Микаш умел различать красоту потаенную, которую столь редко замечали другие, и красоту внешнюю, на которую были падки его одногодки. В портрете соединились обе. На его сестру белоземская принцесса походила разве что печальным взглядом дивных прозрачно-голубых глаз. Живых, будто в самую душу смотрящих. Лицо ее было нежное, точеное, полное трогательной хрупкости, она словно сияла изнутри. Каждую черточку можно изучать часами и восхищаться совершенством.
Интересно, а какая она в жизни?
Глава 4
Украденный танец
1526 г. от заселения Мунгарда.
Веломовия, Белоземье
незапамятные времена Ильзар был построен Лиздейком Дальновидным, предком рода Веломри. Он был одним из первых Сумеречников и всю свою жизнь воевал с демонами, снискав великую славу.
Во время одного из походов он заночевал под холмом, на вершине которого рос могучий дуб. Неожиданно началась гроза, и в дерево ударила молния, расколов его пополам. Лиздейк счел это знамением и поставил на холме дозорную башню, которую его потомки постепенно перестроили в грандиозный белый замок. Так гласило предание, а как было на самом деле, никто не знал.
С каждым поколением род Веломри становился все влиятельнее и богаче, продолжая следовать заветам Лиздейка и бороться с демонами вместе с другими Сумеречниками. Ныне главой рода являлся лорд Артас Веломри, отец Лайсве. Ей приходилось очень стараться, чтобы не посрамить его честь, особенно во время помолвки, после которой она навсегда покинет Ильзар и примкнет к роду жениха. Хотя ей не хотелось никуда уезжать вовсе!
Замок гудел, готовясь к приему гостей. