Никогда прежде я не видел такого пристального досмотра, даже в первые годы после войны, в период настоящего разгула таможенников. Кажется, что здесь не обычная граница между странами, это граница между мирами. Пролетарский таможенник, самый искушенный в мире сколько раз ему самому приходилось прятаться и убегать! досматривает граждан, пусть и нейтральных и даже дружественных государств, но всё же людей враждебного класса. Это эмиссары капитала, торговцы и специалисты. Они прибывают в Россию, приглашенные государством, которым верховодит пролетариат. Таможенник знает, что эти торговцы посеют в магазинах счета, и в витринах вырастет урожай чудесные, дорогие, недоступные пролетариату товары. Он изучает сначала лица, а затем чемоданы. Опознает возвращенцев, у которых теперь новые польские, сербские, персидские паспорта.
Поздно, уже ночью, путешественники стоят в проходе вагона и не могут преодолеть боль от таможни. Они рассказывают друг другу обо всем, что привезли, за что заплатили пошлину и что провезли контрабандой. Пищи для разговоров хватит на долгие русские зимние вечера. Да и внукам доведется послушать.
Внуки услышат всё это, и перед ними предстанет странный, искаженный облик того времени, времени на его собственной границе, времени с его беспомощными детьми, красными таможенниками, белыми путешественниками, фальшивыми персами, красноармейцами в длинных песочно-желтых шинелях, подол которых касается земли, промозглой ночью у Негорелого, с громким хрипом нагруженных носильщиков.
Несомненно, эта граница имеет историческое значение. Я чувствую его, когда гудок паровоза протяжно и хрипло взвывает, и мы уплываем в темную, далекую, тихую страну.
III
Призраки в Москве
(Перевод Татьяны Заглядкиной)
Frankfurter Zeitung, 28.9.1926Кто смотрит на меня с многочисленных киноафиш? «Махараджа»[7]. В центре Москвы! Гуннар Толнес[8], немой тенор с далекого норвежского севера, победоносно шествует сквозь пушечный гром, кровь, революцию, неуязвимый, как и положено настоящему призраку. В его свите старейшие кинодрамы Европы и Америки. Кинотеатры переполнены. Не для того ли я ехал сюда, чтобы скрыться от махараджей и им подобных? Русские отправляют к нам «Потёмкина», а у себя хотят видеть Гуннара? Какой странный обмен! Выходит, мы революционеры, а они буржуи? Мир сошел с ума!.. «Махараджа» в центре Москвы
В витринах немногочисленных магазинов женской одежды висят старомодные наряды, длинные, широкие, словно колокола. Даже у модисток сплошь шляпки древнейших фасонов. У женщин не лучше. Широкополые шляпы с перьями цапли, наполеоновские треуголки, колпаки с вуалью, длинные волосы и длинные платья по щиколотку. Всё это не только следствие крайней нужды, но и отчасти проявление консерватизма. В руках кружевной зонтик
Я отправился на «Махараджу» посмотреть, кто еще решил к нему заглянуть. Все те же колпаки, вуали, корсеты и зонтики.
Старая, побитая буржуазия. Видно, что она не пережила революцию, она ее переждала. За последние несколько лет ее вкусы не изменились. Она не прошла путь европейских и американских высших и средних слоев общества, путь от «Сна в летнюю ночь» до негритянского ревю, от военных наград до дней памяти, от поклонения героям до поклонения боксерам, от балетного корпуса до женского батальона и от военных облигаций до могилы Неизвестного солдата. Старая русская буржуазия осталась в 1917 году. Она хочет видеть в кино нравы, обычаи, судьбы, предметы мебели своих современников: офицеров, которые не служат в Красной армии, а обретаются в шикарных казино; любовные страсти, которые приводят к мальчишнику, а не к торжественному советскому бракосочетанию с записью в книге актов гражданского состояния; дуэли между людьми чести; стол в мансарде; буфеты с фарфоровыми безделушками и романтическую эротику. Человек хочет снова увидеть мир, в котором жил пусть не идеальный, сегодня он кажется райским. Вот почему билеты на старые фильмы распроданы. В Париже такие кинодрамы уже идут под глумливым названием «За 20 минут до войны»[9]. Французский буржуа смеется над кадрами, которые у его русского брата по классу вызывают серьезное волнение.
Я говорю о старом русском буржуа. Ибо новый уже растет, появляется в разгар революции, оставленный ею в живых. Ему разрешено вести дела по ее милости, и он умеет обходить ее ограничения. Сильный, живой, сделанный совсем из другой материи, чем его предшественник, наполовину разбойник, наполовину купец, он с некоторым вызовом носит имя «нэпман», которое уничижительно звучит внутри страны и за ее пределами. Он лишен сентиментальности, его не сковывают ни мировоззрение, ни вещи, ни мода, ни искусство, ни мораль. Он резко отличается и от старого буржуа, и от пролетариата. Лишь через несколько десятилетий он обретет собственную форму, традиции и собственную общепринятую ложь если останется в живых Так что я говорю не о нем, а о старом буржуа и о старом «интеллигенте». В нем уже нет жизненной силы. Его честный, мелкий, религиозный идеализм, его добросердечный, но ограниченный либерализм подавлен великим пожаром революции как свеча в горящем доме. Он служит советскому государству. Он живет на мизерную зарплату, но ведет прежний образ жизни, пусть и с меньшим размахом. У него сохранились несколько уродливых сувениров из Карлсбада, семейный альбом, энциклопедия, самовар и книги в кожаных переплетах. Тихими вечерами его жена играет на пианинах. Смыслом его существования было принести пользу обществу и вывести в люди сына. Внешними проявлениями успеха были для него скромные награды, неспешное продвижение по службе и регулярная прибавка к жалованию, тихие семейные праздники и надежный зять.
