Домна Павловна стояла торжественно посреди комнаты.
Вокруг нее ходил Забежкин и говорил:
Да-с, Домна Павловна, чувство Давеча я, Домна Павловна, опоздал на службу, размечтался на разные разности, а когда пришел, Иван Нажмудинович ужасно так строго на меня посмотрел. Я сел и работать не могу. Сижу и на книжке де и не рисую. А Иван Нажмудинович галочки сосчитал (у нас, Домна Павловна, всегда, кто опоздал, галочку насупротив фамилии пишут), так Иван Нажмудинович и говорит: «Шесть галочек насупротив фамилии Забежкин Это не поперли бы его по сокращению штатов»
А пущай! сказала Домна Павловна. И так хватит.
Венчанье Домна Павловна назначила через неделю.
7
В тот день, когда телеграфист собрал в узлы свои вещи и сказал: «Не поминайте лихом, Домна Павловна, завтра я съеду», в тот день все погибло. Ночью Забежкин сидел на кровати перед Домной Павловной и говорил:
Мне, Домна Павловна, счастье с трудом дается. Иные очень просто и в Америку ездят, и комнаты внаймы берут, а я, Домна Павловна Да вот, не пойди я тогда за прохожим, ничего бы и не было. И вас бы, Домна Павловна, не видеть мне, как ушей своих А тут прохожий. Объявление. Девицам не тревожиться. Хе-хе, плюха-то какая девицам, Домна Павловна!
Ну, спи, спи! строго сказала Домна Павловна. Поговорил и спи.
Нет, сказал Забежкин, поднимаясь, не могу я спать, у меня, Домна Павловна, грудь рвет. Порыв Вот я, Домна Павловна, мысль думаю Вот коза, скажем, Домна Павловна, такого счастья не может чувствовать
А?
Коза, я говорю, Домна Павловна, не может ощущать такого счастья. Что ж коза? Коза дура. Коза и есть коза. Ей бы, дуре, только траву жрать. У ней и запросов никаких нету. Ну, пусти ее на Невский срамота выйдет, недоразумение А человек, Домна Павловна, все-таки запросы имеет. Вот, скажем, меня взять. Давеча иду по Невскому тыква в окне. Зайду, думаю, узнаю, какая цена той тыкве. И зашел. И все-таки человеком себя чувствуешь. А что ж коза, Домна Павловна? Вот хоть бы и Машку нашу взять дура, дура и есть. Человек и ударить козу может, и бить даже может, и перед законом ответственности не несет чист как стеклышко.
Домна Павловна села.
Какая коза, сказала она, иная коза при случае и забодать может человека.
А человек, Домна Павловна, козу палкой, палкой по башке по козлиной.
Ну и коза, коза может молока не дать, как телеграфисту давеча.
Как телеграфисту? испугался Забежкин. Да чего ж он ходит туда? Да как же это коза может молока не дать, ежели она дойная?
А так и не даст!
Ну, уж это пустяки, Домна Павловна, сказал Забежкин, расхаживая по комнате. Это уж Что ж это? Это бунт выходит.
Домна Павловна тоже встала.
Что ж это? сказал Забежкин. Да ведь это же, Домна Павловна, вы про революцию говорите А вдруг да когда-нибудь, Домна Павловна, животные революцию объявят? Козы, например, или коровы, которые дойные. А? Ведь может же такое быть когда-нибудь? Начнешь их доить, а они бодаются, копытами по животам бьют. И Машка наша может копытами А ведь Машка наша, Домна Павловна, забодать, например, Ивана Нажмудиныча может?
И очень просто, сказала Домна Павловна.
А ежели, Домна Павловна, не Иван Нажмудиныча забодает Машка, а комиссара, товарища Нюшкина? Товарищ Нюшкин из мотора выходит, Арсений дверку перед ним пожалуйте, дескать, товарищ Нюшкин, а коза Машка, спрятавшись, за дверкой стоит. Товарищ Нюшкин шаг, и она подойдет да и тырк его в живот, по глупости.
Очень просто, сказала Домна Павловна.
Ну, тут народ стекается. Конторщики. А товарищ Нюшкин очень даже рассердится. «Чья, скажет, это коза меня забодала?» А Иван Нажмудиныч уж тут, задом вертит. «Это коза, скажет, Забежкина. У него, скажет, кроме того, насупротив фамилии шесть галочек». «А, Забежкина, скажет товарищ комиссар, ну так уволен он по сокращению штатов». И баста.
