец, по Шилке. В таких степных местностях, представляющих на каждом шагу превосходные пастбища, весьма обширно развито всякое скотоводство как у наших русских крестьян и казаков, так и у кочевых инородцев бурят, известных в здешних местах под именем братских. Однако Забайкалье произвело на меня не совсем благоприятное впечатление. Суровый континентальный климат этой части Азии давал вполне знать о себе, и, несмотря на конец мая, по ночам бывало так холодно, что я едва мог согреваться в полушубке, а на рассвете 30-го числа этого месяца (мая. О. П.) даже появился небольшой мороз, и земля, по низменным местам, покрылась инеем. Растительная жизнь также еще мало была развита: деревья и кустарники не вполне развернули свои листья, а трава на песчаной и частью глинистой почве степей едва поднималась на вершок [4,4 см] и почти вовсе не прикрывала грязносерого грунта. С большей отрадой останавливался взор только на плодородных долинах рек Селенги, Уды, Кыргылея и др., которые уже были покрыты яркой зеленью и пестрым ковром весенних цветов, преимущественно лютика и синего касатика. Даже птиц по дороге встречалось сравнительно немного, так как время весенного пролета уже прошло, а оставшиеся по большей части сидели на яйцах. Только кой-где важно расхаживал одинокий журавль или бегали небольшие стада дроф, а на озерах плавали утки различных пород. Иногда раздавался звонкий голос лебедя-кликуна, между тем как знакомый европейский певец жаворонок заливался в вышине своей звонкой трелью и сильно оживлял ею безмолвные степи.
С перевалом за Яблонный хребет, главный кряж которого проходит недалеко от областного города Читы и имеет здесь до 4000 футов (1220 м. О. П.) абсолютной высоты, характер местности несколько изменился: она сделалась более открытой, степной. Вместе с тем и сам климат стал как будто теплее, так что на живописных берегах Ингоды уже были в полном цвету боярка, шиповник, черемуха, яблоня, а по лугам красовались касатик, лютик, лапчатка, одуванчик, первоцвет и другие весенние цветы»
Просто удивительно, с какой ласковой поэтичностью и одновременно научной точностью этот могучий человек описывает природу края!
Ну и конечно, страстный охотник Пржевальский никак не мог не пройти мимо повадок местных животных и особенностей охоты на них: «Из животного царства характерным явлением этой степной части Забайкалья служат байбаки, или, по-местному, тарабаганы (Arctomys bobac), небольшие зверьки из отряда грызунов, живущие в норках, устраиваемых под землей. Впрочем, большую часть дня, в особенности утро и вечер, эти зверьки проводят на поверхности земли, добывая себе пищу или просто греясь на солнце возле своих нор, от которых никогда не удаляются на большое расстояние. Застигнутый врасплох, тарабаган пускается бежать, что есть духу, к своей норе и останавливается только у ее отверстия, где уже считает себя вполне безопасным. Если предмет, возбудивший его страх, например, человек или собака, находится еще не слишком близко, то, будучи крайне любопытен, этот зверек обыкновенно не прячется в нору, но с удивлением рассматривает своего неприятеля.
Часто он становится при этом на задние лапы и подпускает к себе человека шагов на сто, так что убить его в подобном положении пулей из штуцера для хорошего стрелка довольно легко. Однако, будучи даже смертельно ранен, тарабаган все еще успеет заползти в свою нору, откуда уже его нельзя иначе достать, как откапывая. Мне самому во время проезда случилось убить несколько тарабаганов, но я не взял ни одного из них, так как не имел ни времени, ни охоты заняться откапыванием норы».
Милые сердцу путешественника охотничьи обычаи тем не менее не заслоняли основной цели. Прибыв в Сретенское, Пржевальский с той же прилежностью описывает особенности амурского судоходства:
«Нужно заметить, что Сретенск есть крайний пункт, откуда отправляются пароходы, плавающие по Амуру. Выше этого места они могут подниматься не более как верст на сто до г. Нерчинска и то лишь при большой воде. В тех видах, что Сретенск есть крайний пункт амурского пароходства, здесь устроена гавань для починки и зимовки пароходов. Впрочем, большая часть этих пароходов зимует в г. Николаевске, а в Сретенске остается не более двух или трех. Вообще все водное сообщение по Амуру производится в настоящее время 12 казенными (в том числе два парохода ходят собственно по реке Уссури и озеру Ханка) и 5 частными пароходами; кроме того, здесь есть еще 4 парохода телеграфного и 3 инженерного ведомства, так что всего 24 паровых судна».
Пароходное сообщение было нерегулярным, так как Шилка в этом месте быстра, камениста, но мелка, и пароходам случалось получать пробоину. Это и случилось с судном, на котором отбыл путешественник. Понимая, что ремонт может затянуться, Пржевальский нанял лодку и вместе со спутниками отправился вниз по реке самостоятельно.
«Вскоре мы прибыли в казачью станицу Горбицу, откуда до слияния Шилки с Аргунью тянется на протяжении двухсот верст пустынное, ненаселенное место. Для поддержания почтового сообщения здесь расположено только семь одиноких почтовых домиков, известных по всему Амуру и Забайкалью под метким именем семи смертных грехов. Действительно, эти станции вполне заслуживают такого названия по тем всевозможным неприятностям, которые встречает здесь зимой каждый проезжающий как относительно помещения, так и относительно почтовых лошадей, содержимых крайне небрежно и едва способных волочить свои собственные ноги, а не возить путников.