Он слегка поклонился ей.
Арман, понимая, что происходит в голове у зятя, встал и оттащил стол от угла, освобождая пленника.
Ты вот ничуть не похож на меня, сказал он. Но все же ты мой сын.
* * *
Оливье и Габри присоединились к женщинам, и теперь все поднялись, чтобы поздороваться с Арманом и Жаном Ги. Даже Рут.
Обнимая старуху, Жан Ги ощутил птичьи кости под свитером, дырявым от моли, и ему подумалось, что, может быть, безумная старая поэтесса и есть мать Розы.
Мы тут нахулиганили, patron, сказал Арман, обращаясь к Оливье и показывая на куски пирога, лежащие на полу. Можем убрать.
Не беспокойтесь. Я уберу. У меня есть система утилизации. Он посмотрел на Рут.
Не поднялась вместе со всеми только гостья в ярком, пурпурном с золотом кафтане и в хиджабе.
Я хочу представить вас Хании Дауд, сказала Мирна. Хания, это наши друзья Арман Гамаш и Жан Ги Бовуар.
Теперь, с близкого расстояния, Жан Ги видел, что на самом деле женщина довольно молода. А выглядела она гораздо старше из-за рубцов на лице и усталых глаз.
Хания Дауд уставилась на них:
Вы полиция.
Да. И соседи, сказал Арман. Для меня честь познакомиться с вами, мадам.
Он чуть наклонил голову, но руки не подал, зная, что она отвергнет рукопожатие.
Несколько секунд она смотрела на него, потом произнесла:
Не люблю полицию.
Я вас в этом не виню. Я бы тоже не любил полицию, если бы мне, как вам, довелось пройти через такие испытания.
Она улыбнулась ему.
Я встречала людей, мужчин, похожих на вас. Достойных. Думающих. Наделенных властью. Вы прирожденный лидер, да? Хания оглядела остальных женщин, и те кивнули. Она подалась вперед и понизила голос, отчего Гамашу пришлось нагнуться, чтобы услышать ее слова. А еще я знаю, как вы используете свою власть и что вы делаете, чтобы ее удержать. Меня вы не обманете.
Я и не пытаюсь, прошептал он в ответ ей. Вы меня не знаете, мадам Дауд. Надеюсь, ваше отношение ко мне изменится в течение ближайших дней. Он выпрямился. Уже поздно, и все мы устали. Надеюсь, вы хорошо выспитесь. Может быть, утром все будет выглядеть иначе.
Исчезнет снег? Появятся цветы, зазеленеет травка? Она повернула голову к окну. Никогда не видела более мрачного ландшафта.
Нет, сказал Гамаш. Снаружи ничего не изменится, но внутри вероятно. Во всяком случае, можно надеяться на это.
Можно не только надеяться. При желании мы способны на большее, старший инспектор. Одной надежды бывает мало.
Когда она улыбалась, шрамы от порезов на ее лице становились заметнее.
Так вы знаете, кто я, сказал Гамаш. Вы назвали меня старшим инспектором.
Мне известна ваша должность, и да, посмотрев новости по телевизору, я вполне представляю, кто вы. И какой вы. Хания Дауд пробормотала что-то в сторону камина.
Excusez-moi?[37] не понял Гамаш.
Мой французский недостаточно хорош? Я сказала, она повысила голос, чтобы слышали все, faible. Она посмотрела на удивленные лица друзей и соседей. Я правильно произношу это слово?
Oui, кивнул Габри и получил тычки локтями в бока от Оливье и Клары.
Хорошо. Я только учусь. Французский красивый язык. Я думаю, faible звучит лучше, мягче, чем английское слово. И имеет множество оттенков. Теперь она обращалась напрямую и исключительно к Гамашу, другие для нее словно исчезли. Это слово пришло мне в голову, когда я увидела вас в новостях сегодня, старший инспектор. Оно означает «слабый». «Маленький». «Малосильный». Я верно говорю?
Это перевод, согласился он, скорее испытывая любопытство, чем чувствуя себя оскорбленным. И с какой стати Хании Дауд оскорблять его? С какой целью?
Хания поднялась из глубин кресла и заявила:
Я отправляюсь спать. Она посмотрела на Клару. Кажется, я ночую в вашем доме. А на холме имеется роскошная гостиница и спа-комплекс.
Да. Оберж[38], подтвердила Клара.
Отлично. Завтра я перееду туда. А теперь продемонстрирую «самодовольной толпе» жест обожания и пожелаю вам всем bonne nuit.
Она выставила средний палец.
Гамаш посторонился, чтобы пропустить ее, но она остановилась перед ним.
Вы хотите знать, почему я назвала вас слабым?
По правде говоря, мне все равно.
Я думаю: так ли это на самом деле? Вас многое задевает, включая отношение к вам других людей. Вы знаете, что проповедует та женщина?
Эбигейл Робинсон? сказал Гамаш. Oui.
Массовое убийство. Я несколько раз просмотрела этот репортаж. Я узнала это выражение ваших глаз, когда вы смотрели на нее. В них была ненависть, верно? Гамаш не опроверг ее предположение, и она продолжила: Но вы не только не попытались отменить ее лекцию вы ей жизнь спасли. Несмотря на ваши старания выдать это за героизм, суть вашего поступка мне ясна. Я раскусила вас, старший инспектор. Встречала тысячи таких, как вы. Вы жертвуете деньги. Думаю, даже на мое дело что-то пожертвовали. Вы будете подавать еду голодным и собирать одежду для бездомных. Вы будете произносить страстные речи, но и пальцем не шевельнете, чтобы остановить тирана. Вы хотите, чтобы это сделали другие. Вы хотите, чтобы это сделала я. Вы маленький. Слабый. Лицемер. Я думаю Она внимательнее всмотрелась в него. Ее глаза обшарили его лицо, остановились на шраме, пересекающем висок. Да, я думаю, вы, наверное, хороший человек, во всяком случае, вам нравится так считать. Порядочный. Но вы еще и faible. А вот я нет. Я не порядочная и не слабая. Когда Арман не ответил, она понизила голос. Лучше не стоять у меня на пути.
Ей вроде бы собираются дать Нобелевскую премию мира? сказала Рут, глядя в спину уходящей женщине. Кто у них еще в списке? Ким Чен Ын? Путин?
Мирна посмотрела на Армана:
Ну как вы? Похоже, она задела вас за больное место.
Арман хохотнул:
Виноват, не прикрылся.
«Больным местом», которое Хания задела по догадке или по странному наитию, была недавняя мысль Гамаша. О том, что случилось бы, если бы он среагировал не так моментально
И частично частично он сожалел, что успел среагировать. Где-то внутри занозой сидел вопрос: не права ли Хания Дауд, героиня Судана? Ему действительно не хватало мужества?
Уже во второй раз за два дня его обвиняли в трусости. И эти обвинения были связаны с Эбигейл Робинсон.
Он отправился домой вместе с Жаном Ги. По пути Арман думал о шрамах на молодом лице Хании, пытался представить, какой она была в детстве. До этого. Кем бы она стала, если бы родилась и выросла здесь.
Какой она стала бы, если бы ее щеки обдували зимние ветра, а не полосовало лезвие мачете. Он думал о том, каким бы был он, какой была бы Рейн-Мари, какими Анни и Даниель, если бы они родились в той же деревне, что и Хания Дауд.
Арман остановился на тропинке, ведущей к дому, закинул голову. Посмотрел в ясное ночное небо, на звезды в вышине. Жан Ги тоже остановился и взглянул вверх.
Хотя Жана Ги и разозлило то, что наговорила эта женщина, по большому счету он испытывал облегчение. Часть тяжелого груза свалилась с его плеч.
Поспособствовало улучшению его настроения и то, что он вспомнил о масляных тартах в жестяной коробке в кухне.
Арман тем временем разговаривал с Большим Ковшом, этим огромным небесным сосудом.
Жан Ги перевел взгляд с небес на тестя:
Pardon?
Я сказал: «Молитесь, чтоб не оказаться в аду, где гибнут молодость и смех»[39].
Отлично, кивнул Бовуар и подумал: «Только не говорите, что это стихи».
Это стихотворение, сообщил Арман.
«Только, бога ради, не длинное».
Арман посмотрел на зятя и улыбнулся:
Она назвала нас «самодовольной толпой».
Oui. «Масляные тарты, масляные тарты». И что?
Я подумал: может, она имеет в виду слова из стихотворения Сассуна о Великой войне?[40]
Ну если бы все разговаривали стихотворными цитатами Да и откуда ей знать эти стихи?
Полагаю, она знает гораздо больше, чем можно догадаться, mon ami.
Включая «ад, где гибнут молодость и смех».
«Впрочем, подумал Гамаш, как и я».
Глава десятая
Вы ни за что не поверите!
На следующее утро Анни с топотом выскочила на лестницу. Домашние, услышав ее тяжелые шаги бух, бух, бух-бух, повернулись к двери, и Анни, почти пританцовывая, влетела в кухню.
Ее лицо горело, глаза сверкали от возбуждения, она обвела взглядом всех, кто сидел за большим сосновым столом, завтракая блинчиками и беконом.
Здесь Хания Дауд.
Что? спросила Розлин, подняв голову и прекращая попытки счистить кленовый сироп со свитера Флоранс. Здесь? В Трех Соснах? Я думала, она только завтра появится.
Она уже приехала. Жан Ги и папа видели ее вчера вечером в бистро, доложила Анни. Ма, неужели папа тебе не сказал?
Нет, ответила Рейн-Мари. Я спала, когда он пришел, а встала раньше него. Сейчас он принимает душ.
Стрелки показывали восьмой час утра предновогоднего дня, и за окном еще стояла темнота.
Когда Рейн-Мари оделась и спустилась по лестнице, свет был уже включен. В кухне хозяйничал Даниель: он растопил плиту и поставил кофе.
А еще она увидела Оноре, возившегося на полу у двери. Он успел облачиться в зимний комбинезончик и теперь безуспешно пытался натянуть ботинок не на ту ногу.
Его верные санки стояли рядом, Анри и Фред крутились тут же и тыкались в мальчика носом сами были не прочь погулять. Маленькая Грейси, крысундук, оставалась в спальне Стивена, оба они еще крепко спали.
Рейн-Мари и Оноре вывели собак на улицу и прогулялись с ними вокруг деревенского луга. Анри и Фред играли в снегу, а Оноре тащил за собой свои санки на веревке и задавал бабушке вопросы:
Что такое год? Зачем нам новый год? Старый сломался? Сколько блинчиков я могу съесть?
Он показал ей Большой Ковш, который на самом деле был выбранной наугад звездой, мерцавшей на предрассветном небе, после чего они вернулись в дом.
Когда бабушка с внуком вошли в кухню, все обитатели дома уже встали, налили себе кофе и посматривали на огромную сковородку на ней шипел и потрескивал копченый бекон в кленовом сиропе.
Рейн-Мари приготовила первую партию черничных блинчиков.
Арман спустился из спальни и незаметно проскользнул в свой кабинет. Минуту назад он стоял у окна, смотрел, как Рейн-Мари и Оноре обходят деревенский луг.
День обещал быть великолепным и студеным. В такие дни возникает впечатление, что кристаллизуется сам воздух.
Гамаш сел за свой ноутбук, прочел сообщения, пришедшие за ночь.
Патрульные Sûreté на снегоходах искали брата Эдуарда Тардифа. Пока безуспешно. Район огромный, следов очень много, в лесу не счесть охотничьих домиков.
На видео, присланных слушателями лекции, не обнаружилось ничего полезного. Никаких указаний на возможного сообщника, который мог использовать хлопушки. Разве что это сделал сам Тардиф.
А Тардиф отказывался говорить. Гамаш собирался допросить его сегодня сам.
Он услышал, как вернулись Рейн-Мари и Оноре, как внучки сломя голову припустили вниз по лестнице к завтраку.
Просмотрев все послания и сделав себе заметки на память, он отправился в кухню, где уже собрались все, и тоже сел завтракать.
* * *
Анни, едва проснувшись утром, инстинктивно поняла, что мужа рядом нет. Она лениво провела рукой по кровати, чтобы наверняка убедиться в этом. Ладонь ощутила холодные простыни. Но не ледяные. Значит, он встал недавно.
Анни надела халат и прошла в соседнюю комнату. Там она и увидела Жана Ги он сидел у кроватки Идолы и смотрел на дочку.
А где Оноре? сонным голосом спросила она.
Жан Ги кивнул в сторону окна.
На крыше? усмехнулась она и подошла к мужу. Замечательно.
Уже рассвело достаточно, чтобы Анни смогла разглядеть две фигуры.
Она улыбнулась, глядя на маленького Оноре, идущего рядом с бабушкой. Оба они были погружены в какой-то серьезный разговор. И она вспомнила, что вот так же когда-то гуляла с матерью. Она держала мать за руку, и они прогуливались по парку близ их квартиры в Монреале. И она рассказывала матери, как устроен мир.
Анни научилась слушать и слышать, лишь когда ей исполнилось двадцать и она уже была студенткой юридического факультета Монреальского университета.
Я знаю, сегодня твоя очередь ее поднимать, сказал Жан Ги. Но ты не возражаешь, если это сделаю я?
Шутишь. Анни повернулась к мужу. Я готова за это приплачивать. Слушай, она внимательно посмотрела на него, с тобой все в порядке?
Почему ты спрашиваешь?
Я подумала не простудился ли ты. У тебя нос заложен?
Хотя в семье все были вакцинированы и в стране вот уже несколько месяцев не отмечалось новых случаев заболевания, за время пандемии они привыкли волноваться, услышав чей-то кашель.
Почему ты спрашиваешь? Боже мой, нет, не говори. Неужели все так плохо? Он наклонился над Идолой, потянул носом. Я ничего не чувствую.
Даже запах бекона?
Разве пахнет беконом?
Это было бы чудом, подумал он, но тут же понял, к чему клонит Анни.
Она улыбалась ему:
Если у кого-то и мог родиться ребенок, чьи какашки пахнут беконом, то только у тебя. Но нет этот запах проникает сюда снизу. Обычно, когда ты чувствуешь запах бекона, тебя трудно удержать на месте, а я хочу, чтобы ты привел себя в порядок, прежде чем понесешься вниз.
Он ловко управился с подгузником и взял дочку на руки, поддерживая головку, как им показывали доктора. Анни видела, что теперь это получается у него естественно.
Держа Идолу на руках, он посмотрел на Анни, которая не сводила с него проницательного взгляда. У нее были отцовские глаза.
Все в порядке? повторила она.
Я должен тебе кое-что сказать.
Об Идоле? спросила Анни, и тембр ее голоса вдруг стал выше.
Non. Не совсем. Он опустился на краешек кровати Оноре.
Анни села рядом с ним.
И что это? Что-то плохое? Вчера что-то случилось? Мне показалось, ты был не в себе.
Жан Ги поднял Идолу повыше. Понюхал ее волосы. Почувствовал, как ее крохотные пальчики трогают его воротник.
Вчера вечером в бистро, сказал он, не глядя на жену, мы разговаривали с твоим отцом.
Да?..
И вот этот момент настал. Он рассказал ей, что нарушил приказ, оставил свой пост. Рассказал, что он чувствовал иногда, думая о дочери. Думая о принятом ими решении.
Он рассказал Анни все.
В том числе о Хании Дауд.
* * *
У нас новости? спросил Жан Ги, входя в кухню с Идолой.
Он нарядил ее в хорошенький комбинезон подарок на Рождество от Стивена. Комбинезон был расписан розовыми мышками; каждая держала что-то похожее на кусочек сыра или лимонного пирога с безе.
Non, сказал Арман, целуя Идолу в лобик. От нее хорошо пахнет. Новый порошок?
Это же бекон, па, фыркнула Анни и обратилась к Розлин: Ох уж эти мужчины.
Я знаю. Даниель много лет считал, что наши дети пахнут круассанами.
А они что не пахнут? спросил Даниель и, скосив глаза, посмотрел на Зору.
Та рассмеялась.
Я говорил с Изабель, сказал Жан Ги, наливая себе кофе.
Мы сегодня утром должны допросить Тардифа. Его адвокат, конечно, тоже приедет.
Конечно.
Затем вниманием Армана, посадившего Идолу на колено, завладели Зора, Флоранс и Оноре они наперебой рассказывали, как собираются провести день.
Вдруг телефоны Анни, Розлин и Рейн-Мари разноголосо тренькнули: всем пришло сообщение от Клары, которая приглашала на завтрак с Ханией Дауд. «Кажется, это нечто большее, чем приглашение, подумала Рейн-Мари. Скорее, это мольба».
Розлин составила взволнованный ответ: «Да, спс. Так волнитьно. Можно я приду с двочками? Мрси».
Текст не относился к литературным шедеврам, но Клара все поняла и тут же ответила: «Двочек лучче неприводить».
Интересно почему, протянула Розлин.
Слишком страшно, сказал Жан Ги, перехватывая взгляд Армана.
Ты прав, поддержала его Анни. Мы не хотим смутить Ханию. Вероятно, сейчас ее легко ранить.
Рейн-Мари, которая с сожалением отклонила приглашение, сославшись на занятость, подошла к мужу: