Розин голосок под конец задрожал, и доктор Алек тихонько вздохнул, глянув в опущенное личико, на котором отображалось смятение, каковое испытывают прямодушные люди, когда сомнениям случается впервые замутнить их веру и пошатнуть безгрешные представления, сохранившиеся с детских лет. Доктор этого ждал, понимая, что те вещи, которые Роза только сейчас начала замечать и теперь пытается, с подобающей скромностью, ему описать, давно уже стали явственными для более искушенного взгляда. Богатая наследница выглядела притягательно в глазах большинства молодых людей, которым доводилось с ней познакомиться. Да, они были неплохими людьми, но им, как почти и всем в наши дни, внушили представление, что девушки, наделенные красотой или богатством, попадают на рынок исключительно с целью купли-продажи.
Роза могла приобрести все, что ей заблагорассудится, ибо обладала обоими достоинствами, поэтому быстро обросла толпой поклонников, и каждый стремился завоевать желанную награду. Розу не приучили к мысли, что единственной целью и итогом женской жизни является подходящая партия, вот она и встревожилась, когда первая волна приятного возбуждения отхлынула и она поняла, что притягивает к ней прежде всего ее состояние.
Невозможно было не увидеть, не услышать и не понять этого по многозначительным взглядам, случайным словам, легким намекам: женское чутье проворнее, чем ум, улавливало корыстолюбие, которое омрачало для Розы многие нарождавшиеся дружбы. В ее глазах любовь была чувством священным, о ней и думать не полагалось, пока она не пришла, а далее ее надлежало принять с преклонением и хранить с верностью до конца дней. Понятно, что девушку коробило, когда о любви говорили с легкомыслием, а брак рассматривали как сделку, в ходе которой нужно торговаться, почти не думая о высоком долге, колоссальной ответственности и нежных радостях. Многое Розу озадачивало, и время от времени сомнения во всем том, во что она до сих пор верила и что принимала за истину, оставляли у нее ощущение, что она оказалась в море без компаса новый мир был совсем не похож на тот, в котором она жила раньше, новичка он одновременно и очаровывал, и страшил.
Доктор Алек уловил настроение своей племянницы и как мог постарался ее предостеречь, не нагружая слишком тяжким бременем житейской мудрости.
Для тех, кто тебя знает и любит, ты отнюдь не только наследница, а потому не смущайся, душа моя, и крепче держись за свою внутреннюю веру. Она мерило всего, а потому всего, в чем тебе чудится фальшь, следует на всякий случай избегать. Проверяй каждого встреченного человека, и я убежден, что совесть, чутье и опыт не позволят тебе допустить тяжелых ошибок. С этими словами доктор бережно обвил племянницу рукой за талию и бросил на нее полный доверия взгляд, сильно ее утешивший.
После короткой паузы Роза ответила, причем на губах ее заискрилась нежданная улыбка, а перчатку она поднесла к лицу, чтобы не выдать себя зардевшимися щеками:
Дядюшка, уж если полагается иметь кавалеров, хотелось бы, чтобы они были поинтереснее. О какой приязни и уважении может идти речь, когда некоторые из них ведут себя так, как ведут, а потом еще и считают, что женщина должна чувствовать себя польщенной, если они предлагают ей свою руку? Сердца вышли из моды, так что про них они даже и не упоминают.
Ага! Так вот в чем твоя беда! У нас завелись сердечные невзгоды! воскликнул доктор Алек, довольный тем, как Роза оживилась при переходе на эту тему, ибо он был в чем ранее признался брату не лишен романтических склонностей.
Роза опустила перчатку и взглянула на дядю с забавной смесью умиления и отвращения.
Дядя, это полный позор! Я и раньше тебе хотела рассказать, но мне было стыдно, потому что мне неприятно хвастаться такими вещами, как хвастаются некоторые другие девушки, да и истории такие нелепые, что вряд ли имеет смысл их тебе пересказывать. Впрочем, наверное, стоило это сделать, вдруг ты просто велишь мне составить хорошую партию тогда, понятное дело, придется повиноваться, добавила она, пытаясь изобразить покорность.
