Входили в Думу князья Глинские и князья Черкасские знатные выходцы из‐за рубежа, родня государей. Князья Глинские вели свой род от знаменитого ордынского правителя Мамая. В начале XVI века они перебежали в Московское государство, где Василий III с радостью принял знатных выходцев. В 1526 году он женился на княжне Елене Глинской, которая стала матерью Ивана Грозного. По родству с царем эта фамилия занимала одно из первых мест. Князья Черкасские, выходцы из Кабарды, вошли в Думу и также заняли первые места по родству с другой государыней второй супругой Ивана Грозного, княжной Марией Темрюковной.
Третим чином Думы являлись думные дворяне. Во второй половине XVI века это были, в основном, малознатные любимцы Ивана Грозного. Таковы опричный палач Малюта Скуратов (прозвище Григория Лукьяновича Бельского) и его племянник Богдан Яковлевич Бельский, фаворит последних лет царствования Ивана, впоследствии окольничий и боярин. Известны и другие птенцы этого гнезда: печатник Роман Алферьев, казначей Игнатий Татищев, Василий Зюзин, Михаил Безнин, Деменша Черемисинов и другие. Они не могли тягаться по родовитости ни со старомосковскими боярами, ни с князьями, однако принадлежали к служилым родам, а некоторые из них к весьма древним (так, Татищев был потомком смоленских Рюриковичей, утративших свой титул).
Боярская дума являлась одновременно главным распорядительным органом и законосовещательным учреждением. Часто встречающаяся формула «царь указал, а бояре приговорили» обозначает совместное государственное творчество государя и членов Думы. Однако роль бояр и окольничих не ограничивалась заседаниями. Для решения конкретных вопросов создавались особые боярские комиссии (такова, например, комиссия боярина князя В. И. Шуйского, расследовавшая обстоятельства смерти царевича Дмитрия и восстания горожан в Угличе в 1591 году). Бояре вели дипломатические переговоры, участвовали в приемах послов, ездили с посольскими миссиями. Из членов Боярской думы назначались командующие полками в походах. Думцев посылали наместниками и воеводами в крупнейшие города или на окраины (Великий Новгород, Смоленск, Казань, Астрахань, Тобольск и др.).
При этом участие в управлении Думы и ее членов было текущим, оно определялось необходимостью и решениями царя и бояр, находившихся у руля управления страной. Регламента работы Боярской думы, графика и протоколов ее заседаний не существовало.
Итак, бояре являлись крупнейшими администраторами, трудившимися во всех сферах государственной жизни. Энергичные не только в исполнении государевой воли, но и в достижениях собственных целей, готовые локтями толкаться у царского стола и трона, были ли московские аристократы способны на что-то большее, нежели драка за чины, награды и вотчины?
Волки или овцы?
Вопрос о политических амбициях боярства имеет долгую историю и большое значение.
По мнению корифеев российской исторической науки Василия Осиповича Ключевского и Сергея Федоровича Платонова, княжеско-боярская аристократия такие амбиции имела. Их основанием были старинные владельческие права потомков Гедимина и Рюрика.
Объединение Великороссии, сообщив великому князю московскому значение всеземского национального государя, и собранным под его рукой местным правителям внушило идею всеземского правительственного класса,
писал Ключевский. По мысли С. Ф. Платонова, на борьбу с политическими притязаниями бояр на власть была направлена опричнина, результатом которой стал «полный разгром удельной аристократии».
Советские ученые, работавшие во времена Сталина, логично вывели из этих размышлений положение о боярах-изменниках, сопротивлявшихся прогрессивной централизации и стремившихся вернуть страну к временам феодальной раздробленности.
Против такого взгляда на боярство резко выступил выдающийся специалист по истории средневековой России академик Степан Борисович Веселовский. Его точку зрения поддержали А. А. Зимин и В. Б. Кобрин. Было установлено, что бояре не могли быть заинтересованы в раздроблении страны, так как их земельные владения находились в разных уездах, далеко за пределами бывших родовых княжеств. Более того, в границах этих княжеств многие сильно разросшиеся семьи уже не могли уместиться. Владели бояре не только вотчинами (наследственными владениями), но и крупными поместьями (землями, полученными от государя за службу и при условии службы). Активное участие бояр в деятельности, направленной на централизацию, заставляет подозревать в них коллектив самоубийц иначе зачем боярам действовать против своих интересов? Следовательно, бояре не стремились вернуться к временам удельной Руси и отменить объединительные процессы.
