Папа все так же вздыхал, покачивая головой, когда она собиралась улетать. Асин чувствовала себя чуточку виноватой в такие моменты: ведь раньше они всегда были вместе. А теперь она улетала, почти большая, почти взрослая, и возвращалась обновленной.
Каждый новый день, пока длились учебные полеты, Асин помнила: вскоре у нее появится то самое право голоса, о котором говорил папа. И вот теперь грамота о том, что Ханна Асин больше не безликая ученица, гордо стояла дома, а на новой жилетке красовалась простенькая, но важная нашивка птица на фоне штурвала. Только ощущения свободы не было. Да и старшие, в одежде, на которой пестрели значки, не слишком спешили принять Асин в свою команду. Ей говорили «позже», говорили «не сейчас», и она терпеливо ждала. Гуляла по Первому, не заходя, конечно же, в северную часть, заросшую густыми лесами и кишащую аномалиями, помогала папе по хозяйству или мечтала о небе, раз за разом перечитывая документ, уже дымящийся от прожигающего взгляда.
Время текло, густое, как мед, и липкое, как ягодный сок. На полях уже вовсю разрасталась пшеница, показались над грядками хвостики моркови и свеклы. В небольшой теплице, напоминавшей огромную белую гусеницу и по праву считавшейся папиной гордостью, закручивали усы и расправляли листья огурцы, собирался зелеными рюшами салат. По хозяйству Асин помогала, но все равно с непреодолимой тоской поглядывала в небо. Раз за разом бегала к причалам смотреть на корабли. И на товары, которые завезли лоточники.
Она ничего не покупала своих денег не было, а брать у папы не позволяла совесть, зато могла любоваться. Больше всего на свете Асин мечтала о серьгах, похожих на мутные витражи. Круглые, тяжелые, они ловили в себя солнце и дразняще переливались. Рядом лежали браслеты и кольца. Все вещицы были слегка потертые, а порой и мятые их ведь поднимали со дна и приносили с пустых островов, еще хранивших следы старого мира. А порой и с островов заброшенных, оставленных людьми, которые больше не могли получить ничего и покидали быстро сколоченные дома, чтобы отправиться обживать новые, богатые ресурсами земли. Но вещицы брали за большие деньги или меняли на что-то по-настоящему ценное. К сожалению, из ценного у Асин была только она сама.
Иногда к папе приезжали гости, большие люди со Второго, и привозили свой товар или странные угощения: вязкие сладости в белесой пудре, слоеные медовые рулеты с толчеными орехами. Асин приходилось сидеть ровно, как в училище, и изо всех сил держаться, чтобы не потянуться за ними через весь стол. Лишь когда папины знакомые уходили, она набивала рот гостинцами и медленно сползала со стула. Ожидание стоило того.
Большие люди некоторых Асин помнила по именам, конечно же, удивлялись, как она выросла. Называли папиной гордостью, хотя ею считалась теплица, и пророчили каждый свое. Чаще всего говорили о загадочном красивом мужчине, который ей обязательно встретится. Никто не называл его имени, возраста или хотя бы места, откуда он должен появиться. Поэтому такие речи Асин слушала вполуха.
По какой-то странной причине гости не говорили о небе, не сплетали судьбу Асин с ним. Будто она перерастет его со временем, как туфельки или платье, которое носила в пять лет. Асин удивлялась, ведь небо было огромным и к нему тянулись многие. Оно объединяло и, даже серое, неспокойное, грозовое, почти не пугало. Но Асин не возражала, разве что немножечко обижалась, и продолжала, качая головой, как полевой цветок на ветру, принимать странные пожелания и поглядывать на угощение.
Асин теперь немного больше походила на мать так считал папа. Не внешне, нет, но постоянным желанием видеть бесконечную синеву, дышать ею. Папа тревожился, подолгу держал ее руки в своих и растерянно смотрел на ее тонкие пальцы. Он не говорил ничего, но Асин понимала и так, поэтому старалась возвращаться из полетов быстрее и рассказывать о чем-то постороннем например, о подвесках-солнцах или о мальчишках, гоняющихся друг за другом у церкви. Папа улыбался и благодарил глазами, а потом обещал, что скоро, в один из праздников, обязательно подарит ей какое-нибудь украшение. Возможно, даже привезет со Второго.
А пока Асин повсюду таскала с собой птичку, ту самую, подаренную папой в далеком детстве. Она давно сломалась трещала, когда ее пытались завести, и недовольно дергала лапками. Поэтому ключ от нее, толстый и полый, Асин оставляла дома, на прикроватной тумбочке. Зато игрушка с изящными металлическими перьями звенела внутренностями в кармане юбки и напоминала о себе, ударяясь круглым боком о бедро. Иногда Асин с ней даже разговаривала, но тихо, чтобы никто не услышал. Папа предлагал заменить лопнувшие шестерни, но пока лишних деталей не было все уходили в работу. Так и гуляли они вдвоем Асин и сломанная птица. Пока однажды на пороге их дома не появился Вальдекриз.
Обычно он вылавливал Асин вне дома а тут вдруг скрипнул калиткой, прошел по выложенной камнем дорожке и несколько раз ударил кулаком в дверь. Тут же взвились собаки принялись драть глотки, припадать к деревянному полу, скалить клыки. Асин погладила своих защитников и скинула им пару хлебных корок со стола. Псы тут же потеряли интерес к гостю, вывалили розовые языки и, подняв свернувшиеся в колечки хвосты, потрусили к внезапно свалившемуся в самом прямом смысле угощению.
Здравствуй, пробормотала Асин, распахнув дверь и спрятав руки под передник: она как раз пыталась замесить тесто для лепешек. Мука слетела с бледных ладоней и закружилась в воздухе вместе с пылинками.
Готовишь, булка? Даже не поздоровавшись, Вальдекриз перегнулся через порог и осмотрел широкую, залитую солнцем веранду.
Добродушно трещала огнем печка Асин то и дело мешала кочергой дрова, подкидывала в оранжевое пламя поленца. На подоконниках стояли, забравшись друг на друга, сковороды и котелки, потемневшие и покрывшиеся разводами от времени. А на столе, рядом с глазированной миской для теста и солонкой в виде небольшого деревянного бочонка, сушились хлебные корки их время от времени сбрасывали на пол собаки, чтобы погонять из угла в угол, а затем и сгрызть.
Каррэ дома? спросил Вальдекриз, все еще топтавшийся на приступке.
А ты к нему? удивилась Асин. Она сделала приглашающий жест, даже поклонилась, следуя правилам приличия, и отошла в сторону.
К тебе вообще-то, улыбнулся он и шагнул вперед. Просто сомневаюсь, что он будет рад меня видеть. У меня с ним не ладится.
«Интересно, а с кем у тебя вообще ладится?» про себя вздохнула Асин и только хотела закрыть за Вальдекризом дверь, как мимо, чуть не сбив ее с ног, промелькнули две молнии, подгоняя друг друга лаем. Усмехнувшись, Асин подперла дверь чурбаком чтобы не закрывалась и, шурша длинной юбкой, направилась к столу.
Он ушел по делам. Вернется нескоро. Она выдвинула ногой стул и кивнула на него. Чего ты хотел?
Прозвучало не слишком гостеприимно: будто Асин мечтала как можно скорее избавиться от Вальдекриза. От этой неловкости кровь тут же прилила к ее щекам, загорелись уши.
Что собираешься готовить? Он не присел просто наклонился, уперся локтями в столешницу и положил подбородок на кулаки.
Волосы его были заплетены в косу, но все равно рассыпались, лезли в лицо.
Лепешки-кармашки, смущенно ответила Асин. Вообще, я
Давай помогу. А ты займешься чем поинтереснее. На его губах заиграла лукавая улыбка, за которой не пряталось обычно ничего хорошего. Она напоминала коробочку с пружиной внутри: нажимаешь на кнопку, крышка открывается и на свет появляется непривлекательная истрепанная кукла с пустыми глазами.
