Несмотря на шампанское, разговор опять не задался. К счастью, почти сразу же погасили свет, и началось первое отделение кабаре, где звездой была Дейзи Джервис. Оказавшись в луче прожектора, она подошла к микрофону в центре зала и запела свою первую песню. Известная певица на радио и в кабаре, она не была красавицей, но обладала невероятной жизненной энергией и сногсшибательной индивидуальностью.
Нэнси слушала внимательно, с критичным настроем профессионала. Но Кэтрин, хотя и уступая невольно резкому ритму песни, не могла отвести глаз от профиля Мэддена, который в данном освещении казался тоньше и изнуренней, чем раньше. Она не могла понять, что с ним произошло. Он непрерывно курил, и его беспокойные пальцы пожелтели от никотина. Она никогда не замечала этого раньше. Не было ли это свидетельством некоего скрытого стресса, который по какой-то непонятной случайности вдруг дал о себе знать? Он продолжал избегать ее взгляда. Его губы были сжаты, линия подбородка оставалась угрюмой и неподвижной.
Когда песня закончилась, Нэнси, все еще не замечая ничего необычного, потягивала шампанское и отпускала комментарии в адрес соседей. Нэнси уже узнавала большинство значимых фигур города, и ее реплики, произнесенные отчасти покровительственным тоном, превращались в сатирический монолог, который при других обстоятельствах мог бы показаться забавным. Внезапно она взмахнула рукой, узнав в дальнем углу своих знакомых из актерского состава «Дилеммы».
Там Бертрам, Кэтрин, пробормотала она. С актрисой Брент и Джоном Сидни. У Берти не такой хороший столик, как у нас. Один ноль в твою пользу, Крис.
Дейзи Джервис начала следующую песню сильный бродвейский номер, полный режущих слух диссонансов и пронзительных интонаций. В настоящий момент эта песня была хитом, и все перестали разговаривать, пить и есть, чтобы послушать. Голос, бесцеремонно усиленный микрофоном, вмещал в себя суету и гул улиц, холодный блеск современной жизни, ее суровость, беспечность, обман.
Кэтрин слушала вместе с остальными от резкого, пульсирующего ритма некуда было деться. Но от этой вещи ей стало плохо даже заболело сердце. Она оглядела роскошное пространство, битком набитое цветами, драгоценностями, деньгами, дорогими экзотическими блюдами и винами, а также возбужденными людьми, надушенными, в пудре и креме, в шелках и манишках, хитрые, жесткие лица мужчин, металлическая красота накрашенных женщин.
Волна безнадежности накатила на Кэтрин, а вместе с ней и подспудное желание сбежать. Она подумала о Грейсвилле и прелестной сельской местности Вермонта, обо всех незатейливых радостях, которые может предложить жизнь: свежий воздух, простая еда и чистое сладкое дыхание открытых пространств. И мучительное желание, какого она никогда не знала, овладело ею покончить со всем искусственным, наносным и искать высшую реальность жизни в аскетизме и покое. Ее вдруг осенило, что нечто подобное могла испытать и бедняжка Люси де Керси, когда, удалившись от мирской суеты тюдоровского двора, она обнаружила, что ее возлюбленный мертв, а счастье разрушено.
Зажегся свет. Кэтрин не могла видеть лица Мэддена он закрыл его рукой, но Нэнси ахнула от удовольствия:
Она хороша! В ней что-то есть. И это был потрясающий номер!
Кэтрин сделала большой глоток воды со льдом. Реплика Нэнси царапнула ее. Окружающее становилось все более ничтожным и бессмысленным. А затем, к ее облегчению, подошел служащий и передал сообщение, что мисс Лоример просят к телефону.
Извинившись, Кэтрин встала и последовала за стюардом к выходу.
Когда Нэнси и Мэдден остались одни, воцарилась странная тишина.
Кэтрин сегодня не в духе, сказала наконец Нэнси. Но вообще-то, все это не совсем в ее вкусе.
Мэдден рисовал вилкой узоры на скатерти, но тут встрепенулся.
Да, сказал он, не в ее вкусе.
Бедная Кэтрин! сказала Нэнси. Она делает все, что может!