Но всё это в прошлом. Съезжая к мужчине, его дочь уже не спрашивает разрешения. А с сыном он уже не может поделиться своими «жизненными принципами». Сын лучше разбирается в жизни современной России и ведет по ней отца, как слепого. Отца похоронят без почестей и титулов. (Смерть тоже утратила торжественность.) Пусть сегодня он верой и правдой служит новому хозяину, являя собой образец добродетельного гражданина. Возможно, он даже доволен этим миром и принимает его. И всё же, всё же в этом мире он чужой. Он не стремился к нему, не боролся за него, но тем не менее оказался в нем, и это ставит его вне границ этого мира. Он никогда не сможет постичь кровожадную решительность, с которой возник этот мир. Его развитое чувство справедливости не может примириться с несовершенством новых порядков. Он видит недостатки нового мира гораздо острее, и он более критичен к ним, чем когда-то к недостаткам старого. С ними он тоже боролся. В конце концов, он был ребенком того мира, даже если тихо возмущался. (Вслух он никогда этого не делал.) Либеральная буржуазия, которая в 1905-м сочувствовала мятежному «Потёмкину», салютовала красному знамени восставших в Одессе и в конце концов была расстреляна казаками, не желает видеть «Потёмкина» на экране.
Дурной вкус довоенных буржуа; наивный экстаз довоенной юности; узколобое рвение, подобное тупой стреле, лишь скользящей по поверхности; сознательное отмежевание от всего, что в 90-е годы ошибочно называли «роскошным» и «бесполезным»; добровольный отказ от духовной избалованности и метафизического изящества; упрямое смешение важной и мощной, хотя и не сиюминутной политики с аполитичной красотой и мещанской игривостью всё это лишь призраки революционеров. Всё это родом из просвещенного либерализма мелкой французской буржуазии. Это здоровые, краснощекие, крепкие призраки сегодняшнего дня. В них слишком много плоти и крови, чтобы они были живыми.
Примечания
1
Бернард фон Брентано (Bernard von Brentano, 19011964) писатель, поэт, драматург и публицист. Изучал философию. Юношеское произведение Б. «Деньги» были переложено в 1924 году для сцены Петером Зуркампом. Вероятно, именно Зуркамп свел Б. с Брехтом, они планировали издавать литературный журнал. С 1925 по 1930 год был сотрудником раздела фельетонов Frankfurter Zeitung. Был близком другом и учеником Рота. Дважды посещал Москву (в 1930 и 1932 годы), после чего отошел от марксизма и порвал с Коммунистической партией Германии. Книги Б. были запрещены в нацистской Германии, в 1933 году он эмигрировал в Швейцарию. Однако вскоре подал прошение о разрешении вернуться. Прошение было одобрено, однако Имперская палата культуры не сняла для Б. запрет на литературную деятельность. Б. неоднократно высказывал антисемитские тенденции, пытаясь следовать господствующим политическим веяниям. Б. вернулся на родину лишь в 1949 году, его автобиография 1952 года носит название «Страна любви».
2
Бенно Райфенберг (Benno Carl Reifenberg, 18921970) журналист, критик, писатель и публицист. Один из редакторов Frankfurter Zeitung, с 1924 по 1930 год заведовал разделом фельетонов, с 1932 года и до закрытия газеты Министерством пропаганды в 1943 году редактировал раздел политики. С 1945 по 1958 год издавал журнал Die Gegenwart. Принимал активное участие в возрождении газеты и был одним из издателей Frankfurter Allgemeine Zeitung до 1959 года.
3
В том числе на номер в самой дорогой гостинице города Большой Московской.
4
После назначения Нансена верховным комиссаром Лиги наций по делам русских беженцев в 1921 году он предложил создать «паспорт вынужденного беженца». Паспорта Нансена спасли жизнь множеству эмигрантов, не только русских, но и бежавших от турецкого геноцида армян. Временный паспорт позволял подавать прошения в государственные органы, претендовать на вид на жительство и разрешение на работу. Паспорта выдавались с 1922 по 1951 год, всего было выдано около 600 000 документов, по паспорту Нансена жили за границей, например, генерал Деникин, Анна Павлова, Сергей Рахманинов, Владимир Набоков. Здесь и далее прим. ред.
5
Квартал красных фонарей в Париже. Именно здесь находится знаменитое кабаре «Мулен Руж».
6
В настоящее время на территории Белоруссии. С 1921 по 1939 год советская пограничная станция. Сохранился дом офицерского состава погранзаставы, а вот деревянное здание вокзала было разрушено в ходе нацистской оккупации.
7
В 1925 году на экраны вышла четвертая часть датского немого фильма «Возлюбленная махараджи» («Maharadjahens yndlingshustru»).
8
Гуннар Толнес (Gunnar Tolnæs, 18791940) популярный норвежский кино- и театральный актер, певец. Получил юридическое и медицинское образование. Исполнял характерные роли изысканных и загадочных джентльменов. Кинокарьера Т. завершилась с приходом звукового кино, во многом из-за его сильного норвежского акцента. Он сконцентрировался на театре, много играл в пьесах по Ибсену, но выступал и в оперетте.
9
Отсылка к одноименному фельетону Рота (Frankfurter Zeitung, 11 июня 1926 года).