Здесь Бюленту разрешили делать всё, что он хотел в обмен на обещание не трогать ни одно другое место в особняке. И Бюлент пользовался этим разрашением как возможностью отомстить за необходимость не оставлять следы разрушений ни в одном другом месте особняка. В классе были маленькие столы для письма, на краях которых он вырезал собственные узоры с помощью нескольких утаённых отцовских инструментов для резьбы. Из экземпляров «Фигаро», регулярно приходивших к мадемуазель Де Куртон, были сделаны кораблики, кульки, корзинки, которые были развешаны на стенах, на колышках окон, на краю чёрной доски. Из старых книг, обложек для нот старшей сестры были вырезаны картинки и прикреплены на окна и на моря карты Европы на стене за дверью. Там был вырезанный зонтик, устремившийся в сторону океана, который словно отправился в путешествие в Америку, подхваченный ветром. Сломанные игрушки, порванные книги, которые каждый день собирали утром и вечером, одним лишь усилием Бюлента расползались по комнате, словно ожившие своенравные котята, не оставляя крошечного места, чтобы встать или сесть. Теперь у Бюлента появилось новое увлечение: он рисовал на стенах простым карандашом. Из его воображения появлялись то корабль, то верблюд, постепенно заполняя всё пространство стены. На стене, куда он мог дотянуться, места больше не осталось, поэтому уже два дня он думал о другой идее. Нихаль пока не разрешила, но у неё была такая привычка. Она сначала не разрешала, потом видела, что Бюлент послушался и больше не считала нужным возражать О! Как было бы хорошо! Бехлюль принёс ему коробку красок. В ней были все цвета и можно было бы раскрасить рисунки. Он собирался сделать верблюда красным: «Сестра, верблюд бывает красным, да?» Нихаль ещё не смягчилась. «Ты с ума сошёл?» говорила она и пока не сообщала о цвете верблюда.
В этой комнате проходила почти вся их жизнь. Проснувшись утром, они умывались, одевались, спускались с мадемуазель Де Куртон в столовую, пили кофе с молоком, в хорошую погоду примерно час гуляли в саду, Бюлент бегал с Беширом, Нихаль и мадемуазель сидели под большим каштаном, потом старая дева смотрела на маленькие часы, которые всегда висели у неё на шее, объявляла: «Время вышло!», и они шли в дом и поднимались в свою комнату.
Начинались уроки. Нихаль переводила небольшие отрывки «нравственных обязанностей», чтобы отец вечером их поправил, превращала в прозу «Эсфирь» Расина, писала письма по повседневным впоросам. Пока мадемуазель Де Куртон была занята с ней, Бюлент не мог вытащить ручку из чернильницы на другом конце письменного стола, чтобы заполнить постоянно отстававшую тетрадь глаголов. Иногда взгляд мадемуазель Де Куртон касался Бюлента и она резким голосом кричала: «Бюлент!» Наконец Бюлент, уставший от глагола, который он старательно записывал вплоть до формы повелительного наклонения во втором лице единственного числа, размещал между повелительным и сослагательным наклонением либо дворец из восьми-десяти кривых линий, либо цветочный горшок с чем-то, не похожим ни на один цветок.
Перерывы из-за Бюлента были чем-то вроде трофеев для Нихаль. Она ждала удобного случая, чтобы перевести дыхание после работы над восемью строками, начать долгий разговор, отталкиваясь от слова, встреченного на уроке или подбежать к окну и посмотреть на сад, пока мадемуазель Де Куртон вставала и убирала дворцы и цветочные горшки из тетради Бюлента. Наконец, урок Нихаль заканчивался и после десятиминутного перерыва начинался урок Бюлента.
Было решено, что когда мадемуазель Де Куртон занята с Бюлентом, Нихаль будет играть на фортепиано, шить или вышивать. Ей было разрешено в любое время переходить от фортепиано к шитью и от шитья к пяльцам, поскольку она не могла в течение получаса заниматься чем-то одним. Старая дева не смогла найти другого решения для этого мотылька.
