Я подрастал. Мне открывались некоторые тайны взрослого мира. Хотелось носить крутые футболки, хотелось кроссовки и джинсы. Хотелось бегать быстрее всех, стать непобедимым бойцом, провести ночь с девушкой и чем дальше, тем больше хотелось хотеть.
Лет в пятнадцать я стал читать, точнее вчитываться в то, что читаю, и без принуждения брать книги в руки. Если раньше чтение было мукой, то испытав очередной любовный катаклизм, я вдруг проникся литературой и книги прочно вошли в мою жизнь. Я впитывал нектар мудрости, страданий, слов и сюжетов от Достоевского до Бунина, от Толстого до Булгакова и даже пытался читать Бердяева и «Розу мира» Андреева. Но сколько бы я не читал, все время оставалось впечатление как много упущено, не понято, забыто, несмотря на все усилия, потраченные на изучения стоиков и попыток пробурить тоннель в трудах Ницше и Шопенгауэра.
В очередной раз долото любви коснулось моего сердца в июне 1990 года. Чемпионат мира по футболу в Италии! Хорошее лето! Победа сборной ФРГ над сборной Аргентины!
Я отправился на сборы в спортивный лагерь труда и отдыха, сокращенно ЛТО. В Советском Союзе любили использовать аббревиатуру, даже в отношении хороших учреждений.
На тот момент я уже лет семь занимался самбо, дисциплинированно ходил на занятия. Мышцы жадно впитывали технику борца и нагрузку перворазрядника. Тело становилось упругим, наливалось рельефной массой. Я занимался без перенапряжения, звезд с неба не хватал. Просто был хорошим середнячком и у меня не было отогематомы ушей.
В ЛТО я оказался наряду с другими ребятами, которые зарекомендовали себя в жизни пионерской организации и занимались спортом.
Лагерь формировался по принципу сборной солянки. Юные дарования съезжались из разных городов и по разным спортивным дисциплинам.
Гимнастки разительно выделялись на фоне других спортсменов, особенно на утренней тренировке.
Пятнадцатилетняя Светлана с ногами от ушей, длинными волосами и точеной фигурой сразу привлекла к себе внимание. Она была похожа на француженку, на запрещенную иностранку. Она рождала томящий соблазн у всех мальчишек пубертатного периода, вызывая неконтролируемую ломоту в чувствительных местах тела. С виду застенчивая, но, как говорят, с чертиками в глазах. И самое сногсшибательное было присутствие в ее упругом теле двух волнующих грудей, которые нежно проявлялись через спортивную футболку.
Я влюбился в гимнастку Светлану. В ней все привлекало, начиная от ее будоражащих форм до одежды, которую она носила. Мои чувственные переживания сдерживались моими благородными устремлениями, более характерными для тимуровца или настоящего русского офицера.
Одним словом, пребывание в лагере запомнилось мне не столько спортивной, сколько сердечной напряженностью и хорошим синяком под глазом. Но именно Светлана подарила мне первое яркое впечатление от женского прикосновения, нежного запаха молодой кожи и прерывистого дыхания.
В заключительный день смены для всех отрядов организовали дискотеку. Играли произведения зарубежных исполнителей и ребята отрывались по полной программе. Лучи светомузыки скользили по танцующим и в этой пятнистой темноте я поймал в свой блуждающий прицел Светлану. Я боялся потерять ее из виду и глазами охотника вновь и вновь выхватывал из темноты вожделенный образ.
Для разрядки эмоций молодежи включили медленный танец, и я решился пригласить Светлану. Она согласилась, и я ощутил неимоверно близко запах ее вспотевшего тела и касание ее чуть растрепанных волос. Она положила мне руки на плечи и мило улыбнувшись сказала мне на ухо: «Ты давно за мною следишь».
