Да, Вардван Варжапетян первопроходец. Но на фоне всего того, что мы теперь знаем о Тинякове, представленные плоды первопроходчества вызывают сочувствие к автору. Он словно бы остался в середине 90-х, спал двадцать лет, и вдруг пробудившись, решил собрать две те повести в документах под одной обложки, добавив историю о том, как он тридцать лет собирал для них материал
Найди в себе силы, сделай третью часть, например, о Тинякове и Акиме Волынском (Хаиме Лейбовиче Флексере), который опекал и, кажется, ценил Тинякова, благодаря которому тот имел площадки для публикаций, вступил во Всероссийский Союз писателей, и после смерти которого вышел просить милостыню с табличкой на груди «Подайте поэту, впавшему в нужду» Да, будь у книги третья часть, и книга бы состоялась. А так нечто кое-как слепленное из старого теста. И название книги «Кое-что про Тинякова» (кое-что, а не всё) такой подход не оправдывает.
В начале 2017 года в журнале «Урал» вышел мой рассказ под названием «Дедушка», в котором я попытался представить последние часы жизни Александра Тинякова. Через несколько месяцев раздался телефонный звонок это был Вардван Варткесович Варжапетян. К моему удивлению, он поблагодарил меня за то, что я написал о Тинякове, сказал, что это интересная личность, а потом спросил: «А где можно прочесть ваш рассказ?» Я с некоторым удивлением назвал номер журнала. «А не подскажете, в Москве я могу найти этот номер?» Первым делом я посоветовал интернет. «Интернетом, я к сожалению, не пользуюсь», сказал Вардван Варткесович.
Да, он человек немолодой, но Может быть, действительно, он пропустил всё, что появилось в том числе и в интернете о Тинякове за это время? Не знает, что и номера «Ноя» там достаточно легко обнаружить? Что обнародованные им документы давно пущены в литературоведческий оборот?
И выдал свои четвертьвековой давности открытия как новость.
Январь 2020
Герой мифа
Разжалованный из лучших советских поэтов не спасший Мандельштама переделкинский небожитель затравленный нобелиат Из русских литераторов ХХ века Борис Пастернак, наверное, самый мифологизированный. Судьба его действительно напоминает миф, в котором есть жестокие боги, титаны и герои, добрые и злые люди, а сам он напоминает Прометея.
В день 130-летия со дня рождения писателя стоит напомнить, чем же он увековечил себя в русской культуре и литературных преданиях.
Стихотворством Пастернак увлекся в юности, но долгое время «смотрел на свои стихотворные опыты как на несчастную слабость и ничего хорошего от них не ждал». Дебютировал для поэта поздно в двадцать три года. Это случилось в 1913-м закат символизма, расцвет новых, куда более радикальных литературных направлений.
Некоторое время Пастернак был близок к футуристам, его заворожила фигура и стихи Маяковского. Позже он вспоминал: «Когда же мне предлагали рассказать что-нибудь о себе, я заговаривал о Маяковском. В этом не было ошибки. Я его боготворил. Я олицетворял в нем свой духовный горизонт».
В конце 1913-го вышла первая книга «Близнец в тучах». И хоть сам автор вскоре стал считать ее «незрелой», но и сборником начинающего ее назвать нельзя. Недаром собратья по цеху сразу стали воспринимать Пастернака всерьез.
В 1921 году его родители и сестры уехали в Германию. Сначала считалось на время, но вскоре стало понятно, что в Советскую Россию они больше не вернутся. Борис приезжал к ним, жил по нескольку месяцев, но возвращался на родину.
Тем более там его слава росла. В 1922 году вышла последняя «авангардистская» книга «Сестра моя жизнь», которая поставила Пастернака вровень с первыми поэтами того времени и в то же время усложнила его отношения с ними. Разрыв с Маяковским, драка с Есениным
На первом съезде советских писателей в 1934 году Николай Бухарин призвал официально объявить Пастернака лучшим советским поэтом. Зал ответил дружными аплодисментами.
Узнав об этом, Лиля Брик, что называется, стала обращаться во все инстанции с письмами, утверждая, что лучший советский поэт покойный Маяковский. Подействовали ли ее письма или власти было удобнее восславлять мертвых, но наследие Маяковского стало возвращаться к читателю, а слава Пастернака закатываться.
Что стало причиной, до сих пор загадка для литературоведов: то ли заступничество поэта за арестованных сына и мужа Ахматовой, то ли публикация стихотворений о Сталине, которые вождю не понравились. Есть версия, что Сталин стал презирать Пастернака за то, что тот во время их телефонного разговора ничего не ответил на вопрос: «Мастер ли Мандельштам?», а вместо этого попросил о личной встрече, чтоб поговорить «о жизни и смерти».
Так или иначе, с середины 1936 года газеты печатают злые статьи о стихотворениях Пастернака, требуют «идейно перестроиться». Журналы и издательства не принимают новые произведения поэта. Он вынужден обратиться к переводам. К счастью, с жильем всё было к тому времени устроено квартира в центре Москвы, дача в Переделкине При всех дальнейших невзгодах, Пастернак был избавлен по крайней мере от скитания по чужим углам.
Пастернак-переводчик, по-моему, конгениален поэту. «Фауста», «Гамлета», «Марию Стюард» мы читаем на его языке. Благодаря Пастернаку русский читатель, по существу, открыл для себя поэзию Грузии. Но все же переводческая деятельность была ремеслом, и под конец жизни он жалел, что потратил на переводы «самое плодотворное время».
В 1937 году его должны были арестовать. По крайней мере сам Пастернак и его близкие были в этом уверены. И на то была веская причина: поэт демонстративно отказался подписывать коллективное письмо в поддержку расправы над Тухачевским, Якиром
Не арестовали. По преданию, Сталин велел не трогать «небожителя», общающегося с Шиллером и Шекспиром. Опала постепенно сменялась новой волной если не славы, то признания. В 1943 году вышла большая поэтическая книга «На ранних поездах», имя Пастернака стало всё чаще появляться в печати.
И тут писатель засел за роман, который, с одной стороны, принес ему мировую известность, с другой, сделал изгоем в последние годы жизни, а в третьей, тем самым Прометеем, что принес людям спасительный огонь.
Правда, к большинству советских читателей этот огонь под названием «Доктор Живаго» пришел лишь в конце 1980-х. Но знали о нем, кажется, все. Да и советские энциклопедии не таились: есть такой роман, но он «клеветнический».
Анна Ахматова, говорят, любила ошарашивать гостей вопросом: «Мандельштам или Пастернак?» Почти то же происходит и с двумя книгами читающее общество делится на тех, кто ставит выше «Тихий Дон» и на тех, кто «Доктора Живаго». Лично я выбираю «Тихий Дон», но уверен, что «Доктор Живаго» должен был быть написан. Природа или некие высшие силы выбрали его автором Пастернака.
Не смотря на наступившую «оттепель», советские журналы и издательства роман отвергли. Собратья по цеху выступили с гневными речами. Их услышало партийное руководство. Кажется, не открывая сам роман Есть свидетельства, что Никита Сергеевич Хрущёв, уже отправленный на пенсию, прочитав книгу Пастернака, пожал плечами: «Не понимаю, что здесь такого клеветнического».
В 1957 году Пастернак передал рукопись за рубеж. Было выбрано коммунистическое издательство в Италии, но этот факт не смягчил удар. На следующий год Пастернак был удостоен Нобелевской премии, что в СССР восприняли как вражеский демарш. Началась настоящая травля писателя. Читая публикации тех месяцев, волосы буквально шевелятся на голове от страха. Кажется, вся страна ополчилась на старого и много пережившего человека
От выступлений против Пастернака уклонилось несколько именитых писателей, никто из классиков того времени за него не вступился. Борис Леонидович был вынужден отказаться от премии, а через неполных два года умер.
И интересное совпадение: 6 августа 1956 года вдову Мандельштама известили о реабилитации мужа, а 31 августа того же года отдел ЦК КПСС по связям с зарубежными компартиями предпринимает меры по предотвращению издания «Доктора Живаго» за рубежом. Мандельштам словно бы передал мученическую эстафету Пастернаку.
Февраль 2020
На островах затонувшей Атлантиды
Приближается столетие со дня рождения писателя Фёдора Абрамова, одного из столпов так называемой деревенской прозы самого значительного, по мнению многих литературоведов, явлений в русской литературе второй половины прошлого века.
Хочется вспомнить, что такое деревенская проза, кто такие «деревенщики», понять, есть ли сейчас те, кто пишет о русской деревне, сохранился ли вообще этот мир мир, с которым прощались Валентин Распутин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Федор Абрамов
Интересно, что термин «деревенщики» поначалу имел ироническую окраску. В прессе 1960-х можно найти множество статей против литераторов, защищавших в эпоху прогресса «поросшее мхом» прошлое, «певших гимны» деревенскому быту, не хотевших замечать процесс слияния города и деревни; их называли «мужиковствующими», «деревенщиками».
Пиком конфликта «городского» и «деревенского» направлений считается статья Александра Дементьева «О традициях и народности», опубликованная в «Новом мире» весной 1969 года. Вскоре на страницах «Огонька» появился ответ, подписанный в основном авторами журнала «Молодая гвардия», который и оказался главной мишенью статьи Дементьева.
Интересно, что в то время в самом «Новом мире» публиковалось большинство тех писателей, что позже стали классиками деревенской прозы Белов, Можаев, Тендряков, Абрамов, Астафьев, шли подборка за подборкой рассказы Шукшина.
Александр Дементьев выступил против авторов, идеализирующих русскую (советскую) деревню, рисующих прошлое страны лишь в светлых тонах. Ему как убежденному коммунисту и одновременно «сыну кулака», это было глубоко враждебно.
Хотя и у «новомирских» деревенщиков некоторая идеализация прошлого очевидна. Того прошлого, когда город не подмял под себя деревню, не закабалил ее.
По сути, деревенская проза вообще антиурбанична, да и антигосударственна, и почти в каждом произведении можно встретить мысль: отстаньте от мужика, не давите, не насилуйте его, дайте ему свободно пахать и сеять.
Эти призывы звучали и за сто лет до того, в 1860-е, когда «в народ» пошли молодые русские интеллигенты, чтоб описать жизнь тогдашней деревни, записать обычаи, прямую речь простого человека Царская власть отнеслась к этому порыву очень неодобрительно
Уже тогда с русской деревней стали прощаться, прощались и поминали ее и в 1960 1980-е. И сегодня то и дело слышатся речи, что русская Атлантида, которой являлась деревенская цивилизация, погибла. Словами, кажется, не дающими остающимся на земле надежды на лучшее, на свои силы, расставались с миром Виктор Астафьев, Валентин Распутин.
Но жизнь продолжается, Россия не исчезает, Атлантида русской (северной, сибирской, донской) деревни хоть и погрузилось в пучину, но остались острова, на которых обитают люди, и некоторые пишут.
Хоть и редко, но выходят новые рассказы и очерки Виктора Лихоносова и Виктора Потанина, не ушел «на писательскую пенсию» Борис Екимов, и его повесть «Осень в Задонье», опубликованная несколько лет назад в «Новом мире» стала, по моему мнению, жемчужиной не только деревенской, но и в целом русской литературы.
Далеко не все тридцати-пятидесятилетние прозаики и поэты заворожены мегаполисами. Наоборот, тема большого города с его клубами, автомобильными пробками, блеском и нищетой постепенно начинает уступать место историям о райцентрах, тайге, деревнях и поселках.
В Карелии и на Русском Севере, например, есть несколько писателей, которых можно назвать если и не деревенщиками, то уж точно почвенниками. Для них земля, традиции не экзотика, а непременная реальность, в которой они существуют.
В Архангельской области это, например, Моше Шанин, в Вологодской Наталья Мелёхина, в Карелии Дмитрий Новиков, Яна Жемойтелите, Ирина Мамаева, Александр Бушковский, Елена Кубли
Кстати, именно в этих регионах в последние годы со страшной силой происходит сокращение сёл. Некоторые появились еще во времена Новгородской республики Людей не выселяют насильно, но делают их жизнь там практически невыносимой: закрывают школы, фельдшерские пункты, магазины, обрубают электричество. Возвращают на семьсот лет назад.
Не столь давно я в составе так называемого писательского десанта побывал на острове Кижи, где как раз шла реставрация знаменитой церкви. Экскурсовод, сам из реставраторов, интересно и бодро рассказал нам много интересного и полезного о прошлом этой земли, а потом, на пути к причалу, помрачнел. Литераторы, люди любопытные, стали допытываться, почему.
«Церкви, здания, вещи спасаем, а вот людей Людей-то почти не осталось ни на острове, ни в окрестностях, ответил он. Скоро, наверное, для одних туристов церковные службы проводиться будут».
Думаю, неспроста в романах Дмитрия Новикова («Голомяное пламя») и Александра Бушковского («Рымба») так много страниц посвящено невозвратному прошлому, некогда обитаемым, а теперь безлюдным местам на берегах Белого моря, Онежского озера Это попытка запечатлеть то, что совсем скоро забудется народной памятью.
Острова и островки русской Атлантиды продолжают исчезать. Следы некоторых можно опознать по торчащим на железных штырях таксофонам. Лет пятнадцать назад их установили чуть ли не в каждой деревне, но с тех пор немало этих деревень обезлюдили, срубы или увезли, или сожгли, а телефоны под красными или синими пластиковыми козырьками остались.
Зрелище жутковатое, да и не совсем вроде бы реальное, располагающее к мистике, хоррору Наталья Мелёхина написала такой, и абсурдистский, и одновременно абсолютно достоверный, пронзительный рассказ «По заявкам сельчан».
Русская проза о деревне традиционно горькая. Мужики бедствуют, спиваются, избы ветшают и горят, поля зарастают без хозяев Заупокойная нота стала чуть ли не обязательной для этого направления литературы. Или превратилась в прием.
Но кто-то выращивает хлеб, мясо, овощи и фрукты не все же везут из заграницы. Существуют крестьянские общины, и чем дальше от больших городов, тем они крепче. Правда, с человеком, трудящемся на земле, мы сталкивались и сталкиваемся в литературе очень редко.
Февраль 2020
Взываю к активности
Фёдора Александровича Абрамова, столетие со дня рождения которого мы отмечаем 29 февраля, называют одним из родоначальников деревенской прозы.
Это справедливо: «Братья и сестры» честную, горькую книгу о людях, работающих на земле, он начал в 1950 году, когда в советской литературе царила «бесконфликтность». Инженеры человеческих душ жаловались тогдашнему первому человеку в государстве: «Трудно писать: конфликтов нет». Абрамов нашел если не конфликт, то проблему: жизнь советских крестьян в годы войны почти не отображена в литературе.
Он родился в старинном селе Веркола в трехстах километрах от Архангельска. Отца Абрамов не помнил тот умер, когда ему был всего год После начальной школы мать отправила Федора в село Кушкопала, где была семилетка, оттуда в Карпогоры там находилась единственная в районе десятилетка.