Мадемуазель Де Куртон уже настолько привыкла, что Нихаль училась всему, ни на что не обращая внимания, ни на чём не состедоточиваясь, что не удивлялась, но не могла удержаться от изумления её успехами в игре на фортепиано. Нихаль, будто нечаянно, вдруг делала то, что может быть достигнуто длительными упражнениями для пальцев. Как скучную игру она прошла все этюды Черни. Теперь она учила «Ступень к Парнасу» Клементи, бросавшую в дрожь даже мадемуазель Де Куртон. Она с лёгкостью исполняла итальянскую музыку из опер Чимароза, Доницетти, Меркаданте, Россини, ноты которых приносил Аднан Бей, под удивлённые недоверчивые взгляды мадемуазель Де Куртон. Тогда старая дева сказала Аднан Бею: «Знаете, этого и за шесть лет нельзя было бы добиться. Но здесь нет ни моей, ни её заслуги. В пальцы девочки, должно быть, вселился дух Рубинштейна»
Идея, что художественный гений Рубинштейна вселился в пальцы Нихаль объясняла эту загадку музыки, как будто поясняя непонятную реальность для мадемуазель Де Куртон. Ей больше не нужно было искать другую причину.
Наконец, уроки заканчивались. Среди принесённых отцом нот была опера «Тангейзер» Вагнера, которую мадемуазель Де Куртон строго запретила и не разрешала исполнять. Нихаль же каждый день брала запретные ноты и хотела сыграть их на фортепиано в момент, когда Бюлент слишком разозлит гувернантку. Тогда мадемуазель Де Куртон забывала про Бюлента и подбегала к фортепиано: «Но, дитя моё, я вам тысячу раз говорила, что человеку нужны пальцы немца, чтобы сыграть это. Вы сломаете пальцы, а кроме того испортите идею, природу музыки. Представьте: буря сносит трубы, срывает черепицу, вырывает с корнем деревья, катит камни, представьте себе этот шум, сделайте из него музыку и это мосьё Вагнер!»
Она питала непримиримую враждебность к Вагнеру. Когда речь шла о мосьё Вагнере, казалось, что в венах благородной дочери Франции вскипала кровь и принижала гений немца.
Уроки больше не могли продолжаться, старая дева до обеда удалилась в свою комнату, и дети были вольны идти, куда хотели.
Нихаль шла к отцу. Аднан Бей находился внизу в кабинете, то и дело смотрел на часы и с нетерпением ждал утренних визитов дочери.
Ох! Какими радостными и счастливыми были часы, проведённые вместе! Она была привязана к отцу и эту страсть никогда нельзя было удовлетворить. Это была неутолимая потребность в любви, с каждой секундой крепнувшая у неё в душе. Рядом с отцом она становилась более избалованной, чем обычно, говорливой птичкой, озорным мотыльком. У неё был нескончаемый запас слов: она задавала один за другим вопросы отцу по поводу того, что было на уроках, что видела и слышала. Он без устали, с удовольствием, иногда улыбаясь какой-нибудь дьявольской и насмешливой идее Нихаль, вносившей немного задора в эти разговоры, становился ребёнком и между ними появлялось равенство в возрасте.
После обеда Аднан Бей уезжал в Стамбул. Если у детей не было долгой прогулки с мадемуазель Де Куртон, они бродили по особняку до возвращения Аднан Бея. Кухня Шакире Ханым была тем местом, где Нихаль особенно любила проводить время.
Эта кухня была устроена как игрушка на женской половине дома. Иногда Аднан Бею надоедали блюда повара, который долгие годы не нарушал привычного порядка, и он просил Шакире Ханым приготовить фаршированные мидии, татарский пирог или курицу по-черкесски. Это держали в секрете от Хаджи Неджипа, который несколько дней хмурился бы и не показывался на глаза Аднан Бею, если бы случайно узнал об этом.
Однажды он увидел ракушки от мидий и собрался уйти, говоря, что будет стыдно, если за сорок лет работы поваром он не сделал столько же фаршированных мидий, сколько Шакире Ханым.
У него и Шакире Ханым были постоянные разногласия. Когда он выдавал Шакире Ханым продукты из кладовой, обязательно возникали ссоры и Хаджи Неджип то и дело говорил: «Или сделайте кладовую снаружи, или вся кухня должна быть внутри».
