Незнакомая Руку высокая и худощавая женщина, не оборачиваясь, произнесла:
Оно еще живо.
Одних убить проще, других труднее, Лу Као, ответил ей старик, сидевший на носу лодки Рука.
Лу Као метнула взгляд в его сторону.
Прости, свидетель. Я ждала Удава.
Он, надо думать, осматривает свои ловушки.
Она, кивнув, снова отвернулась к подвешенной твари.
Свидетель с прищуром разглядывал Рука.
Стало быть, ты не таких называл «вестниками».
Рук, не в силах отвести глаз от страшного зрелища, медленно покачал головой.
Если то была летучая мышь, он таких еще не видывал. Обычные были не больше его ладони, а эта выше него ростом, выше любого человека, девяти, если не десяти футов в высоту. Вуо-тоны пригвоздили распростертые крылья к двум столбам, пробив железными остриями костлявые, почти человеческие конечности, на которых держались перепонки. Так же были прибиты к столбам когтистые лапы, и распятый пленник судорожно корчился, бился, напрягая жгуты мышц под темной шерстью. Лицо его словно явилось из кошмара гладкая, уродливо плоская морда поблескивала, как свежевыбритая щека. Тварь пыхтела широкими, уходящими прямо в череп ноздрями и щелкала клыками с палец длиной. А потом вдруг замерла, разглядывая Рука темными нелюдскими глазами.
Слюнявые челюсти медленно разошлись, и Рук не столько услышал, сколько ощутил вонзившуюся в ухо иглу неуловимо тонкого звука, обжигающую как лед, подобную трещине в разбивающемся сосуде. Он едва не схватился за нож. Привиделось, как он вгоняет клинок в грудь этой твари, проворачивает, рубит, пока от угрозы не останется и следа. Содрогнувшись, он усилием воли остался на месте.
Что это? спросил он.
Мерзость, сплюнула женщина.
Загадка, тихо поправил ее свидетель, которую задал нам мир.
Откуда такое?
Удав изловил.
Оно летает?
Старик кивнул.
Летало, пока Удав не сломал ему крыло. Он указал на жестоко вывернутую из сустава кость. С этим нам повезло.
С этим? Рук развернулся, уставился на старика.
Их было чуть не десяток, объяснила женщина. Налетели на деревню.
Убили без малого тридцать человек, подтвердил свидетель. Со времени лягушачьего мора мы не теряли так много народу разом.
Как? резко спросил Рук.
Вуо-тоны, сильные и искусные охотники, справлялись с крокодилами и ягуарами. В дельте они были дома. Любой ребенок умел много дней прожить в одиночку, если случался при нем нож или гарпун. Лягушачий мор другое дело, с заразой не сразишься, но эти
Они налетели до восхода луны в ненастную ночь. Сначала мы их услышали. Этот их визг. Потом они стали хватать людей. Большей частью уносили в небо, выше, чем кружит болотный ястреб, и оттуда бросали. Кое-кого убили клыками. Укус у них ядовитый. Мы схватились за копья Свидетель покачал головой и договорил глухим от стыда голосом: Я стал стар и нерасторопен.
Одного ты убил, возразила женщина.
Свидетель покачал головой:
Слишком мало. Да и опоздал я. Взгляд его уставился вдаль. Это Удав построил людей, загнал всех под крыши, вынудил кхуанов
Кхуанов?
Так мы их называем.
Рук помрачнел. Кхуанами назывались сказочные чудовища, о которых вуо-тоны рассказывали детям.
Кхуаны из сказок похожи на ящериц. И их не бывает.
Свидетель устало ответил:
Такое имя напоминает, что мы не все знаем о чудовищах. Он покачал головой. На земле они не так опасны.
Женщина крякнула, словно ее ударили в живот.
Все равно опасны, признал старик. Они убили несколько наших в хижинах, но тут драка была скорее на равных. В конце концов мы загнали их, переломанных и в крови, и отдали в жертву Дарованной стране.
Кроме этого.
Я наделся что-нибудь от него узнать.
Узнал?
Старик медленно покачал головой.
* * *
Пока Рук греб обратно к поселку, свидетель так ослаб, что едва мог сидеть. Упрямая решимость, что вывела его из дома, будто растаяла под жгучим солнцем. Он сгорбился, оперся локтями на иссохшие колени и так кашлял, что видно было, как ходят ходуном ребра под безрукавкой.
