Время жестоких чудес
Ольга Небелицкая
Дизайнер обложки Екатерина Шрейбер
Фотограф Константин Куликов
Корректор Мария Котова
© Ольга Небелицкая, 2023
© Екатерина Шрейбер, дизайн обложки, 2023
© Константин Куликов, фотографии, 2023
ISBN 978-5-0062-0423-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Санкт-Петербург, апрель 1999 года
Котенок умещался в ладони и напоминал крошечный рыжий комок. Клочок шерсти. Бенцион Владимирович постоял в задумчивости и провел пальцем по рыжей шерсти клочок пошевелился и затарахтел, будто в нем включился маленький моторчик.
Бенцион Владимирович вздохнул.
Он, как всегда по субботам, был на кладбище. Навещал Андрюшу. Наконец потеплело, и можно было очистить могильную плиту от налипших прошлогодних листьев, сучьев и прочей грязи.
Я им поверил, бормотал Бенцион Владимирович, сидя на корточках у могилы, я им поверил, а тебе нет. А когда тебя нашли ну, в шахте той, у меня все в голове устаканилось. Не мог ты сам прыгнуть, Андрюша. Не стал бы. Я и Лену повидал. Дочь у тебя растет, Ксения. Школу скоро окончит.
Вот уже почти пятнадцать лет один и тот же ритуал. Прибраться на могиле, погладить ладонью холодный камень, поговорить. Попросить прощения. Оглядеться по сторонам следят ли? С одной стороны, кому он нужен выживший из ума дед, неспособный, как они считают, принимать трезвые решения, с другой они его в покое не оставят, он уверен.
От кладбища он возвращался одним и тем же путем через ворота у церкви, по Камской, потом дворами Васильевского, напрямик, минуя крупные проспекты, и, наконец, через Тучков мост на Петроградку. По дороге заходил в магазин за пирожными. Андрюша любил эклеры. Ритуал завершался на кухне свежесваренным кофе.
Сегодня в ритуал вмешался кот.
Котом это недоразумение, впрочем, назвать было сложно. Рыжий писклявый комок встретил Бенциона Владимировича в подъезде. Ладно бы во дворе можно было бы решить, что кошачий детеныш выполз из подвального окошка и наверняка вот-вот нырнет обратно, к недавно окотившейся маме-кошке. Но котенок сидел на площадке второго этажа, будто ждал именно здесь, именно его. В подъезде стояла мертвая тишина. Тишину нарушало только тарахтение рыжего комка на ладони. Бенцион Владимирович вздохнул еще раз, опустил котенка на придверный коврик, поднял пакет с пирожными и пошарил в кармане в поисках ключей.
Ну, заходи.
Не лучшее время заводить кота, говорил себе Бенцион Владимирович, а какое лучшее, отвечал себе он же спустя пару минут. Его работа его настоящая работа, конечно, двигалась медленно, а мир пока так же медленно, но неуклонно двигался в тартарары. По улицам ходили люди ничего не подозревающие, беспечные, оглушенные действием сигнала, который подавлял волю и спутывал сознание. На орбите планеты вот уже лет девять болтались корабли, в которых Бенцион Владимирович просыпался по ночам в холодном поту, будто чувствовал чужое сознание всей шкурой, каждой клеткой тела, медленно, слишком медленно и чуждо существовала жизнь, враждебная населению Земли. Угроза была реальной, осязаемой, слишком близкой и в то же время настолько самонадеянно неторопливой, что иногда Бенциону Владимировичу хотелось стряхнуть наваждение, сбросить ненужное знание, снять, в конце концов, ремень и жить дальше как все.
Котенок сделал несколько неуверенных шагов вперед. Затем вдруг метнулся влево. Вправо. Рыжей молнией пересек коридор несколько раз, обернулся и уставился на Бенциона Владимировича. Затем возобновил движение, всякий раз пробегая чуть большее расстояние. Влево, вправо.
Бенцион Владимирович усмехнулся и положил руку на пряжку ремня. Затем нащупал в кармане паспорт с кожаной обложкой. Рука замерла, улыбка сползла с лица.
Ремень, обложка паспорта, небольшое портмоне в кармане пальто и еще несколько вещей в квартире предметы с особыми свойствами. Наследие работы подразделения «Экран». Можно было бы назвать эти свойства магическими, но Бенцион Владимирович был астрофизиком и не говорил о магии.
О модуляции инопланетного сигнала говорил.
Если бы «Экран» не расформировали, таких предметов сейчас было бы больше. Много больше. Они бы нашли алгоритм их изготовления и наладили бы масштабное производство облученной материи. В конечном счете вся планета была бы снабжена средствами, чтобы дать отпор врагу внешнему и внутреннему.
Он, конечно, идеалист, раз искренне верил, что они могут пойти таким путем и прийти к успеху. Их враг слишком могущественен. Что много хуже, их враг это не только корабли на орбите, а еще и люди, что годами, веками служат им на Земле. Выжидают. Готовят жатву.
Я остался один, горько подумал Бенцион Владимирович, заходя в кухню. Он поставил коробку с эклерами на стол. Один против могущественных земных элит и их союзников какая ирония. Я, Андрюша, просил тебя подать мне знак. Я иногда смотрю в небо: ленинградское небо не такое, как на Кавказе, не такое белое от звезд, не такое яркое, но звезды те же, просто их не видно.
Так и с надеждой, она есть просто я не могу ее разглядеть.
Движения котенка выглядели все более упорядоченными, и Бенцион Владимирович замер, не отводя взгляда от рыжего пятнышка. Вправо. Влево. Котенок добегал до стены, потом, будто убедившись в материальности препятствия у себя на пути, поворачивался и бежал в обратную сторону. Изучал пространство?
Амплитудой будешь, решительно заявил Бенцион Владимирович, и котенок остановился посреди кухни. Бенцион Владимирович шагнул к нему, поднял комок шерсти и внимательно посмотрел ему под хвост.
Тьфу, вот поди разбери ваши котовые дела. Ну, значит, Амплитуда. Коли не докажешь обратное.
Бенцион Владимирович налил в мисочку молока.
Пора варить кофе.
Андрюша снился редко, реже, чем хотелось бы.
Обычно Бенцион Владимирович видел во сне сына совсем маленького. Либо в синей школьной форме, улыбающегося, с букетом гладиолусов на школьной линейке первого сентября. Либо загорелого, в майке-тельняшке, хохочущего на галечном пляже во время летнего отпуска. Серьезного Андрея, склонившегося над приборами, или такого, каким он был в момент их последнего свидания, с прилипшей ко лбу мокрой прядью, с отчаянными глазами, бледного, Бенцион Владимирович во сне не видел никогда.
Сын уходил от него глубже и дальше в собственное прошлое, умалялся так память Бенциона Владимировича защищала его от неизбежности боли и чувства вины. За то, что не уберег, не спас, не защитил.
Не поверил.
Мир на грани катастрофы, недруги на земной орбите. Скоро счет идет на месяцы или на годы? враги соберут свою жатву. А люди этого не видят, не замечают. Что самое страшное и не заметят.
Он заметит. Но что он может сделать один?
В эту ночь Андрей приснился ему взрослым. Первый раз за долгое время.
Он смотрел на отца с веселой укоризной.
Бенцион Владимирович во сне суетился, разливал кофе, перекладывал эклеры из коробки на блюдечко, а Андрей не сводил с него взгляда черных глаз и улыбался. Бенцион Владимирович ждал слов сына. Простит не простит? Может быть, даст совет? Как справиться с врагом? Удастся ли Бенциону Владимировичу при жизни встретиться с внучкой? Может быть, сын расскажет, что там?.. В небе? Где он сейчас?
Амплитуда прыгнула на колени к Андрею, и тот провел рукой по кошачьей спине. Во сне кошка была взрослой. Андрей приподнял хвост.
Что, не видишь?
Бенцион Владимирович близоруко прищурился.
Андрей расхохотался.
У мелкого не разглядел, так теперь посмотри внимательнее.
У Бенциона Владимировича задрожали руки. Он нетерпеливо мотнул головой:
Теперь вижу, что кот. Но ты Андрюша, расскажи что можешь? Я правильно веду расчеты? Я могу надеяться?
Андрей больше не улыбался. Его рука продолжала гладить кошачью спину.
Ты можешь надеяться.
Он посмотрел вверх и заговорил о параллаксах, световых годах, звездах и планетах. Во сне Бенцион Владимирович отчаянно вслушивался в слова сына, пытаясь найти в них ответы на свои вопросы, но все сильнее запутывался; слова слились в сплошной поток, превратились в шуршание, схожее с шелестом дождя. Капли барабанили по жестяному карнизу окна все сильнее, расстояния до ближайших звезд измерены методом годичного параллакса, с Земли удается определить параллакс звезд, расположенных не далее ста парсеков, но спутник увеличил это расстояние до тысячи, а Кавказ, Андрюша, помнишь Кавказ, помнишь белое от звезд небо и как мы впервые поймали считали сигнал, и как мы я не предавал, папа, сказал дождь, я знаю, Андрюша, но как мне теперь быть, ты будешь, был ответ, и надежда есть, просто не останавливай работу и ищи божественный свет, музыку, смысл, и ты зазвучишь громче любого сигнала.
Бенцион Владимирович проснулся от шума дождя. Первый весенний дождь ливень играл симфонию, вел мелодию на водосточных трубах, разрисовывал прозрачными нитями оконное стекло.
Рыжий комок спал рядом поверх одеяла.
Кот. Вот как, вслух сказал Бенцион Владимирович и прикрыл глаза. Спасибо, Андрюша. Когда оно маленькое, там действительно не разглядеть.
Он лежал и слушал мелодию дождя.
Где-то поверх ленинградских крыш, поверх дождевых облаков, поверх атмосферного слоя и даже поверх вражеских кораблей где-то там, поверх самого́ Космоса, про который говорили «Гагарин летал бога не видел», где-то там, бесконечно далеко, дальше любых парсеков и любых звезд совершенно точно есть высший смысл, который не допустит гибели огромной части человечества. И он, Бенцион Владимирович а ведь его списали со счетов и считают выжившим из ума стариком, кажется, теперь знает, что нужно делать.
Рука погладила комок шерсти.
Парсек, значит, пробормотал Бенцион Владимирович, не открывая глаз. Будешь Парсек.
ВРЕМЯ ЖЕСТОКИХ ЧУДЕС
Человек отправился познавать иные миры, иные цивилизации, не познав до конца
собственных тайников, закоулков, колодцев, забаррикадированных темных дверей.
Если уже столько случилось, то может произойти все Тут мы бессильны.
Но пока можем, мы будем вместе. А это не так уж мало.
Станислав Лем. Солярис
Глава 1
Кто меня знал, да помянет душу мою
Санкт-Петербург, январь 2005 года
Январь в Петербурге может быть разным.
Снег выпадает, лежит или тает. Дожди идут, смывают снег, движение невских вод вынуждает беспокойные реки выходить из берегов. Солнце выглядывает и прячется.
Январь нервный месяц. Праздничная суета сменяется апатией, но никто не успевает расслабиться: перед студентами и школьниками уже маячит начало второго, самого сложного семестра. Отложенные «на потом» мысли о летних экзаменах, о переводных или вступительных испытаниях, о каникулах или об отпуске возвращаются. Январь вроде бы длинный месяц, но пролетает слишком быстро, пока люди пытаются совладать с привычкой писать предыдущий год в обозначениях дат.
Январь наступившего года казался Ксене странным.
Ей было не с чем сравнивать: она впервые зимовала в Петербурге, но ее не покидало тревожное ощущение, что все вокруг не так.
Мороз сменился оттепелью. При попытке сойти с тротуара приходилось выбирать, в какую часть гигантской бурой лужи погрузить сапоги, машины обдавали прохожих грязью из-под колес. С крыш текло, повсюду бежали ручьи, мир, казалось, утекал в водосток и находился в непрестанном движении. По телевизору сообщили о закрытии каких-то станций метро, на экране мелькали кадры плывущих по дорогам автомобилей, и черная вода высоко подходила к гранитным набережным, то и дело переплескиваясь через край.
Ксеня прикрывала глаза и видела почему-то лопасти вертолетного винта. Рубленые, слишком неровные, слишком неритмичные их движения наводили на мысль о неисправности: взмах, пауза, взмах. Что-то не так было с этим январем, с этим городом, с этим миром.
Или с ней самой?
Торговки из овощных рядов Сытного рынка, словоохотливые тетки с шерстяными платками на пояснице, стали угрюмыми и настороженными. Губернатор выпустил указ о запрете посещений культовых учреждений: с февраля храмы пополнят списки уже закрытых музеев, театров и кинозалов. Объяснения были, как всегда, скудными и лаконичными: угроза инопланетного вторжения и сверхмощные вражеские технологии, которые воздействуют на человеческое сознание, если люди собираются вместе числом более пятидесяти. Правительство настоятельно рекомендовало пока это были всего лишь рекомендации по возможности отменить перемещения не только между городами, но и внутри города.
Ксеня провела дома все каникулы.
Она пару раз съездила на кафедру обновить перечень оборудования, убедиться в том, что приборы в рабочем состоянии, а расходные материалы в достаточном количестве. Дверь кабинета Конышева была плотно закрыта. Что-то дрогнуло в Ксенином сознании. Ей не нравилось это ощущение: будто внутри мозга поселился мотылек и шевелит крылышками при воспоминаниях о недавних событиях.
Ксеня помнила, как чудом сдала зачет по физике, несмотря на недосып и недостаточную подготовку. Кажется, Образов, всегда жесткий и требовательный, пошел на уступки и проявил удивительную лояльность.
Она помнила, как глупо поссорилась с Оксанкой из-за Сашки, а с Сашкой из-за его настырного любопытства и желания влезть в ее жизнь. Или из-за Оксанки? Инка Аветян сказала, что Оксанка не сдала физику с первой попытки и пересдавала зачет спустя неделю. Наверное, она уехала на каникулы домой. Пока еще можно было уехать.
Шли дожди. Мокрые крыши автобусов, ларьков, мокрые плащи прохожих, зонты и лужи все поблескивало. Город играл сам собой в мрачную мистерию, зима притворялась то ли весной, то ли осенью. Казалось, еще немного, и от малейшего дуновения ветра вода наконец вырвется из гранитных берегов и хлынет по улицам. Впору было поверить в недобрые питерские легенды и, оглянувшись, увидеть, как из тумана за твоей спиной поднимается оживший Медный всадник.
В какое-то из январских воскресений Ксеня снова отправилась навестить деда и отца.
Она старалась ступать на островки асфальта между лужами, но быстро смирилась с тем, что посуху пройти невозможно. Похоже, она проведет первую петербургскую зиму с почти постоянно мокрыми ногами. Ксеня получила неплохую стипендию, и зарплату на кафедре выдали с щедрой новогодней прибавкой. Она могла бы наконец купить новые сапоги. Но почему-то мысль о новых сапогах раздражала: сколько той зимы осталось?
Показалась зеленая церквушка. Ксеня обычно обходила ее по широкой дуге, потому что рядом толпились люди, но сегодня народу было мало. Из приоткрытой двери донеслось пение. Снаружи у стены стояла металлическая подставка с зажженными свечками, и янтарный частокол дрожал язычками пламени на ветру.
Уже сгущались сумерки, и церковь выглядела как островок уюта и тепла среди серых и мрачных деревьев и могил. Ксеня замедлила шаг.
Люди заходили в церковь, кто-то стоял возле ряда свечек, склонив голову, но Ксенино внимание зацепилось за другое. Несколько женщин шли вдоль церковной стены, обходя здание против часовой стрелки и не отрывая ладонь от стены. Ксеня остановилась. Она немного подождала и убедилась в том, что не ошиблась: из-за угла слева показалась та самая женщина в красном платке, которая несколькими минутами ранее исчезла из виду. Закончив полный круг, она подошла к металлическому ящику под частоколом свечек, что-то засунула под него, прислонилась лбом к стене и в такой позе застыла.