Да что ты все про козу-то врешь? спросила Домна Павловна. Откуда это твоя коза?
Как откуда? сказал Забежкин. Коза, конечно, Домна Павловна, не моя, коза ваша, но ежели брак, хоть бы даже гражданский, и как муж, в некотором роде
Да ты про какую козу брендишь-то? рассердилась Домна Павловна. Ты что, у телеграфиста купил ее?
Как у телеграфиста? испугался Забежкин. Ваша коза, Домна Павловна.
Нету, не моя коза Коза телеграфистова. Да ты, прохвост этакий, идол собачий, не на козу ли нацелился?
Как же, бормотал Забежкин, ваша коза. Ей-богу, ваша коза, Домна Павловна.
Да ты что, опупел? Да ты на козу рассчитывал? Я сию минуту тебя наскрозь вижу. Все твои кишки вижу
В необыкновенном гневе встала с кровати Домна Павловна и, покрыв одеялом обильные свои плечи, вышла из комнаты. А Забежкин прилег на кровать да так и пролежал до утра не двигаясь.
8
Утром пришел к Забежкину телеграфист.
Вот, сказал телеграфист, не здороваясь, Домна Павловна приказала, чтобы в двадцать четыре часа, иначе судом и следствием.
А я, закричала из кухни Домна Павловна, а я, так и передай ему, Иван Кириллыч, скотине этому, я и видеть его не желаю.
А Домна Павловна, сказал телеграфист, и видеть вас не желает.
Домна Павловна кричала из кухни:
Да посмотри, Иван Кириллыч, не прожег ли он матрац, сукин сын. Курил давеча. Был у меня один такой субчик прожег. И перевернул, подлец, не замечу, думает. Я у них, у подлецов, все кишки наскрозь вижу. Сволочь!..
Извиняюсь, сказал телеграфист Забежкину, пересядьте на стул.
Забежкин печально пересел с кровати на стул.
Куда же я перееду? сказал Забежкин. Мне и переехать-то некуда
Он, Домна Павловна, говорит, что ему и переехать некуда, сказал телеграфист, осматривая матрац.
А пущай куда хочет, хоть кошке под хвост! Я в его жизнь не касаюсь.
Телеграфист Иван Кириллыч осмотрел матрац, заглянул, без всякой на то нужды, под кровать и, подмигнув Забежкину глазом, ушел.
Вечером Забежкин нагрузил тележку и выехал неизвестно куда.
А когда выезжал из ворот, то встретил агронома Пампушкина.
Агроном спросил:
Куда? Куда это вы, молодой человек?
Забежкин тихо улыбнулся и сказал:
Так, знаете ли прогуляться
Ученый агроном долго смотрел ему вслед. На тележке поверх добра на синей подушке стояла одна пара сапог.
9
Так погиб Забежкин.
Когда против его фамилии значилось восемь галок, бухгалтер Иван Нажмудинович сказал:
Шабаш. Уволен ты, Забежкин, по сокращению штатов.
Забежкин записался на биржу безработных, но работы не искал. А как жил неизвестно.
Однажды Домна Павловна встретила его на Дерябкинском рынке. На толчке. Забежкин продавал пальто.
Был Забежкин в рваных сапогах и в бабьей кацавейке. Был он небрит, и бороденка у него росла почему-то рыжая. Узнать его было трудно!
Домна Павловна подошла к нему, потрогала пальто и спросила:
Чего за пальто хочешь?
И вдруг узнала это Забежкин.
Забежкин потупился и сказал:
Возьмите так, Домна Павловна.
Нет, ответила Домна Павловна хмурясь, мне не для себя нужно. Мне Иван Кириллычу нужно. У Ивана Кириллыча пальто зимнего нету Так я не хочу, а вот что: денег я тебе, это верно, не дам, а вот приходи будешь обедать по праздникам.
Пальто накинула на плечи и ушла.
В воскресенье Забежкин пришел. Обедать ему дали на кухне. Забежкин конфузился, подбирал грязные ноги под стул, качал головой и ел молча.
Ну как, брат Забежкин? спросил телеграфист.
Ничего-с, Иван Кириллыч, терплю, сказал Забежкин.
Ну, терпи, терпи. Русскому человеку невозможно, чтобы не терпеть. Терпи, брат Забежкин.