Иногда эти ссоры становились настолько сильными, что муж Шакире Ханым, управляющий Сулейман Эфенди, считал необходимым выступить посредником для установления мира. Когда были такие ссоры, два человека в доме бывали довольны: Бюлент и Бешир Они даже помогали немного распалить обе стороны.
Когда Шакире Ханым просили что-то приготовить, Нихаль умоляла:
Тётушка! Подожди меня, ладно? Вместе приготовим.
Тогда Нихаль, Джемиле, Несрин и Шайесте, которая иногда приходила, чтобы отругать Несрин, но не спешила уходить, вертелись возле Шакире Ханым и превращали крошечную кухню в вавилонское столпотворение.
Это была солнечная комната с белым мраморным полом и увитыми плющом окнами в сад на втором этаже особняка, всегда очень чистая и вызывавшая чувство аппетита. Ккстрюли и сковороды, купленные в «Базар Алеманд», элегантные и изящные предметы, которые могли считаться вещами из гостиной, сияли чистотой в лучах солнца, проникавших сквозь зелень плюща. Нихаль проводила здесь, на этой симпатичной кухне, время среди людей, связь с которыми чувствовала всей душой, с фальшивыми ссорами, толкотнёй, смехом и чувствовала счастье, согревавшее её сердце.
Вечером она с нетерпением ждала возвращения отца и кричала с лестницы:
Отец! Сегодня я кое-что для Вас приготовила Спросите Шакире Ханым, они совсем не помогали.
В хорошую погода они с отцом выходили на вечерние прогулки. Мадемуазель Де Куртон проводила это время в саду особняка с романами Александра Дюма.
Не позволять молодым девушкам читать романы было для мадемуазель Де Куртон самым необходимым правилом воспитания, которое она очень строго применяла в отношении Нихаль.
Но у неё самой была сильная страсть к романам и особенно к Александру Дюма. Она посвящала романам всё время, которое могла освободить от любозательных вопросов Нихаль. Когда эта привычка вышла из-под контроля, что-то от Дюма и ему подобных оказало влияние на её жизнь и чувства. Романы словно одели на глаза старой девы очки, менявшие цвета. Она всегда видела жизнь, в которой получила долю лишь на обочине, через эти очки, обращалась к тому, что помнила из романов, чтобы понять встретившиеся ей лица, составить суждение о небольших событиях жизни, и делала выводы на основании сходства между ними. События жизни, которые не были похожи на страницу одного из романов, сразу опускались до уровня лжи, которой не нужно было придавать значения.
***
Когда вечером Нихаль сообщила, что Аднан Бей хотел видеть её, старая дева отнеслась с подозрением к первой за шесть лет просьбе о встрече. Она сразу подумала о том, в каком из романов можно найти пример. Она всё ещё думала, когда Аднан Бей запутанными речами о том, что его жизнь не может продолжаться в таких условиях, пытался привлечь старую деву на свою сторону. Наконец, идея женитьбы блеснула молнией перед среди мрака облаков этой речи и мадемуазель Де Куртон остановлась изумлённая, ошеломлённая, с полуоткрытым ртом. Ни в одном из романов она не смогла найти пример для этого случая, поэтому не поверила и, не в силах сдержаться, несмотря на груз официальных отношений с Аднан Беем, сказала: «Вы шутите!»
Осознав, что это страшная правда, старая дева не выдержала и вскочила на ноги со словами: «Но Нихаль! Это её убьёт, Вы понимаете?» Аднан Бей опустил глаза и не ответил, но она поняла, что ужасный крик о такой возможности не мог найти отклика у отца, сходившего с ума от головных болей у Нихаль. Наконец Аднан Бей сказал:
Нет. Вы заблуждаетесь. Вы не сумели внимательно изучить Нихаль, надо только принять некоторые меры предосторожности. Поэтому я обращаюсь к Вам
Ей было поручено важное задание. Она попыталась не согласиться, даже сказала, что сбежит из дома, чтобы не выполнять это задание. Потом вдруг подумала, что именно в это время Нихаль будет нуждаться в ней. Требовалось сердце, которое бы смягчило столкновение страшной реальности с хрупким телом, и это могло быть только её сердце.
