Откуда они тогда?
Перед ней встало видение отдаленного побережья в неисчислимых милях от всех людских поселений и тучи огромных птиц над ним.
Названные в книге места, говорила император, почти все нам чужды. Редко какое из них встречается в других источниках.
Но какие-то вы узнали, возразила Гвенна. Вы что-то нашли.
Вместо ответа император распахнула книгу на странице, отмеченной длинной голубой ленточкой. Карта подробнейшая карта на целый разворот. Кеттрал были лучшими в мире картографами недаром они видели мир с высоты птичьего полета, но ни один свиток с картами из Гнезда с этой бы не сравнился. Даже десятки копирований не уничтожили точнейших деталей. Изображала карта, судя по всему, остров. Горные хребты в кайме ледников, сложное переплетение рек, а также, видимо, пески пустынь и густые леса.
«Нет, поняла Гвенна, присмотревшись, это не остров, а целый материк».
Вот, сказала император, коснувшись кончиком пальца точки на южной оконечности.
Гвенна перебирала карты из своей памяти в бытность кадетом она заучила наизусть десятки, сотни. Память на подробности у нее была не из лучших, но картина что-то напоминала.
Где это?
Император взглянула на нее, потом сквозь нее и ответила с непроницаемым лицом:
Менкидок.
Гвенна нахмурилась. Еще раз сравнила очертания на странице с картами из памяти. Кеттрал составили карту северо-восточного побережья этого континента, хотя их работе препятствовала экваториальная жара, которую не переносили птицы. Никакого стратегического значения Менкидок не имел и не заслуживал серьезных усилий там не было ни потенциальных союзников, ни угроз, ни торговых партнеров. Там вообще почти не было поселений. А потому в сравнении с точнейшими, подробнейшими, регулярно обновлявшимися картами Эридрои и Вашша, по которым занимались Гвенна и прочие кадеты, несколько имевшихся в Гнезде карт Менкидока и картами-то нельзя было назвать просто робкая извилистая линия берега, обрывавшаяся в пустоту на несколько сотен миль южнее Поясницы.
Гвенна подняла взгляд:
Кто-то из прежних императоров Анлатун, кажется, посылал экспедиции на Менкидок?
Он отправил три, ответила Адер. Ни одна не вернулась.
Откуда же эта карта?
От кшештрим.
От кшештрим?
Адер кивнула.
Кшештрим мы стерли с лица земли тысячи лет назад, возразила Гвенна. Много тысяч лет.
Я же сказала: это очень старая книга. Мой главный историк проследил ее происхождение до первого века кшештримских войн. И заверил, что текст подлинный.
Под ошарашенным взглядом Гвенны Адер приподнялась и дважды дернула свисавший с потолка шелковый шнур. Где-то за дверью звякнул колокольчик; его чистый звук, приглушенный расстоянием, мог уловить лишь ее острый слух.
Гвенна вернулась взглядом к карте, всмотрелась в очертания побережья.
А ваш историк не сказал, осторожно осведомилась она, почему оттуда не возвращаются?
Сколько она помнила уроки, некоторые древние исследователи времен атмани и раньше того решились посетить этот континент. Искали то, чего всегда ищут: золота и ценной древесины, камня для строительства, рудных жил для разработки, рабов, чтобы в цепях переправить их на север. Большая часть путешественников, как и значительно более поздние экспедиции Анлатуна, пропали. Те, кто вернулся, вернулись сломленными. Они рассказывали о проклятом материке, сплошь зараженном болезнями, где сама земля гниет под ногами, где каждый зверь чудовище, где вода и воздух сводят человека с ума.
Моряки славятся буйным воображением. Я читала отчеты первопроходцев, побывавших на Джакарине и Черепе. Те утверждали, что земля там по ночам оживает и целиком пожирает людей. Император покачала головой. Оказалось, муравьи. Опасные муравьи поставь лагерь слишком близко к муравейнику, они зажалят тебя насмерть и съедят, и все-таки обычные муравьи.
Гвенна насупилась.
Однако Джакарин и Череп люди в конце концов заселили. А в Менкидоке никто не живет.
Вообще-то, живет. На северо-западном берегу есть деревеньки китобоев, ведущие торговлю с Манджари.
Это было для Гвенны новостью, а впрочем, на карты кеттрал северо-западное побережье Менкидока не попало.
Деревеньки Они входят в какие-то крупные политические образования?
Император покачала головой:
Насколько мне известно, нет. Сведения из мест южнее Поясницы ко мне не доходят. На ее лице мелькнуло недовольство. Я хотела сказать, что слухи лгут. Там живут люди. Описанные в старинных отчетах чудовища, без сомнения, всего лишь неизвестные и непривычные виды животных. Первопроходцы страдали от болезней, но болезней везде хватает. Люди боятся неизвестного. Это еще не значит, что весь континент проклят.
Едва она договорила, в дверь постучали.
Войдите, сказала Адер.
Тяжелая деревянная створка отворилась. Вошел старик.
Гвенна, познакомьтесь с Килем, представила Адер. Он мой историк.
Гвенна всмотрелось в старика. И тут же поправила себя. Нет, он не старик. В черных волосах нет седины, кожа в морщинах от солнца и ветра. То, что она поначалу приняла за приметы возраста, было следами насилия. Историку вряд ли перевалило за четвертый десяток, но чуть не все кости у него были переломаны и срослись как попало. И нос искривлен, и линия подбородка. Костяшки пальцев шишковатые больше, чем у самой Гвенны; длинные пальцы скрючены, словно их не раз перебили. Он сутулился, выносил вперед правое плечо и слегка прихрамывал. Все это, вместе взятое, старило его вдвое, но в голосе, когда мужчина заговорил, звучала спокойная уверенность, и взгляд был острым.
Гвенна Шарп. Рад знакомству. Ваши действия заняли немало страниц в новейшей истории Аннура.
Мои действия
Оборона Андт-Кила от ургулов, кивнул Киль. Отбитые у Якоба Раллена кеттрал. Спасение Валина уй-Малкениана и его спутников. Ваше участие в победе над Балендином Айнхоа у самых ворот города
На миг Гвенна онемела. Конечно, она помнила все бои. Помнила подготовку к обороне Андт-Кила, расположение каждой баррикады, закладку взрывснарядов под мосты, позицию каждого лесоруба. Она действительно победила Раллена, действительно вытащила Валина из ургульского плена, действительно свалила Балендина И все же в устах историка все это звучало сказкой. Или правдой, но случившейся с кем-то другим, кеттральской легендой, к которой она сама не имела отношения.
Гвенна опустила взгляд на свои руки больше не дрожат, но она ощущала пронизавшие ее тело страх, неуверенность, сомнение. Плеснув это сомнение в топку своего гнева, она жарче прежнего разожгла огонь.
«Все это сделала я, сказала она себе. Я была хорошим солдатом».
Подняв взгляд от ладоней, она посмотрела в глаза Килю:
Похоже, вы слишком доверяете слухам.
Он вскинул брови:
Слухи хлеб историка.
Разве? удивилась Гвенна. Так вот откуда этот бред про птиц в самой жопе Менкидока?
Она всю жизнь полагалась на свою ярость как на тайное оружие, не подводившее, даже когда иссякнут заряды и клинки. Но теперь, потянувшись к ней, ощутила, что оружие выскальзывает из рук. Она еще сумела пустить в Киля стрелу сарказма, но голос дал трещину.
Отчасти, не смутившись ее насмешкой, ответил историк.
И тут она осознала одну его странность у него не было запаха. Вернее, не так. От него пахло всем, чем полагалось пахнуть историку: чернилами, пылью, клеем и затхлостью древних страниц но больше ничем. В нем не было надежд. Не было страха. Не было нетерпения. Ни душка похоти, жадности, предвкушения, отвращения ничего. С тех пор как выпила яйцо сларна, она привыкла чуять чужие эмоции, и от их отсутствия по коже поползли мурашки. Даже кеттрал не лишены чувств, просто крепко держат их в узде. Чувства есть у всех, кроме
Вы монах? спросила она.
Адер шевельнулась. Почти неуловимое движение, но Гвенна распознавала угрозу в то же мгновение.
Киль же только приподнял бровь:
Почему вы спрашиваете?
Ее брат Гвенна кивнула на императора. Каден. Прошел выучку у монахов. Вы мне его напомнили.
На самом деле Киль ничем не напоминал Кадена. У Кадена глаза горели так же, как у сестры. Он был молод и силен, а Киль сто раз переломан. Гвенна в те времена сама была моложе и еще не освоилась со своими новыми способностями, но помнила необычный запах Кадена, как будто под его балахоном не было человека. В огне его глаз не было тепла. И с Килем то же самое, только в большей степени. Словно перед ней статуя.
Тонкое наблюдение, кивнул историк. Я провел некоторое значительное время в ордене, родственном ордену Кадена.
Странное место для историка на окраине всего на свете.
Центр определяется расположением краев.
Как эту хрень ни понимай.
Киль рассмеялся. Самым обыкновенным смехом, какой можно услышать на любой аннурской улице, совершенно непримечательным, совершенно незапоминающимся. Только к обычному смеху прилагается запах, целый ряд запахов: едкий от насмешки, сладковатый от волнения, простой дубленый запах подлинной безудержной радости Запах историка походил на запах книги. И не более того.
Он кивнул и указал на развернутую перед Адер карту.
Возьмем этих кеттралов. Хоть они и находятся на краю света, но в состоянии изменить все.
Предполагаемых кеттралов, напомнила Гвенна. Кеттралов, от которых, по всей вероятности, остались одни кости, да и те окаменелые. Если все они давным-давно не мигрировали на север
Она кинулась навстречу факту, как человек, бегущий в ночи, летит прямиком на каменную стену.
Он ошибается, сказала Гвенна, на что Адер царственно повела бровью. Ошибка в книге, или в переводе, или в этой сраной карте.
Карта, мягко вставил Киль, точна.
Может, да, а может, и нет. Я знаю одно кто-то ошибся. Птицы прилетели не с какого-то там горного хребта на юге Менкидока. Не могли, даже случайно. Они не способны пересечь экватор, так же как не способны пролететь над полюсами. Даже на пятьсот миль подлететь не сумели бы. На экваторе слишком жарко. Организм у них не выдерживает.
Поняв это, она взъярилась. Не будет кеттралов не будет вылетов. Не будет вылетов ей ничего не остается, как покончить со всем: выйти из дворца
Не птицы, хладнокровно прервал ее мысли историк, а яйца. Кшештрим, составивший этот трактат, привез сотни яиц.
У Гвенны дернулись пальцы. Она стиснула кулак.
Зачем?
Чтобы изучить.
Зачем?
Они для этого живут. Жили, сухо поправил себя историк.
И от тех яиц пошли все кеттралы северного полушария?
Он кивнул.
Гвенна глубоко вдохнула, надолго задержала воздух и, отдуваясь, перевела взгляд на Адер.
И туда вы меня отправляете?
Император кивнула.
После того, что я напорола в Домбанге. После того, как потеряла птицу и половину крыла.
Еще один кивок.
Гвенна таращилась на нее, не в силах подобрать подходящего слова, и наконец выдавила:
Почему?
Вы знаете птиц. Места, где они гнездятся. Их повадки.
Я изучала взрывное дело. Вам бы нужен пилот. Кто-то вроде Быстрого Джака.
Глаза императора пылали двумя погребальными кострами. Странно, что такое яростное пламя горело беззвучно.
Быстрый Джак мертв, ответила она. У меня остались только вы.
В рамке окна появился молодой человек работник на четвереньках, рядом деревянная бадья. Он одну за другой отскребал жесткой щеткой плитки садовой дорожки. В Рассветном дворце таких дорожек были сотни, если не тысячи. Гвенна попыталась подсчитать число плиток, но отступилась.
Итак, корабль доставит меня до побережья Менкидока. Я выбираю место, высаживаюсь, дальше иду пешком, высматривая горы она махнула на раскрытый том, похожие на эти.
Вас будет сопровождать Киль.