Конечно пересказывай. Разве я небрежно храню твои тайны, разве не даю тебе ценных советов, как положено образцовому опекуну? Тебе необходим конфидент, а кто подходит на эту роль лучше меня? спросил доктор, пригласительным жестом похлопав себя по жилетке.
Никто, так что я все тебе открою, кроме имен. Тут лучше поостеречься, потому что ты, боюсь, рассердишься: некоторые из них сильно мне докучают, начала Роза: ее очень радовала возможность излить дяде душу, ибо он в последнее время держался несколько отстраненно.
Как ты знаешь, мы люди довольно старомодные, и я не была готова к тому, чтобы выслушивать предложения руки справа и слева, днем и ночью, без предупреждения, после нескольких улыбок и любезных слов. Я думала, что это будет очень занятно и романтично, об азарте уж и не говорю, так ведь ничего подобного: вместо того чтобы плакать, я смеюсь; злюсь, а не радуюсь и очень быстро обо всем забываю. Ты представляешь, дядя, один уморительный юноша сделал мне предложение после полудюжины встреч. Впрочем, он в долгах как в шелках, этим, видимо, все и объясняется. И Роза сделала вид, что стряхивает с пальцев воображаемую грязь.
Я его знаю и ждал этого, заметил, поведя плечами, доктор.
Ты все знаешь и видишь! Так, наверное, продолжать не имеет смысла?
Нет, продолжай! Кто еще? Я даже и не догадываюсь.
Ну, еще один встал на колени в оранжерее у миссис Ван и начал мужественно изливать передо мной свою страсть а в ноги ему то и дело впивались колючки большого кактуса. На нас набрела Китти, мы с ней не удержались и рассмеялись с тех пор он меня терпеть не может.
Приятно было послушать хохот доктора, и Роза к нему присоединилась относиться к этим эпизодам серьезно она не могла, поскольку никакие искренние чувства не искупали их абсурдности.
Еще один осыпал меня ворохами стихов, и все это было столь байронично, что я уже пожалела, что волосы у меня не рыжие, а звать меня не Бетси-Энн[12]. Стихи я сожгла, так что увидеть их тебе не удастся, а он, бедолага, теперь утешается в обществе Эммы. Но хуже всего был другой он ухаживал прилюдно и почему-то решил сделать мне предложение посреди танца. Я редко танцую круговые танцы, разве что с нашими мальчиками, но в тот вечер не уклонилась, потому что девушки дразнили меня ханжой. Я теперь не против такого прозвища, оно мне вполне подходит, я заслужила подобную участь.
И это все? спросил дядя, принимая «свирепый» вид (чего Роза и боялась) при мысли о том, что любимая его девочка вынуждена была выслушивать признания, вращаясь в танце вокруг партнера.
Был еще один, но о нем я рассказывать не буду, потому что знаю: он говорил искренне и действительно страдал, хотя я старалась обойтись с ним как можно добрее. Для меня эти вещи пока в новинку, и я очень за него переживала, а к любви его отношусь с трепетным уважением.
На последних словах голос Розы понизился почти до шепота, а доктор Алек нагнул голову, как будто невольно отдавая салют товарищу по несчастью. После этого он встал и произнес, пристально вглядываясь в личико, которое приподнял к себе, подведя палец под подбородок:
Хочешь продолжать так же еще три месяца?
Я дам ответ первого января, дядя.
Отлично. Оставайся на верном курсе, мой маленький капитан, а если увидишь, что впереди бушует буря, зови старшего помощника.
Разумеется, сэр. Я так и сделаю.
Глава 5
Прекрасный Принц
Старая перчатка лежала, забытая, на полу, Роза сидела задумавшись, но вот в коридоре раздались стремительные шаги и приятное пение, которое звучало все ближе.
пропела Роза, когда голос умолк и в дверь постучали.