В чужом доме Вальдекриз вел себя по-хозяйски. Он живо нашел сито, сидевшее в одной из тарелок, подбросил его в воздух и ловко, тряхнув головой, чтобы смахнуть со лба длинную челку, поймал за ручку. Большой ложкой он насыпал туда муки как говорят, «на глаз» и принялся просеивать в миску. Да так проворно! Асин невольно засмотрелась, закусив губу, пока не поняла: она так и не сказала ему рецепт. Руки зашарили по карманам в поисках сложенной вчетверо бумажки.
Не волнуйся, Ханна. Вальдекриз словно понял причину ее беспокойства. Я живу один. И неплохо готовлю. Так что ничего не испорчу. Он осмотрелся и заметил на печи кособокую железную кружку с черной каймой. Вода там?
Асин закивала часто-часто. Лишь спустя мгновение поняла, что́ у нее спросили, и выдала неловкое «да». Удивленный Вальдекриз, уже снявший кружку с печи, тихо засмеялся и покачал головой.
Ты лучше вон, он указал на свой широкий матерчатый пояс, за которым виднелся сверток бумаги, перетянутый синей лентой, почитай. Закончились твои тренировочные полеты, Ханна, пора браться за дела посерьезнее. Ты же понимаешь, как тут все устроено? Дождавшись очередного глупого кивка, он продолжил: Тебе не дадут работу, пока у тебя нет опыта. Но у тебя не появится опыта, пока ты не получишь работу.
Пока он говорил, Асин осторожно протянула руку. Накрыв другой ладонью глаза, она резко выдернула сверток у Вальдекриза из-за пояса и отпрянула. Бумага была теплой и пахла скошенной травой и от этого Асин оробела еще сильнее.
Но решение есть: выбираешь задание, за которое никто не желает браться, раз-раз и ты победитель! Вальдекриз бросил в воду щепотку соли.
А вот и она та самая кукла из коробки. Выпрыгнула, когда Асин потянула за хвостик ленты. Она остановилась, так и не развязав красивый синий бант до конца. Сама бумага была желтоватой, а на краях темнели следы туши.
Открывай, засмеялся Вальдекриз, увидев замешательство Асин. Ты должна подписать это, а не просто подержать в руках. Теперь лишь от тебя, Ханна, зависит: мечтать о небе и далеких островах или все-таки идти к этой мечте.
Почему начала она, теребя ленту двумя пальцами.
Пока Асин собиралась с мыслями, пока краснела и терялась, понимая, что ее вопрос никак не относится ни к пугающему свертку, ни вообще к теме их беседы, Вальдекриз осматривал шкафы. Для мира, в котором всё на счету, в этом доме было немало вещей и вещичек. Они томились на полках, столах и кроватях. Посуда, части механизмов, одежда все это папа честно выменял на свой товар. Многое исчезало так же скоро, как и появлялось, но до этого момента постороннему глазу комнаты казались скорее полными. Асин скорее пустыми: предметы, которые скоро обретут новых хозяев, она не могла воспринимать частью своего дома.
Вещи должны легко приходить и легко уходить так учил папа. Поэтому Асин не просила оставить их, даже если очень хотела. Впрочем, бывали исключения, кое-что папа щедро разрешал забрать. Так в комнате Асин появилась шаль, цветочная вода с едва уловимым запахом свежего утра, несколько платьев и светильник. И та самая механическая птичка из детства.
Взяв стаканчик, скорее похожий на наперсток белый, гладкий, украшенный синими ягодами, Вальдекриз плеснул туда масла.
Эй, Ханна, ты о чем там задумалась? Он щелкнул белыми от муки пальцами перед ее лицом, и она крепко зажмурилась.
Асин, выпалила она. Меня зовут Асин. Почему ты зовешь меня Ханной? добавила она чуть тише.
Первое имя Вальдекриз узнал при знакомстве и использовал, если хотел в очередной раз над ней подшутить. Почему его внезапно заменило второе? Ведь если она перо, то он ветер, увлекающий ее за собой. Никогда раньше ей не было так тяжело слышать свое второе имя; оно будто подтверждало, что сейчас Асин ввяжется в какое-то пугающее приключение, оставив внизу мелко исписанного листа свою волнистую подпись. Вальдекриз так и будет тянуть ее за собой, как тянул в каждый полет. Казалось бы, так скорее прошел испытательный срок Асин, когда она могла только спускаться на острова и наблюдать хотя даже это делала старательно. Но ни одно из решений не принадлежало ей: время и место всегда назначал Вальдекриз, а она лишь кивала, не решаясь возразить.