На хрена мне увечный историк? в изумлении заморгала Гвенна.
Уверяю вас, ответил тот, я не так беспомощен, как можно предположить при взгляде на это тело.
Плевать мне на ваше тело. Оно не поможет в поисках птиц.
Вы отправляетесь, голос императора стал резким, к берегам, где не бывал ни один аннурец. Эта земля известна нам из старинных описаний, из отчетов, которых никто не понимает лучше Киля.
Паренек за окном выпрямился, кулаками размял поясницу и снова согнулся над дорожкой. Он водил щеткой точными кругами, работая над каждым камнем так тщательно, словно тот последний, единственный, словно назавтра не покроется снова грязью. Гвенна попыталась представить, как остаток жизни проводит за уборкой, штопкой, строительством
Это потребует времени, сказала она. К нашему возвращению от Аннура могут остаться одни обломки.
От Аннура и так остались одни обломки, ответила император.
Голос был тверд как камень, но на мгновение под запахом духов Гвенна уловила то же отчаяние, то же жадное нетерпение. Кое в чем жизнь обходилась с Адер суровее, чем с Гвенной: отца убили, брат погиб, другой затерялся в холодных северных степях. Их никого из них не готовили к такому дерьму.
Император прикрыла глаза, загасив на время их пламя, и снова распахнула.
Мои младшие братья когда-то любили играть с морем. В отлив разводили на полоске пляжа внутри крепости костерок. А потом строили вокруг стенку из песка и камушков иногда в локоть-другой в высоту. Однажды приказали эдолийцам помогать и подняли стену в рост взрослого мужчины. Она помолчала, засмотревшись на воспоминания. Угадаете, сколько раз стена спасла костер от подступающего прилива?
На один удар сердца ненависть Гвенны к этой женщине утихла.
Эти мальчишки всегда любили недостижимые цели, фыркнула она.
Лицо Адер отвердело. Она вдруг снова стала императором.
А я не люблю. Все, что я делаю, идет прахом. Все, что мы делаем, идет прахом. Возможно, в южном полушарии не осталось птиц. Или вы погибнете, не найдя тех гор: утонете, умрете от болезней или вас сожрут те, кто водится на той стороне мира. Может, там в самом деле обитают чудовища и они до вас доберутся. Или вы сойдете с ума. Но иначе мне остается только сидеть на берегу, дожидаясь ночной бури, и вместе со всеми смотреть, как волны рушат стену и заливают огонь.
7
Ему тогда было семь лет. Или шесть. А может, и восемь, откуда ему знать. Никто ему не говорил, когда он родился, вот это уж точно. Ни матери, ни отца. Ни сестер, ни братьев. Удивительно, как он свое-то имя запомнил Акйил. Может, у него было когда-то еще одно, родовое как у многих, но, если и было, его он забыл. Чего не забыл, так это клеймения.
Солдаты поймали его на воровстве. Его, Тощую Кралю и Жепастика всем на троих и двадцати лет не набралось бы. Солдаты их заперли, и те же солдаты на следующий день выволокли их вместе с полудесятком других воришек кто ругался, кто умолял, кто шел тупо, как скотина на бойню, на большую открытую площадь перед Рассветным дворцом. Чего у аннурских легионеров не отнять это порядка. У них на все был свой порядок, даже на клеймение детей.
Двенадцать мужчин встали редкой цепью, сдерживая зевак (площадь на восточном конце Анлатунской дороги даже на рассвете была полна спешившими по своим делам людьми), а еще трое или четверо вытащили из кордегардии стол и разожгли в опрятной очажной яме рядом с мостовой огонь нарочно для этой цели. Работали равнодушно, скучно, как всегда выполняют ранним утром обрыдшие обязанности. Акйил ждал насмешек, издевок, новых побоев до самого клеймения, но солдаты будто дрова носили или канаву копали. Теперь вспоминается: он бы скорее обрадовался лишней жестокости как признанию, что он и другие воры, поставленные на колени на площади, все-таки люди пусть плохие, испорченные, отрава для имперского порядка, но люди, а не туши для разделки.