Забежкин съел обед и хлеб спрятал в карман.
А я-то думал, сказал телеграфист, смеясь и подмигивая, я-то, Домна Павловна, думал чего это он, сукин сын, икру передо мной мечет? А он вот куда сети закинул коза.
Когда Забежкин уходил, Домна Павловна спросила тихо:
Ну, а сознайся, соврал ведь ты насчет глаз вообще?
Соврал, Домна Павловна, соврал, сказал Забежкин, вздыхая.
Н-ну, иди, иди, нахмурилась Домна Павловна, не путайся тут!
Забежкин ушел.
И каждый праздник приходил Забежкин обедать. Телеграфист Иван Кириллыч хохотал, подмигивал, хлопал Забежкина по животу и спрашивал:
И как же это, брат Забежкин, ошибся ты?
Ошибся, Иван Кириллыч
Домна Павловна строго говорила:
Оставь, Иван Кириллыч! Пущай ест. Пальто тоже денег стоит.
После обеда Забежкин шел к козе. Он давал ей корку и говорил:
Нынче был суп с луком и турнепс на второе
Коза тупо смотрела Забежкину в глаза и жевала хлеб.
А после облизывала Забежкину руку.
Однажды, когда Забежкин съел обед и корку спрятал в карман, телеграфист сказал:
Положь корку назад. Так! Пожрал и до свиданья. К козе нечего шляться!
Пущай, сказала Домна Павловна.
Нет, Домна Павловна, моя коза! ответил телеграфист. Не позволю Может, он мне козу испортит по злобе. Чего это он там с ней колдует?
Больше Забежкин обедать не приходил.
Аполлон и Тамара
1
Жил в одном городе на Большой Проломной улице свободный художник тапер Аполлон Семенович, по фамилии Перепенчук.
Фамилия эта Перепенчук встречается в России не часто, так что читатели могут даже подумать, что речь сейчас идет о Федоре Перепенчуке, о фельдшере из городского приемного покоя, тем более что оба они жили в одно время и на одной и той же улице и по характеру не то чтобы были схожи, но в некотором скептическом отношении к жизни и в образе своих мыслей ихние характеры как-то перекликались.
Но только фельдшер Федор Перепенчук помер значительно пораньше, да и, вернее, не сам помер, не своей то есть смертью, а он удавился. И случилось это незадолго до IV конгресса.
Об этом газеты своевременно трубили: покончил, дескать, с собой при исполнении служебного долга фельдшер из городского приемного покоя Федор Перепенчук, причина разочарование в жизни
Этакую, правда, нелепость могут досужие репортеришки написать. Разочарование в жизни Федор Перепенчук и разочарование в жизни Ах, какие это пустяки. Какая несусветная околесица!
Это правда: поверхностно размышляя, точно, жил, жил человек, задумывался о бессмысленном человеческом существовании и руки на себя наложил. Точно, на первый взгляд разочарование. Но тот, кто поближе знал Федора Перепенчука, не сказал бы таких пустяков.
Это к Аполлону Перепенчуку, таперу и музыканту, могло бы подойти это слово разочарование. Жил потому что человек бездумно, наслаждался прелестью своего бытия, а после, от причин исключительно материальных и физических и от всяких катастроф и коллизий, ослаб и к жизни, так сказать, потерял вкус. Но не будем забегать вперед, о нем, об Аполлоне Перепенчуке, и будет наше повествование.
А вот Федор Перепенчук Вся сила его личности была в том, что не от бедности, не от катастроф и коллизий он пришел к своим мыслям, нет, мысли его родились путем зрелого, логического размышления значительного человека. О нем не только что рассказ написать, о нем целые тома сочинений написать можно было бы. Но только не каждый писатель взялся бы исполнить труд этот. Не каждый бы мог быть биографом и, так сказать, жизнеописателем дел и мыслей этого выдающегося человека. Тут потребовался бы сочинитель величайшего ума и огромной эрудиции, а также и знание мельчайших вещей и вещичек и о происхождении человека, и о зарождении Вселенной, и всякие философские воззрения, теория относительности и другие там разные теории, и где какая звезда расположена, и даже хронология исторических событий, все это потребовалось бы для изучения личности Федора Перепенчука.
И в этом отношении Аполлону Перепенчуку ни в какой мере с ним не сравняться.