Я дойду, твердил он, пока Рук привязывал каноэ к его плоту, но Руку пришлось почти на себе нести его те несколько шагов, что отделяли лодку от хижины.
Вернувшись в домашний полумрак, старик упал на тростниковую подстилку, закрыл лицо узловатыми руками. Измученный новым приступом кашля, бессильно перекатился на бок, сплюнул в миску и вытянулся, со свистом втягивая воздух.
Теперь, Кха Лу, ты видишь, почему боги призвали тебя обратно.
Рук помолчал.
Их давний спор желчью подступал к горлу.
«Они не боги и не звали меня. Те, кому вы поклоняетесь, хуже кхуанов. Вам не избавиться от чудовищ, пока вы живете в Дарованной стране».
Только на этот раз он и в себе самом ощущал нетерпение. Каково схватиться с этими тварями, испытать себя против них, ощутить на себе их когти, нанося смертельный удар?..
Вы их победили, сказал он, отгоняя видение. Без меня справились.
Это только с новым кашлем изо рта брызнула кровь. Только начало.
Этого ты знать не можешь.
Войско, прошептал свидетель. Твой вестник сказал «войско».
Я давно научился не верить словам, покачал головой Рук.
Старик сверкнул на него глазом.
Тогда зачем вернулся?
Непрошеный ответ рвался с языка: «Чтобы сражаться».
Рук вызвал в памяти статую Эйры. Он попытался представить лицо Бьен, неукротимую доброту ее глаз, но мог вспомнить только горящий ненавистью взгляд Удава.
«Я мог бы порвать его в клочья, подумалось Руку. Даже сейчас, таким, каким стал, я мог бы его уничтожить».
Он моргнул, уставившись на бьющие в щели стены солнечные лучи.
Кем Анх избрала тебя, бормотал свидетель. Она вскормила тебя грудью. Она и Ханг Лок вплели свои дары в твои кровь и кость. Воспитали тебя как собственное дитя.
Я не их дитя! с невольной яростью выкрикнул Рук. И не ваше, хоть и прожил здесь столько лет.
Свидетель не дрогнул.
Мы не выбираем кем быть, Кха Лу.
Я выбрал, ответил он, и выбираю. Я каждый день выбираю служение Эйре.
Тогда почему, глядя на тебя, я вижу воина Дарованной страны?
Потому что ты старый упрямец, который даже при смерти никого не слушает.
К удивлению Рука, свидетель улыбнулся кривой, слюнявой улыбкой, открывшей пожелтевшие потрескавшиеся зубы.
Думаешь, я умираю по своему выбору? Он поднял слабую дрожащую руку к пустой глазнице. Думаешь, по своему выбору я стал одноглазым? По своему выбору родился в Дарованной стране в определенное время? По своему выбору нашел тебя на речном берегу? Разве по моему выбору мое сердце переполняется гордостью за тебя? Он покачал головой. Нам только кажется, что мы выбираем, Кха Лу.
Рук сердито отдувался.
Чего ты от меня хочешь? Кхуаны перебиты. Вы победили.
Слово оставило горечь на языке.
Придут новые, хуже тех.
А если я останусь? Я много лет не брал в руки копья. Я десятка шагов не проплыву.
Что сталось с укусившей тебя хозяйкой танцев?
Я ее убил.
Чем?
Рук, помедлив, поднял правую ладонь, пошевелил пальцами.
Свидетель кивнул и улыбнулся.
Нет, замотал головой Рук, споря не столько с надеждами старика, сколько с собственной жаждой. Ты забыл: до того она меня укусила. На моем месте другой был бы покойником.
Но ты не другой, Кха Лу. Ты это ты.
В хижине потемнело. Должно быть, облака задули солнце, перекрыли рвавшиеся в щель лучи. Где-то на западе зарокотал гром, и почти сразу по крыше и плотику застучали дождевые капли.
А что же ваши боги? спросил Рук. Не они ли хранят Вуо-тон и Дарованную страну сколько уже? От начала времен?
Свидетель помрачнел:
Удав ходил искать богов. После налета.
И что?
Их нет.
Потому что они непостоянны. Давние воспоминания бурлили в нем мутной водой. Они шатаются по всей Дарованной стане. Может, околачиваются на какой-нибудь южной отмели или охотятся на краю соленой воды.