Мое сердце стучало так, словно буддийский монах бил со всей мочи в бонсё. Мы вышли на улицу, и я поцеловал ее. Сзади раздались шаги. Кто-то грубо дернул меня за плечо и ударил в лицо. Машинально я прошел к невидимому врагу в колени, но меня колотили с разных сторон. Я отключился. Бедный самбист, бесславно проваливший важное выступление
Солнце пробивалось через белые занавески. Утро выдалось хорошим, свежим как и все мы пятнадцатилетние ребята, у которых на щеках «кровь с молоком», и, которые жадно и необдуманно хотят новых ощущений.
Я проснулся. Оглядел комнату, увидел какие-то склянки на тумбочке. Понял, что нахожусь в лазарете. Через некоторое время в комнату зашла медсестра, женщина в теле и бойко спросила:
Как дела, герой? Не тошнит?
Я ответил, что все нормально, и что не тошнит. Медсестра замерила мою температуру и, посмотрев на градусник, также бойко отрапортовала, что жить буду.
С кем дрался-то помнишь?
Ничего не помню, ответил я.
Ладно, там к тебе посетитель, лукаво произнесла медсестра и удалилась.
Тишина, как фанфары, ударила в уши в ожидании гостя. Кто?! Какой посетитель?
Ручка двери медленно опустилась вниз, створка приоткрылась. Женская головка несмело выглянула из-за щелки дверей. Зашла Светлана. Аккуратная, еще более притягательная и нерешительная.
Она присела на мою кровать, как провинившаяся ученица, и сказала:
Прости, что так получилось.
Да ты что? Я не жалею, от нее нельзя было отвести глаз, Ты, неуверенно начал я, такая красивая. Я взял ее за руку и попытался приподняться, чтобы поцеловать, но пульсирующая головная боль вернула меня к подушке.
Лежи, дурачок, и Светлана сама поцеловала меня, накрыв мое лицо своими длинными волосами.
Я ощутил как ее рука коснулась моей ноги и дальше случилось, то о чем я мечтал и не надеялся.
Светлана не оставила свой адрес, и я только узнал, что влетело мне на дискотеке от главного боксера команды из Рязани Бориса Лебедева, которого я знать не знал, но который считал, что Светлана его девушка.
Однажды я увидел Светлану по телевизору. Такая же притягательная русская француженка. Восьмое место во всесоюзном первенстве. Моя третья большая любовь, моя прекрасная чемпионка. Передавай привет Борьке
После накрывших меня эмоций взаимной близости с девушкой и последовавшего исчезновения прекрасной Светланы, я опять на долгое время обрел печаль. Возможно, по совпадению событий и предстоящих выпускных экзаменов в школе, я забросил борьбу, стал активно заниматься с репетиторами. Когда выдавалось свободное время, погружался в чтение трилогии Теодора Драйзера. Я был в вымышленном мире больших денег, масштабных проектов, банкротств, продажных политиков, гангстеров и красивых женщин. Образ Фрэнка Каупервуда стал для меня навязчивым альтер эго моей жизни
Год от года менялся облик страны, все чаще и чаще жалобные сирены раздавались в городе в знак скорби об очередном ушедшем навсегда генсеке. Немощные старики пытались рулить страной, в которой постепенно отключали аппарат искусственного дыхания. Страна уныло плыла куда-то по инерции и люди все более смелели от возможности безнаказанно говорить, что думают.
В мою жизнь, стремящуюся к плотской любви, ворвался фильм «Маленькая Вера» и «ЧП районного масштаба». Как раньше детвора до дыр пересматривала Чарли Чаплина, так и я со своими товарищами всеми правдами и неправдами пытался многократно перерассмотреть все подробности происходящих на экране интимных сцен. Колющее возбуждение активного полового взросления требовало самореализации. Юношеский огонь разогревал фильм «Девять с половиной недель» и музыкальные группы Depeche Mode, Pet Shop Boys, Rolling Stones, Scorpions, Алиса, Наутилус Помпилиус, Кино, ДДТ. Душу рвало от песен Ласкового мая.
Бесформенная масса людей входила в мясорубку невостребованности и новых возможностей, получался фарш на костях, да с кровушкой.
Мы с друзьями приобретали опыт перепродажи сигарет, походов в ночные клубы, дерзкого молодого мордобия, бандитских разборок и первых настоящих сладостей взрослой жизни.
С Владом было интересно. Он был дерзкий, сексуально озабоченный, и к тому же страшно дрался. Мы учились в одном классе и часто гуляли по нашему району, тайно надеясь встретить каких-нибудь жриц любви, которые осчастливят нас своими талантами. Книги на обозначенную тему были прочитаны, фильмы просмотрены, тело просилось в бой.
В один из зимних вечеров нас угораздило познакомиться с молодыми мамашами лет шестнадцати, которые мирно выгуливали своих детей в колясках. А другим милым вечером мы с Владом оказались наедине с теми же юными мамами в большой квартире, заполненной книгами. Квартира с высокими потолками располагалась напротив Мариинского театра. Из ее окон мы наблюдали как люди спешат познать высокое искусство балета в одном из лучших театров мира, в то время как мы с Владом готовимся овладеть низким искусством плотских утех.
Все случилось быстро и нелепо. Как домушники, которые в суете обчистили чужую квартиру, мы с Владом незаметно ретировались из роскошной квартиры с мешком украденного опыта и быстро перебирая ногами ступеньки лестницы оказались на свежем воздухе вечернего Петербурга.
Мы удалялись от квартиры любви, позади была Мариинка, а вслед нам звучали аплодисменты благодарных ценителей балета и классической музыки.
Предпоследний класс школы с углубленным изучением английского языка. 1991 год. Со скрипом открылись ворота железного занавеса. Наша школа в числе первых в России направляет делегацию школьников в Соединенные Штаты Америки! Я среди них и будучи учеником специализированной школы с углубленным изучением английского языка отвратительно говорю на этом иностранном языке. Самый распространенный вариант поддержания разговора с моей стороны: «Оу е», «Е ее», «Ок» и тому подобное.
Но я ликовал! Наконец-то я окажусь в стране, где раздают заграничные джинсы, продают дешевые двухкассетники и на каждом углу процветает свободная любовь.
Приближение поездки волновало и наполняло ожиданиями реализации самых смелых материальных и сексуальных желаний.
Поездка была и в самом деле необычная. Америка оказалась крайне пуританской страной.
Пролетев через Атлантику мы оказались в штате Мэриленд под Вашингтоном. Нас распределили по семьям, развезли по домам и оставили адаптироваться в домашней обстановке средней американской семьи.
Я находился в ожидании, когда откроется дверь моей комнаты и в нее вбегут распутные негритянки, а отец семейства презентует мне двухкассетной магнитофон «Сони» и кроссовки Nike.
Время шло, но никто ко мне не заходил. Отчаянно хотелось есть. Возможно, эта поездка лишили меня наивности ожиданий подарков от судьбы.
Надо признать, что мне досталась хорошая семья с одноэтажным коттеджем в зеленом районе Potomac City и длинным Ford Country Squire, кузов которого был отделан деревом. В семье были две девчонки, которые меня почему-то невзлюбили, и я каждый день отправлялся с ними на деревянном форде в колледж.
Америка начала девяностых переживала бурный рост. Уже гремел Стив Джобс, лунной походкой ходил Майкл Джексон, Жан-Клод Ван Дамм стал кумиром мальчишек, Михаил Горбачев с большой родинкой на лбу произнес «Перестройка» . Наша страна таяла как мороженое в лучах «разлагающего влияния Запада». Штукатурка былого коммунистического задора сыпалась, обнажая убогий советский быт.
Я сидел за партой последнего класса школы номер двести семьдесят пять. Передо мной раскрытая тетрадь в линейку. За окном май 1992 года. Облака плывут в сторону моего дома, где мы живем с мамой, папой и бабушкой. И также у меня плывет поток сознания о запретной любви, планах на лето, выборе института.
Пишем экзаменационное сочинение.
Сочинение давалось мне с трудом. Помню в шестом классе нам задали на дом написать рассказ о любимых цветах. Любимых цветов у меня не было, и о чем писать я не знал. Пришлось обратиться за помощью к маме. Мама, недолго думая, нарисовала мою бабушку, Фаину Герцеливну 1925-го года рождения, с которой у нее были отношения, мягко говоря, натянутые. Бабушка была нарисована с большой халой на голове и выдающейся попой. Внизу мама не постеснялась оставить дарственную надпись: «Мой любимый цветок Розочка» и передала мне сочинение. После этого я стал сочинять, как Бог на душу положит.
Так, вот.На парте открытая тетрадь в линейку, облака плывут к моему дому, и у меня экзамен по русскому и литературе.
В том году в нашей школе проходили необычные выпускные экзамены. Школьные оценки приравнивались к результатам вступительных экзаменов в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского.
Дружно классом пишем сочинение на глобальные темы человеческой судьбы в романе Льва Толстого «Война и мир».
Вспоминаю тяжело раненого Андрея Болконского, который лежа на сырой земле, пропитанной порохом и кровью, смотрит в небо Аустерлица и размышляет в бреду о том, что все тщетно и нет ничего кроме неба, и неба тоже нет.
Я был впечатлен образом этого героя, не состоявшимся гедонистом, Фрэнком Каупервудом. Болконский представлялся мне стареющим мужчиной тридцати пяти лет, богатым, но потерявшим интерес к жизни. Почему он не радовался жизни? Почему не пользовался своим богатством? Зачем отправился на войну, на верную смерть? Чего ему не хватало?
Мое сочинение превратилось в набор вопросов, витиеватых размышлений и тупиковых констатаций о смысле жизни. Вопросов было много, я не знал ответов, я даже не чувствовал их на ощупь. Помню как вышел из потока размышлений, пробежал по написанному и честно в конце сочинения признался, что ответы на эти вопросы я буду долго и упорно собирать в своей жизни и, возможно, никогда не соберу. Да, Андрей Болконский, подкинули Вы с Львом Николаевичем вопросов
Я поступил в Ленинградский финансово-экономический институт им. Н. А. Вознесенского, который через двадцать три дня после начала моей первой сессии, переименовали в Санкт-Петербургский государственный экономический университет или, проще, в Финэк.
Пять лет сессий, зачетов, экзаменов, дипломов, рефератов, спирт Royal, сникерсы, первые йогурты, преподаватели с грустными, нередко хмельными глазами, второй этаж с перемежающимся запахом дешевого кофе и туалетного омбре. Студенты ходили по коридорам института и «в ус не дули», что мы ходим по этажам Ассигнационного банка восемнадцатого века, построенного Джакомо Кваренги. Знал бы итальянец, что построил он это здание не для Екатерины второй, а для голодных студентов, в большинстве своем разгильдяев тысяча девятьсот «девяностых».
Началась студенческая жизнь с колхоза, который оставил впечатление республики Шкид и самого крутого из всех возможных вариантов тимбилдинга.
Шесть раз в неделю мы выезжали на поля собирать картошку. Новобранцев Финэка разделили на полевых работников и грузчиков. Полевые работники объединялись в бригады по десять человек с равным включением парней и девушек. Ударной группой, приравненной к высшей касте, считались грузчики.
В каждой комнате по восемь коек в два этажа. Наше жилье напоминало временный городок хиппи. Ребята без разрешения убегали в ближайший поселок, затаривались водкой, привозили трехлитровые банки с салом. Ходоков ждали и чуть ли не на руках носили по возвращению. Грузчики шалили воровали и перепродавали картошку. Смотрящие за нами ребята старших курсов неплохо наживались на организации работ студенческих отрядов и за пару месяцев колхозной жизни покупали себе ушастых запорожцев, которые в то время по цвету и по расположению двигателя отдаленно напоминали Porshe Carrera.