Аполлон Перепенчук был прямо-таки перед ним пустяковый человек, дрянцо даже Не в обиду будет сказано его родственникам. А впрочем, родственников по прямой линии у него и не осталось, разве что тетка его по отцу, Аделаида Перепенчук. Ну, да и та в изящной словесности, пожалуй что, ничего не понимает. Пущай обижается.
Приятелей у него тоже не осталось. Да у таких людей, как Федор и Аполлон Перепенчуки, и не могло быть приятелей. У Федора никогда не было, а Аполлон растерял их, как впал в нищету.
И какой это мог быть приятель у Федора Перепенчука, ежели людей он не любил, презирал, вернее образ своей жизни вел замкнутый, строгий даже, и с людьми если и разговаривал, то для того, чтобы механически высказать накопившиеся воззрения, а не затем, чтобы услышать возгласы одобрения и критику.
Да и кто, какой человек величайшего ума смог бы ответить на его гордые мысли:
«Для чего существует человек? Есть ли в жизни у него назначение, и если нет, то не является ли жизнь, вообще говоря, отчасти бессмысленной?»
Конечно, какой-нибудь приват-доцент или профессор на государственном золотом обеспечении сказал бы с неприятной легкостью, что человек существует для дальнейшей культуры и для счастья Вселенной. Но все это туманно и неясно и простому человеку даже омерзительно. И тогда и всплывают разные удивительные вещи: для чего, скажем, существует жук или кукушка, которые явно никому никакой пользы не приносят, а тем более для дальнейшей культуры, и в какой мере жизнь человека важнее жизни кукушки, птицы, которая могла бы и не жить и мир от этого бы не изменился.
Но тут нужно гениальное перо и огромные знания, чтобы хоть отчасти отразить величественные замыслы Федора Перепенчука.
И может, и не следовало бы тревожить тень замечательного человека, если б в свое время отчасти не дошел бы до этих мыслей ученик по духу и дальний его родственник Аполлон Семенович Перепенчук, тапер, музыкант и свободный художник, проживавший на Большой Проломной улице.
Он проживал на этой улице за несколько лет до войны и революции.
2
Слово это тапер ничуть для человека не унизительно. Правда, некоторые люди, и в том числе сам Аполлон Семенович Перепенчук, до некоторой степени стеснялись произносить это слово на людях, а в особенности в дамском обществе, превратно полагая, что дамы от этого конфузятся. И если Аполлон Семенович и называл себя тапером, то непременно с прибавлением артист, свободный художник или еще как-нибудь по-иному.
Но это несправедливо.
Тапер это значит музыкант, пианист, но пианист, стесненный в материальных обстоятельствах и вынужденный оттого искусством своим забавлять веселящихся людей.
Профессия эта не столь ценна, как, скажем, театр или живопись, однако и это есть подлинное искусство.
Конечно, существует в этой профессии множество слепых старичков и глухонемых старушек, которые снижают искусство это до обыкновенного ремесла, бессмысленно ударяя по клавишам пальцами, наигрывая разные там польки, полечки и мажоры.
Но под этот разряд ни в какой мере нельзя было отнести Аполлона Семеновича Перепенчука. Истинное призвание, темперамент артиста, лиризм и вдохновение его все шло вразрез с обычным пониманием ремесла тапера.
Был при этом Аполлон Семенович Перепенчук в достаточной мере красив и даже изыскан. От лица его веяло вдохновением и необыкновенным благородством. И всегда гордо закушенная нижняя губа и надменный профиль артиста делали фигуру его похожей на изваяние.
Даже кадык, простой, обыкновенный кадык, или, как он еще иначе называется, адамово яблоко, то, что у других людей было омерзительно и вызывало насмешки, у него, у Аполлона Перепенчука, при постоянно гордо закинутой голове выглядело благородно и даже напоминало что-то греческое.
А ниспадающие волосы! А бархатная блуза! А темно-зеленый, до пояса, галстук! Собственно говоря, необыкновеннейшей красотой наделен был человек.
А те моменты, когда он появлялся на балу своей стремительной походкой и статуей замирал в дверях, как бы окидывая все общество надменным взглядом Да, неотразимейший был человек. Не одна женщина лила по нем обильные слезы. А как сердито сторонились его мужчины! Как прятали от него жен под предлогом, что неловко, дескать, жене государственного, скажем, чиновника трепаться с каким-то таперишкой.