Так же решил и Удав. Он ждал их на острове у стены черепов.
Сколько?
Тридцать дней.
Одну луну. Многие вуо-тоны за всю жизнь ни разу не видят своих богов.
Так оно и было, и все же под ложечкой у Рука стягивала холодные кольца тревога.
Многие вуо-тоны не бывают на том острове, возразил свидетель. Когда я туда приходил, ждал не более двух дней, самое большее три.
Может, Удав им нравится меньше, чем ты.
Старик прикрыл глаза.
С этим вашим давним соперничеством надо покончить.
Я с ним пятнадцать лет как покончил. Уйдя из Дарованной страны.
Но теперь вернулся, и вы должны объединить силы. Он не дурной человек, Кха Лу, просто гордый. Для такого яростного бойца тяжело вечно уступать другому в силе, в быстроте, быть вторым в глазах народа и богов.
Видел я глаза народа, когда выходил из каноэ. Среди вуо-тонов меня победителем не числят.
Если ты отыщешь богов
Я не знаю, как их отыскать.
Тогда они тебя найдут.
Я три дня искал поселок, покачал головой Рук, три дня обшаривал эту часть Дарованной страны. Если они хотели меня видеть, уже бы явились.
Это меня и пугает, поморщился свидетель.
Не переживай. За Кем Анх и Ханг Лока бояться нечего. Ты знаешь, как они сражаются.
Еще одно воспоминание: вырванное из груди и протянутое к солнцу трепещущее сердце. Рев Ханг Лока Маленького Рука накрыл тогда смешанный с тошнотой восторг.
Свидетель, перед которым не стояла эта картина, тронул пальцем пустую глазницу.
Я с ними сражался, заметил он.
Значит, должен понимать, что им вскрыть этого нетопыря проще, чем тебе выпотрошить рыбу. Их невозможно убить.
Твои мать с отцом одного убили.
Мои мать с отцом Рук сбился, уставился в полумрак, качая головой. Ты был мне отцом. Потом один жрец из храма, старый Уен. Он был мне отцом. У меня полдесятка отцов и матерей. И конечно, звери, которых вы зовете богами, тоже были мне отцом и матерью.
А ты упорно зовешь их зверьми.
Я с ними жил. Я знаю, что это правда.
Не путай правду с маской, под которой она скрывается.
Рук, вдруг утомившись, снова покачал головой. После двух дней гребли через камыши в плечах и в спине поселилась усталость. Возвращение было глупостью. Даже если погибший вестник не солгал, если на дельту движется армия, если кхуаны и впрямь ее передовой отряд, что он может сделать? Удав возглавил вуо-тонов и справился, судя по рассказам, лучше Рука. Если надвигается война, жрецам Эйры хватит работы: отстраивать дома, питать голодные рты, принимать сирот. Он потому и покинул дельту, что счел это лучшим, чем закон зуба и когтя вуо-тонов и их богов.
Рук взял трубку свидетеля, набил и, прикурив от уголька, передал старику.
Я люблю тебя, сказал он.
После бушевавшего в нем звериного пыла эти слова принесли облегчение прохлады.
Свидетель не поднес трубки к губам.
Нам не любовь нужна, ответил он.
Рук наклонился и ласково поцеловал его в лоб.
Тогда обратись к Удаву. Я теперь жрец Эйры и могу дать вам только любовь.
11
Гвенна с ужасом поняла, что каюта ей нравится. Нет, «нравится» не то слово. Нечему было нравиться в этой полутемной каморке три шага в длину, два в ширину, потолок над самой головой, но она поймала себя на мысли, что на всем корабле ей приятнее всего находится именно здесь. Джонон лем Джонон открыто превратил ее в пленницу еще до начала экспедиции, и все равно она заметила, что предпочитает оставаться в каюте, одна. Головная боль не переставала, тяжесть давила сердце, и еще это чувство под ложечкой, то гложущее, то когтящее, зубастая пустота выедала ее заживо. И гнев. Медленно закипающая ярость на Джонона лем Джонона, на Адер, на Домбанг, на себя и на весь мир. Все это никуда не девалось, но здесь, в полумраке каюты, хоть таить ничего не приходилось.
Она бы так и провела тут весь путь к южной оконечности Менкидока, не заявись к ней императорский историк. На второй или третий день пути она не вела счета он постучался в дверь. Гвенна подумывала не отзываться, подождать, пока ученый она учуяла запах чернил сам не уйдет. Только он бы не ушел. В этом Гвенна почему-то не сомневалась. Сделать вид, что не слышит, он будет ждать, и все затянется еще дольше, поэтому после третьего стука она силком подняла себя на ноги и отворила дверь.
Ну что?
Киль всмотрелся в полумрак.
Можно мне войти?
Входить особенно некуда, равнодушно махнула рукой Гвенна, но что есть, все ваше.
Историк шагнул за порог, закрыл за собой дверь и прислонился к стене. «Заря» мягко покачивалась на ровной зыби, и Киль приспособился к движению судна так же легко, как она сама.
Мои источники утверждают, заговорил историк, что вы удержали Андт-Кил в противостоянии с ургулами, когда вам было восемнадцать лет.
Его удержал Ран ил Торнья, мотнула головой Гвенна.
Ил Торнья опоздал к началу сражения. До него командовали вы. С несколькими сотнями необученных лесорубов отбивали все ургульские племена.
Она взглянула ему в глаза:
А знаете, что сталось с большинством тех лесорубов?
Ее накрыло воспоминание: пылающие острова, горящие мосты, повсюду ургулы с их ужасным нечленораздельным воем.
Их перебили. Многих застрелили. Ургульские луки беспощадны. Она говорила небрежно, но слышала, что голос готов сорваться; стоит заговорить чуть громче или чуть быстрее, и треснет. Многих насадили на копья. Был там один старый дурак я не сумела вытащить его из дома, заставить отойти за реку. Ургулы привязали его за руки за ноги к лошадям и разорвали. Знаете, что я делала в это время?
Историк молчал, и она ответила за него:
Ничего.
В сражении за Андт-Кил мы победили, подал он наконец голос.
Только не те, кто пал с ургульской сталью в горле.
Не бывает сражений без потерь.
Слова драного историка, чуть не сплюнула Гвенна. Пальцы в чернилах, и ни разу не выбирался из-за стола посмотреть на изрубленные тела.
Ее вдруг пробрала дрожь, сердце пустилось вскачь, дыхание обожгло грудь.
Видал я изрубленные тела, спокойно ответил историк, бросив взгляд на свои изувеченные ладони. Бывало, и сам рубил.
Гвенна уставилась на него, на кружево шрамов по коже. Она ни хрена не знала об этом человеке, но ясно было если только гнев не застил глаза, что он не за письменным столом жизнь провел.
Кто вы, драть вас, такой? устало спросила она, разом остыв.
Вопрос поставлен неправильно, покачал он головой.
Как хочу, так и ставлю.
Следовало бы спросить, кто вы? заметил он, пропустив грубость мимо ушей.
Это вы и так знаете.
Думал, что знаю. Бесспорно, я достаточно о вас писал, Гвенна Шарп. И полагал, будто кое-что понял.
Да ну? И что же?
Например, я думал, вы не из тех, кто позволит гноить себя в корабельной каюте.
Отвалите.
Я полагал, вы не из тех, кого мир сумеет сломать. Умереть вы, конечно, можете. И проиграть. Очень зрелищно проиграть. Но я никак не ожидал, что вы сдадитесь. Он склонил голову к плечу. Должен признаться, я удивлен.
Я не сдавалась, прорычала она. Меня разжаловала сама император! Я больше не кеттрал.
В мире полно людей, помимо кеттрал. Огромное большинство их не прячется круглые сутки в темной комнате.
И я не прячусь, сукин вы сын. Джонон запретил мне выходить на палубу.
Тогда, конечно, вам ничего другого не остается. Он, пожав плечами, повернулся к двери.
Мы посреди моря Призраков здесь делать нечего.
Киль поджал губы и прищурился в темноту.
Мне придется переписать один абзац.
Это вы о чем?
Он уставился в угол, по памяти цитируя текст:
«Гвенна Шарп не была самой искусной среди кеттрал. Даже в ее крыле были бойцы сильнее, лучники метче, тактики предусмотрительней. Что выделяло Шарп среди других, делало ее подлинным командиром крыла, это ее неукротимое сердце».
Она уставилась на закрывшуюся за ним дверь.
Неукротимое сердце
Она закрыла глаза, прислушиваясь к биению в груди запинающемуся, робкому, словно признавший поражение пленник.