Он бросил на нее быстрый взгляд:
Для тебя она немало сделала, не так ли?
О да, охотно согласилась Нэнси, конечно. И если можно так выразиться, дорогой, ей нравится это делать!
Мэдден, видимо, хотел возразить, но сдержался. Он поднял голову, налил себе еще один полный бокал шампанского и выпил его, затем наклонился к Нэнси.
Я должен сказать тебе кое-что важное, начал он ровным тоном. Я все думаю об этом с тех пор, как мы уехали из Грейсвилла. Мы должны пожениться, ты и я, немедленно.
Ну, неужели? хохотнула Нэнси.
Да. Его темные глаза сумрачно смотрели на нее. Но заметь, я сказал: немедленно. Между нами все должно быть ясно. К концу следующей недели надо поставить точку.
Но почему, Крис?
А почему нет? твердо стоял он на своем. Ты ведь любишь меня?
Ты же знаешь, что да.
Тогда все решено. Через неделю. Когда я вернусь из Кливленда, а твоя премьера уже состоится.
Тронутая и польщенная его напором, Нэнси опустила глаза.
Хорошо. Все решено, дорогой, прошептала она. На самом деле я ужасно рада, добавила она. Знаешь, в Грейсвилле у меня было жуткое предчувствие, что ты попросишь меня бросить сцену до того, как мы поженимся.
Правда?
Она кивнула:
Возможно, это моя вина, но мне там действительно было не по себе. Я все время чувствовала, что твоя родня не одобряет мою профессию. А сцена так много значит для меня, дорогой. Теперь Нэнси смотрела на него с нежностью ее глаза светились неподдельным чувством. О, понимаю, я еще мало чего добилась. Но я добьюсь, я добьюсь! И не глупыми ролями в глупых пьесах, а в настоящих вещах Ибсена, Шоу и Шекспира. Когда-нибудь я так сыграю Офелию, Крис, что ты затаишь дыхание. Я знаю у меня получится. Должно получиться. Тебе придется гордиться мной. Это ужасно, дорогой, иметь такой зов в крови. Это как любить тебя. Я ничего не могу с этим поделать. Я не могу отказаться от этого. И почему я должна отказываться? Мы два умных любящих друг друга человека. И мы живем в двадцатом веке. Ничто на свете не мешает мне быть с тобой и, кроме того, быть актрисой. Разве не так, дорогой, разве не так?
Ее доводы, столь искренние и неожиданные, безотчетно тронули его.
Не глядя на нее, он потянулся и пожал ей руку. Его голос был полон сопереживания, когда он ответил:
Сначала я не понимал тебя, Нэнси, но теперь, кажется, понимаю. Я думал, ты просто развлекаешься в театре. Теперь я вижу, что был не прав. И поверь мне: если для тебя театр и брак одинаково важны, то и для меня это будет так.
Они помолчали, а потом Нэнси сказала:
Люди всегда сталкивались с этой дилеммой брак или карьера. Но мы ведь решим это, верно, Крис?
Да, мы решим.
Спасибо, Крис, прошептала она. Это заставляет меня любить тебя еще больше. Она опять помолчала. А ты, дорогой? Ты тоже сильно меня любишь?
Его пристальный взгляд выразил ровное, неколебимое внимание.
Да, ответил он, я действительно люблю тебя, Нэнси. Разве я не говорил тебе об этом сотни раз?
Когда Кэтрин вернулась, они уже беседовали о чем-то нейтральном. Было довольно поздно. Оркестр заиграл с характерным для финала подъемом. Мэдден впервые за вечер прямо посмотрел на Кэтрин. Казалось, он наконец почувствовал себя непринужденно, и его тон был спокойным и приятным.
Надеюсь, хорошие новости?
Кэтрин слабо улыбнулась:
Это был Бреге. Брандт только что позвонил ему из Чикаго и подтвердил нашу договоренность. Он получил фотографии, которые я ему послала, цветные увеличенные изображения Гольбейна, и он весьма впечатлен. Завтра он летит в Нью-Йорк, и в три часа дня мы встречаемся. Все, что мне осталось, это вручить ему миниатюру, и она будет продана.
Классная работа! Нэнси в знак одобрения хлопнула ладонью по столу. Ее лицо сияло от счастья. Поздравляю, дорогая! Я так рада.
Гора с плеч, добавил Мэдден.
Да, сказала Кэтрин. Так и есть.
Музыканты исполняли свой последний номер. Было два часа ночи. Народ потянулся к выходу.
Что ж, сказал Мэдден, думаю, нам всем пора ко сну.
Нэнси весело рассмеялась:
Чепуха, дорогой! Еще слишком рано. Праздник не закончился. Встав, она закуталась в шаль. Мы сейчас пообщаемся с компанией Бертрама и отправимся в «Лонгчемпс» за какими-нибудь сэндвичами.
На усталое лицо Мэддена набежала тень, но быстро исчезла. Кэтрин почувствовала, что у него нет желания продлевать вечер. Он открыл было рот, словно хотел что-то сказать, но промолчал. В вестибюле они встретили Бертрама и остальных. Лесли Джин Маркс и Глория Бишоп тоже каким-то образом оказались тут, а позолоченные зеркала на стенах множили количество присутствующих, отчего вся картина выглядела достаточно внушительно, даже для Нэнси. После этого у Кэтрин, при всем ее желании, не было возможности еще поговорить с Мэдденом. На следующий день он, как и планировал, уехал в Кливленд.
Глава 14
На следующий день около трех часов Кэтрин вышла из дома, чтобы принять в своем офисе Брандта. Мелкий дождик пронизывал воздух, просачиваясь сквозь завесу тумана над головой. Вопреки своему обыкновению, Кэтрин взяла такси, и, пока она ехала, мысли, роившиеся в ее сознании, казались такими же серыми и смутными, как полосы тумана снаружи. Воспоминания о прошлой ночи о ночном клубе, Дейзи Джервис, о посиделках в «Лонгчемпсе», о веселье Нэнси и стоическом выражении лица Мэддена все это хаотично крутилось в ее голове.
И она более рассудительно подумала о возвращении Мэддена в Кливленд, о том, как, избавившись от непривычного досуга последних недель, он перейдет на другой уровень существования, земной и практичный, соответствующий его реальному статусу. Она видела, как он выходит из поезда, с саквояжем в руке, с поднятым воротником пальто и в надвинутой на лоб шляпе, его смуглое серьезное лицо обращено к маленькой фабрике с одной трубой, где его встретят преданные сотрудники менеджер, бригадир, стенографистка и, возможно, полсотни рабочих. Почему ей представилась такая картина, она не могла бы сказать, однако была убеждена в ее реальности, как будто сцена разыгрывалась прямо у нее перед глазами.
Кэтрин вздохнула. Она должна была держать в узде свои эмоции и собрать все силы, какие у нее были, для встречи с Брандтом. Как только она продаст миниатюру, то сможет прикинуть, как побыстрее вернуться в Англию. Кроме премьеры Нэнси, больше ничто ее тут не удерживало. Мэддену и Нэнси она больше не понадобится. От нее будет мало толку во время их медового месяца, с горечью подумала она.
Ее пробрала дрожь от холода и сырости, когда она вылезла из такси и быстро направилась к офису, где ее ждал Бреге. Это был не сам офис, а подсобное помещение, по сути крошечный закуток, где едва хватало места для письменного стола, электрического гриля и пары стульев. От нее не ускользнуло, что Бреге худой, с орлиными чертами лица явно нервничал, хотя и держался вежливо и сдержанно. Трогательный и нелепый, он с пафосом сварил на маленькой плите кофе, который вместе с тарелкой сладкого печенья предложил ей в качестве угощения.
Это был хороший кофе, горячий и крепкий, с настоящим французским привкусом. За чашкой кофе Кэтрин изучала своего пожилого сотрудника его морщинистое, нервное лицо, его костюм, лоснящийся от многократной глажки и потертый на манжетах, рубашку, безупречно чистую, но неприлично поношенную, с аккуратной штопкой прямо под высоким жестким воротником, ботинки, так тщательно начищенные, что крошечные трещинки сверху были почти незаметны, и вдруг в ней проснулось безмерное сострадание. Раньше она никогда не обращала особого внимания на Бреге, разве что размышляла о том, насколько ей нужен этот пожилой джентльмен-холостяк, но теперь она прониклась к нему симпатией, видя его борьбу с унизительной бедностью, все эти жалкие усилия поддерживать достойное существование.
Кстати, вдруг сказала она, если мы заключим эту сделку, то собираемся повысить вам жалованье.
Бреге покраснел до корней своих редких седых волос.
О нет, мисс Лоример.
О да, Бреге, решительно ответила она.
Он по-собачьи посмотрел на нее, затем отвел взгляд и пробормотал:
Спасибо, мисс Лоример, Большое вам спасибо.
Наступила тишина. Он взглянул на свои часы, тонкие, золотые, с эмалью, марки «Луи-Филипп», все, что у него осталось от прежнего статуса.
Пора бы мистеру Брандту прийти.
Ведь еще нет трех, верно?
Как раз есть, мисс Лоример.
Не суетитесь, Бреге. Она по-доброму улыбнулась ему, как бы прекрасно понимая причину его нервозности. Считайте, прибавка уже у вас в кармане.
Я имею в виду другое, поспешно сказал он. Я имею в виду вас, мисс Лоример. В конце концов, это довольно важно Он замолчал, неловко пожав плечами.
Брандт купит ее, убежденно сказала Кэтрин. Он ведь подтвердил это. Разве мы его не знаем? Он человек слова.
Снова воцарилось молчание, которое оба они заполнили мыслями о своем знаменитом клиенте. Брандт был, как говорила Кэтрин, человеком, который знал, чего хочет, и всегда получал это. Невысокий, темноволосый, коренастый, в очках, но с пронзительным взглядом, он проложил себе путь к баснословному богатству благодаря двойным интересам транспорту и лесозаготовкам. Его имя стало наглядным примером того, чего можно добиться в этой жизни. История его достижений от огромной сети лесозаготовительных поселков, которые он построил на северо-западе, до нового биохимического института, который он основал в Сан-Франциско, стала почти легендой, как и цена его сокровищ, заполнявших его замок в Испании, палаццо в Венеции и грандиозный особняк в стиле барокко недалеко от Ки-Уэста и измеряемых миллионами.
Достаточно было уже просто подумать о нем, чтобы он возник в комнате как бы во плоти, настолько яркой была его личность, и Кэтрин вздрогнула, очнувшись и обнаружив, что здесь лишь она и Бреге, чьи неумолимо тикающие часы показывали четверть четвертого.
Странно, мисс Лоример, не правда ли? сказал Бреге, прочищая горло. Может может, следует позвонить ему домой?
Кэтрин отрицательно покачала головой:
Не стоит его беспокоить. Он точно приедет, если только что-то его не задержало. В этом случае нам бы позвонили.
Да, мисс Лоример.
Но неизвестность и все, что за ней могло стоять, оказалась для Бреге непосильной ношей. Не усидев на своем месте, он бочком проскользнул в приемную и застыл в ожидании за узкой стеклянной дверью, откуда можно было наблюдать за тем, что происходило на тротуаре перед витриной.
Кэтрин, подперев щеку ладонью, продолжала ждать стука открываемой двери, но слышала снаружи только гул уличного движения и пронзительные крики мальчика продавца газет. В конце концов она осознала, что кричит он слишком уж пронзительно и возбужденно. И тут же к ней с газетой в руке бросился Бреге вид у него был такой растерянный, что она подумала, не случился ли у старика инсульт. Сначала он не мог вымолвить ни слова. Он стоял на пороге, слегка пошатываясь, дикие глаза, бледное лицо, за исключением ярких пятен румянца на скулах. Наконец он пробормотал:
Гляньте, мисс Лоример! Гляньте!
Она вскочила, внезапно охваченная страхом:
Что там?
Брандт он он все-таки не купит миниатюру.
Бреге с трудом выговаривал слова, его лицо исказилось, затем, опустившись на стул, он, не стесняясь, заплакал.
Кэтрин схватила газету, которую он ей протянул, и там черным по белому через всю страницу было крупно напечатано известие о катастрофе самолета, в результате которой Брандт и еще десять человек погибли.