С добрым утром, Розамунда, вот твои письма, а также твой верный слуга, готовый выполнить любое твое поручение, приветствовал ее Чарли, входя; он, как обычно, выглядел опрятно, жизнерадостно и беспечно.
Спасибо. Поручений не будет, вот разве что попрошу тебя отправить ответы, если какие из писем их требуют; так что подожди немного, Принц.
И Роза принялась вскрывать записки, которые он бросил ей на колени.
Ха! Что вижу я? Затмись, мой взор! воскликнул Чарли, мелодраматическим жестом указывая на перчатку, как и многие опытные актеры-любители, он с удовольствием включал театральные реплики в обыденную речь.
Дядя оставил.
Ну, тогда ладно. Уж я решил, что был соперник здесь. Чарли подобрал перчатку и, забавляясь, напялил ее на головку маленькой Психеи, украшавшей каминную полку, по ходу дела он негромко напевал еще один куплет старинной песенки:
Роза читала письма, время от времени возвращаясь мыслями к разговору с дядей, равно как и к иным предметам, о которых ей напомнили гость и его песенка.
В течение трех проведенных дома месяцев с этим кузеном она виделась чаще, чем с остальными, судя по всему, у него единственного имелся досуг для того, чтобы «поиграть с Розой», как они это называли много лет назад. Другие мальчики трудились, даже маленький Джейми посвящал многие часы, предназначенные для игр, мужественным борениям с латинской грамматикой, злым гением его юной жизни. У доктора Алека за долгое отсутствие накопилось много дел; Фиби неустанно занималась музыкой, а бабушка Биби по-прежнему надзирала за хозяйством. Вот и вышло, причем вполне естественным образом, что Чарли постоянно увивался поблизости, с письмами, сообщениями, новостями и приятными планами. Он помогал Розе делать наброски, ездил с нею верхом, пел для нее и даже сопровождал на все увеселения, ибо тетушка Клара, самая жизнелюбивая из всех сестер, неизменно выполняла роль дуэньи.
Все это было чрезвычайно приятно, однако Роза все чаще и чаще задумывалась о том, что Чарли надо бы по примеру кузенов найти себе другие занятия и не превращать заботы о кузине в дело всей своей жизни. В семье давно привыкли к его самовлюбленности, и остальные мальчики в едином заблуждении полагали, что он имеет право на все лучшее, потому что для них он оставался Принцем, зеницей их очей, человеком, который обязательно покроет славой их общее имя. Как именно, никто толком не знал, ибо, будучи человеком безусловно одаренным, Принц не обладал особыми склонностями или умениями, и старшие начали уже покачивать головой, поскольку пока все ограничивалось посулами и прожектами, а время действовать так и не наступало.
Роза все это видела, и ей очень хотелось вдохновить блистательного кузена на подлинно мужской поступок, который поможет ему завоевать не только уважение, но и восхищение. Вот только задача была не из легких, потому что, хотя он и выслушивал ее с неподдельным добродушием и признавал все свои недостатки с обезоруживающей откровенностью, у него всегда находились объяснения, поводы или отговорки, и уже через пять минут он перехватывал нить разговора, вынуждая ее замолчать, но не передумать.
Кроме всего прочего, в последнее время она начала замечать за ним уверенность в том, что мысли ее и время принадлежат ему безраздельно, и посягательства любого другого вызывали у него нескрываемую досаду. Розу это нервировало, наводило на мысль, что кузен неправильно трактует ее приязнь и стремление помочь, тем более что тетя Клара перетолковывала ее поступки на свой лад, настойчиво твердя, что Роза должна «использовать свое влияние на милого мальчика», притом что любое другое вмешательство любящая мать решительно пресекала. Розу это тревожило, ей казалось, что она попала в западню: да, она твердо знала, что Чарли самый обаятельный из всех ее кузенов, но не готова была к тому, чтобы на нее предъявляли подобные права, тем более что другие, зачастую куда более симпатичные ей мужчины тоже искали ее расположения, но без подобной настырности.
Такие вот мысли роились у нее в голове, пока она читала письма; мысли эти невольно проявились в последующей беседе.
Одни приглашения, а мне сейчас некогда на них отвечать, иначе я никогда не закончу, сказала Роза и вновь взялась за дело.
Давай я тебе помогу. Готов делать, что скажешь, только распорядись. Обзаведись секретарем ты быстро поймешь, как это удобно, предложил Чарли, который готов был выполнять любые поручения и давно уже освоился в Розином уголке.
С подарками я лучше сама разберусь, но если хочешь, можешь помочь мне с письмами. На все, кроме двух-трех, нужно просто ответить, что я сожалею. Зачитывай мне имена, я буду говорить, кому что писать.
Слушаюсь и повинуюсь. И пусть не говорят, что я «легкомысленный бездельник»!
И Чарли с готовностью уселся за стол, ибо часы, проведенные в маленькой комнатке, казались ему лучше и счастливее других.
Порядок главное, что есть в раю, и здесь безупречный порядок, а вот бумаги я не вижу, добавил Чарли, открывая ящик стола и с любопытством рассматривая его содержимое.
Посмотри в правом ящике: с лиловой монограммой для записок, обыкновенная для деловых писем. Я сейчас тебе все покажу, сказала Роза, пытаясь решить, кому достанется кружевной носовой платочек, Ариадне или Эмме.
Ах, беспечная! А если я открою не тот ящик и обнаружу в нем приметы твоих сердечных тайн? не унимался новоявленный секретарь, перебирая листы тонкой бумаги с чисто мужским безразличием к порядку.
У меня их нет, чистосердечно призналась Роза.
Как, ни одной безрассудной записки, ни одной незабвенной миниатюры, увядшего цветочка, ничего в таком духе? Поверить не могу, кузина! И Чарли недоверчиво покачал головой.
Если бы они у меня и были, я бы уж точно не стала их тебе показывать, бессовестный! Да, в столе лежит несколько сувениров, но ничего особенно интересного или сентиментального.
Как бы я хотел взглянуть! Впрочем, у меня никогда не хватит духу попросить, заметил Чарли, вперяя в полуоткрытый ящик чрезвычайно зоркий взгляд.
Смотри сколько хочешь, но вряд ли обнаружишь что-то интересное, соглядатай. Левый нижний ящик, в котором торчит ключ.
«О благодетельный ангел, как мне тебя отблагодарить? Какого трепета исполнен этот изумительный миг!» И, процитировав «Удольфские тайны»[14], Чарли трагедийным жестом повернул ключ и вытянул ящик. Семь прядей волос в коробочке, все светлые, «соломенного цвета, оранжево-пламенная, натурально-пурпурная, ярко-желтая, как червонец французского чекана»[15], по словам Шекспира. Выглядят знакомо, полагаю, мне ведомо, с каких голов они срезаны.
Да, каждый из вас дал мне по прядке на прощание, и они вместе со мною объехали в этой коробочке весь свет.
Жаль, что головы не последовали за ними. А вот уморительный янтарный божок, в спину ему вставлено золотое кольцо, и дыхание его благовонно, продолжал Чарли, понюхав носик флакона с духами.
Давний подарок дяди, который мне очень дорог.
А вот это уже подозрительно! Мужской перстень, на камне вырезан лотос, к перстню приложено письмо. Спрашиваю, содрогаясь: кто, где, когда?
Подарок ко дню рождения от одного джентльмена в Калькутте.
Какое облегчение! То был мой родитель?
Да ну тебя! Да, разумеется, и он делал все, чтобы я получила удовольствие от своего визита. Было бы здорово, если бы и ты съездил его навестить, как подобает хорошему сыну, вместо того чтобы здесь прохлаждаться.
Вот и дядя Мак постоянно это твердит, но меня никакими нотациями не загонишь под ярмо, пока я от души не натешусь жизнью, строптиво пробормотал Чарли.