Мадемуазель Де Куртон шаталась, когда выходила из комнаты Аднан Бея. Она сбежала от Нихаль до ужина, а когда смотрела на неё за столом, постоянно хотела плакать.
Она получила чёткое указание в тот же вечер непременно оповестить Нихаль. Когда Бюлент уснул, они тихо поговорили и это успокоило мадемуазель Де Куртон. Она сказала себе: «Возможно, её отец прав».
Она лишь сказала, что в дом придёт женщина, эта женщина будет сидеть за столом вместе со всеми, у неё будет своя комната и что эта женщина будет очень любить Нихаль. Та выслушала всё с полным хладнокровием, не проявила ни малейшего признака удивления, словно ничего нового не услышала. Её интересовали лишь некоторые детали: Где будет комната? Эта женщина красивее Нихаль? Что скажет отец? В какой комнате будет спать? Будет ли она заниматься Бюлентом? Бешир останется в распоряжении Нихаль, верно? Отец Она задала этот вопрос в самом конце Будет ли отец любить Нихаль как прежде?
Получив ответ на этот вопрос, Нихаль смотрела на Бюлента, который спал, улыбаясь, конечно, поездке в фаэтоне, за ещё не задёрнутой москитной сеткой, и думала, думала, думала. Наконец мадемуазель Де Куртон сказала:
Отец ждёт твоего разрешения и если ты позволишь, она придёт. Дитя моё, ты скажешь отцу завтра утром, не так ли?
Нихаль лишь слегка кивнув головой, сказав беззвучное «Да!», затем, оставшись одна, наклонилась над кроватью Бюлента и поцеловала лицо, счастливо улыбавшееся во сне, словно хотела надёжно закрепить эту счастливую улыбку, а потом в первый раз закрыла дверь между их и отцовской комнатой, словно поняла необходимость возведения стены.
***
Бехлюль Бей!
Нихаль Ханым!
Почему Вы отвечаете, не глядя на меня?
Бехлюль забрался на стул и пытался втиснуть фотографию в угол картины, висевшей на стене. Не поворачивая головы, он ответил Нихаль:
Разве мы не сердиты друг на друга?
Нихаль сказала со свойственным незлобливым детям стремлением к примирению:
А! Совсем забыла. Правда, мы были сердиты вчера вечером, верно? Я уйду, если хочешь.
Бехлюль спрыгнул со стула:
В раме нет зазоров. Если надавить сильнее, стекло разобьётся.
Он смотрел на стены, размахивая фотографией.
Куда её поместить? Нихаль, можно тебе кое-что сказать? Знаешь, почему ты не можешь сердиться на меня? Потому что не сможешь найти возможность для ссоры, если будешь сердита. Нужно помириться, чтобы снова поссориться.
Нихаль с улыбкой подвинула стул, с которого слез Бехлюль, и села:
Тут ты ошибаешься. Ты сегодня поедешь в Стамбул, верно? У меня к тебе столько поручений. Вот и хороший повод помириться
Бехлюль сразу отказал:
Невозможно, Нихаль, попроси другого. Эти мелочи меня утомляют. К тому же сегодня
Махнув рукой, он хотел объяснить, как у него много дел. Потом что-то пришло ему в голову:
Покажи-ка кошелёк, Нихаль, сколько у тебя денег?
Неуважительный вопрос
Как хочешь! Я бесплатно ни за что не берусь. Если у тебя дстаточно денег, чтобы мне одолжить, другое дело.
Нихаль вытащила из кармана кошелёк, открыла его, вытряхнула содержимое на юбку и сказала:
Если бы ты знал, сколько мне всего нужно Шёлк, раз; Бюлент разделил ножницы пополам и сделал себе кинжал на пояс, ножницы, два; Бешир давно просит малиновую феску с голубой кисточкой, нужно купить, три
Бехлюль повернулся и отошёл:
Я передумал. Вещи для Бешира попросите у другого. Где искать красную феску с голубой кисточкой? Нужно пойти в торговые ряды. К тому же у тебя нет денег, чтобы одолжить мне.