Знаешь, в чем разница между первым и вторым именем, булка? Он прищурился.
В том, что второе несет смысл? предположила Асин, заранее вжав голову в плечи и подняв брови.
В том, что первое для самых близких. Его дают тебе отец и мать. А второе конечно, это лишь поверье, но именно оно позволяет делить людей на своих и чужих. Неужели ты хочешь, чтобы я звал тебя так же, как отец?
Слова терялись в шуме посуды. Асин щурилась и напряженно ловила каждое. Распрямившись и повернувшись к ней лицом, Вальдекриз с важным видом поднял погнутую алюминиевую ложку, быстро выровнял об стол, обтер о рубашку и вонзил в тесто. Асин все не решалась ответить. Слово «нет» ножом рассекло бы воздух, и ей самой стало бы страшно от такого, пусть и не грозного, но крайне неприятного оружия. Впрочем, скорее всего, Вальдекриз и так все прекрасно понимал, а потому кивнул ее молчаливый отказ едва ли задел его.
А что до тебя?
А что до меня? удивился Вальдекриз. Хочешь узнать мое второе имя? Маленькая хитрая бу-улка, протянул он и улыбнулся.
Асин как-то уж слишком бестолково закивала.
Давным-давно я отказался от него. Просто взял и решил носить первое. Оно состоит из случайного набора букв, но характеризует меня куда лучше красивого слова из мертвых книг. Я это я, булка. Я создал себя. И да, слушай, все это очень мило, оторвавшись от неспешного замешивания теста, он кивнул на сверток, который Асин все еще сжимала, но я пришел за одной маленькой закорючкой, которую ты должна поставить вон там, под словами о том, что, если мы погибнем, никто не виноват.
Сердце птахой забилось у Асин в горле, захлопало крыльями в ушах. Она посмотрела на лист. Сейчас слово «нет» не казалось ей таким резким и неуместным. Оно хотя бы могло защитить ее, позволить ей остаться в местечке побезопаснее например, дома, под пледом. Ведь в том, что «задание, за которое никто не желает браться», опасно, она не сомневалась ни капли.
Не бойся. Со мной тебя никто не обидит. Думаешь, я стал бы предлагать тебе вылазку, с которой один из нас не вернется? Вальдекриз шлепнул по тесту рукой, и Асин вздрогнула.
М-м нет? пробормотала она.
И это было крайне нетвердое «нет», которое совсем не внушало надежду.
Я смогу тебя защитить. К тому же, он повернулся к ней и оперся масленой ладонью о белую от муки столешницу, я выручил тебя, Ханна. Тогда.
Она кивнула. Не стоило продолжать, она прекрасно помнила, как опозорилась во время первого полета. И если бы не Вальдекриз, она бы в худшем случае умерла, а в лучшем сейчас сдувала бы пыль с библиотечных книжек и дышала запахами сырости и плесени. В безопасности. Вдалеке от договоров, содержащих пункты о твоей возможной гибели.
Послушай, Ханна, от нас не требуется ничего невозможного. От тебя не требуется. Пришли, сделали все необходимое, ушли. Быстрое такое приключение.
Но слушать она не стала.
Так если Голос сорвался. Асин прокашлялась в кулак, на миг отвернувшись, и продолжила: Если все настолько просто, почему, она коснулась пальцами горящего от стыда уха, никто до сих пор не взялся за это дело?
Ты задаешь правильные вопросы. Но совершенно не думаешь головой. Вальдекриз хотел было стукнуть ее ложкой, но она закрылась руками. Посмотри на себя: ты еще ничего не знаешь, а уже готова отказаться. Почему? Потому что боишься. Люди часто боятся неизвестного. Здесь работает тот же принцип. Когда-то давно там погиб человек. Когда-то давно это видел его близкий друг. Когда-то давно он вернулся, поседевший, трясущийся, с изуродованным лицом. Когда-то давно Э-эй, ты чего?