Но вопрос о политической роли боярства этим не ограничивается. Было ли участие бояр и других приближенных Ивана IV в правительственной деятельности 15401550‐х годов («реформы Избранной рады») узурпацией власти либо все оставалось в рамках традиций? Какова роль царского окружения в правительственной политике тех лет? Насколько достоверны сообщения о заговорах против Ивана Грозного? К сожалению, на эти вопросы нет ответа из‐за специфики исторических источников. Они все в той или иной степени ангажированы. О конфликтах, мятежах и крамоле бояр, властных притязаниях элиты сообщают летописи, описи царского архива, сочинения Ивана Грозного. Они передают взгляд царя. Сведения о заговорах сообщают иностранцы, однако их свидетельствам полностью доверять нельзя. Резко отрицал вину боярства князь Андрей Курбский. Представитель и идеолог правящей верхушки, он изобразил бояр невинными жертвами тирана. Даже если Курбский и знал о заговорах (или сам в чем-то подобном участвовал), вряд ли он написал бы о них, противореча собственной концепции.
Таким образом, вопрос о политической активности боярства, ее направленности и пределах не решен. Придется прибегнуть к общим рассуждениям. Известно о столкновениях внутри правящей элиты и конфликтах ее представителей с монархом, результатом чего были случаи бегства за границу (успешного и не очень) или опалы. Такие прецеденты не раз случались до Ивана Грозного, при его деде, отце и в эпоху боярского правления. Представляется, что эти случаи являются частью борьбы придворных кланов (партий), связанных общими интересами и родством, а не противостоянием боярства монарху. Эта борьба не носила идеологический характер, а являлась столкновением за власть и проистекавшие от нее блага. Объектом притязаний был не трон, а место у трона; не прерогативы монарха, а властные привилегии. На этом пути пострадавшие лишались глаз, голов и свободы, а в лучшем случае мирского имени и интересов.
Московские бояре это не волки и не овцы, а, по определению А. А. Зимина, «свора голодных псов с крепкими зубами». Царь Иван топором и кнутом сумел привести «свору» к покорности. В иные времена «голодных псов» удавалось накормить досыта. Однако, как мы увидим в дальнейшем, без крепкой руки и в неспокойную пору они оживились и полезли в драку.
Дворяне и дети боярские
Боярство составляло верхушку служилого сословия, сформировавшегося в XV веке из «дворов» великого князя московского и удельных правителей. При Иване III самые знатные, богатые и влиятельные семейства военных слуг из разных территорий были объединены в Государев двор. Верхний слой Двора составляли думные чины; средний московское дворянство, однородцы боярских фамилий; нижний выборные дворяне, лучшие представители уездных (городовых) корпораций.
В боярских списках конца XVI века Двор перечисляется в следующем порядке: думные чины (бояре и окольничие), придворные чины (постельничий, стряпчий с ключом, ловчий, ясельничий), дьяки, стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские и дворяне выборные. Стольники и стряпчие относились к дворцовым чинам. Это были чаще всего молодые представители знатных фамилий, но некоторые задерживались в этом чине на всю жизнь. Они участвовали в придворных церемониях, но также могли исполнять военные и административные должности.
Категория дворян московских, происходивших в основном из младших ветвей княжеско-боярских фамилий, была образована правительством. В 1550 году Иван IV распорядился выделить под Москвой поместья для тысячи лучших представителей служилого сословия, чтобы те могли «быть готовыми в посылки». В науке ведется дискуссия о том, в какой мере этот указ был реализован, но очевидно, что лица, записанные в Тысячную книгу 1550 года, составили основной кадровый резерв правительства (в 15861587 годах был издан аналогичный указ о раздаче подмосковных поместий членам Государева двора). Иногда московские дворяне поднимались до думных чинов. Некоторые из них несли придворную службу (стольники, стряпчие, жильцы, ясельничие, сокольничие, ловчие). Они возглавляли войсковые соединения в чинах воевод и голов (младших офицеров), исполняли различные поручения, несли службу приставов при иностранных посланниках или опальных, направлялись за границу с поручениями. Московские чины представляли служилое сословие на земских соборах.
Общая численность московских дворян была невелика: согласно боярскому списку 15881589 годов 174 человека. В правление Бориса Годунова их число увеличилось до 200.
Следующей ступенью после московских дворян были выборные дворяне. Как правило, это было определенное число фамилий уездных служилых людей. Их положение было промежуточным. С одной стороны, выборные являлись нижним чином привилегированного Государева двора, а с другой высшим чином городовых служилых дворянских корпораций.
Городовые (вернее было бы их называть уездными или провинциальными) дворяне составили вторую по значимости категорию военно-служилого сословия. Она формируется в последней трети XVI века. Провинциальное дворянство образовалось из княжеских дворов удельной эпохи. В документах XVI столетия городовые дворяне чаще всего именуются детьми боярскими, что подчеркивает их младшее положение по отношению к боярству. Земли детей боярских находились в уездах, городские «осадные» дворы в уездных центрах.
Судьбы и происхождение отдельных городовых корпораций были различны. Например, новгородское дворянство на рубеже XVIXVII веков в основном представляло потомков землевладельцев, переведенных сюда из центральных уездов Иваном III после конфискации обширных вотчин новгородского боярства. Рязанские роды, напротив, восходили к местному боярству XIIIXV веков; эта корпорация была замкнутой, весьма уважаемой и сильной. Провинциальных дворян чаще всего именовали по тому уезду, где находились их вотчины: костромичи Писемские, галичане Котенины, рязанцы Вердеревские и т. д.
Особое положение занимали дворяне, служившие в пограничных городах-крепостях, активно отстраивавшихся в 15701590‐е годы на южном пограничье, между реками Десной и Цной. «Украинные» города[2], противостоявшие Дикому полю, являлись крепостями, выдвинутыми в плодородную, но опасную из‐за татарских и ногайских набегов степную полосу. Обеспечение служилых людей в южных уездах было делом трудным, как и само несение службы на рубежах. Поэтому правительство понижало планку требований к местным помещикам, «верстая» поместьями (наделяя землями) казаков, бывших холопов, посадских людей и даже крестьян.
Каждая из дворянских корпораций чины Государева двора и городовые дети боярские была связана внутри себя общим происхождением и родством, соседством земельных владений и городских дворов. Тесные связи между родовыми кланами приводили к тому, что возвышение одного служилого человека или семейства влекло за собой подъем по служебной лестнице его родичей. Но преодолеть границы между категориями внутри служилого сословия (Государев двор и городовое дворянство) было трудно. Едва ли не единственный шанс для возвышения давало родство с царской семьей. При Иване Грозном, однако, это было чревато. Когда распался его кратковременный брак с Анной Колтовской, ее родственники были репрессированы. Гораздо лучше устроились родичи цариц при первых Романовых Стрешневы, Милославские, Нарышкины, Апраксины, Лопухины, шагнувшие из городового дворянства сразу в боярство, а оттуда в знать XVIII столетия. Определенные перемены принесла с собой и Смута, за которой последовала демократизация высших слоев Государева двора (Думы и московского дворянства).
По сведениям военных документов 16311632 годов, в русском войске насчитывалось около 25 тысяч городовых дворян. Вероятно, в начале Смутного времени провинциальных служилых людей было меньше, но несущественно. Городовое дворянство являлось главным участником событий Смутного времени. Именно между представителями разных уездных корпораций и велись кровопролитные сражения гражданской войны начала XVII века, а претенденты на престол стремились перетянуть на свою сторону те или иные кланы. Впрочем, гражданская война потому и именуется братоубийственной, что по разные стороны баррикад в ней сражаются близкие родичи и даже родные братья. Известны такие случаи и в Смутное время.
Земля и служба
Военная служба и само существование потомственного служилого сословия всех категорий обеспечивались землевладением. Уложение о службе 15551556 годов уравняло в правах по отношению к службе наследственные владения (вотчины) и государевы пожалования (поместья).
По первому же требованию служилый человек был обязан явиться в поход «конно, людно и оружно». Уложение определяло, что с каждых 100 четвертей (четверть составляет немногим более 0,5 гектара) «доброй земли» (в одном поле) землевладелец был обязан выставить на смотр одного конного воина в полном вооружении, а в дальний поход «о дву конь». За исполнение норм Уложения выдавалось жалованье, за их перевыполнение премия, за неисполнение полагался штраф и даже конфискация поместья.
Средний дворянский поместный «оклад» составлял от 100 до 500 четвертей. Поместные оклады «московских чинов» и боярства были существенно больше. Московских и выборных дворян от 500 до 1000 четвертей, бояр от 1000 до 1500, хотя многие из них обладали вотчинами, сравнимыми с поместьями или превышавшими их по площади. Так, в 1613 году во владении московских бояр находились десятки тысяч четвертей вотчин и поместья: от 32 606 четвертей вотчинной земли главы Боярской думы князя Ф. И. Мстиславского до 1489 четвертей князя В. Т. Долгорукова, из которых 1300 поместье.
Назначенный дьяками поместный оклад еще не означал автоматической выдачи земель из казны. Поиски поместий или свободных земель для «придачи» составляли большую головную боль служилых людей. Другой проблемой являлось поддержание поместья в таком состоянии, чтобы с него можно было прокормиться и собраться на службу. Известны многочисленные случаи, когда дворяне «пустошили» поместья непомерными требованиями. Но бывали и другие землевладельцы, как, например, Федор Григорьевич Аминев, помещик Ореховского уезда. В челобитной, обращенной к главе шведской администрации Новгородской земли Я. Делагарди, он умолял вернуть ему поместье, отписанное на самого графа: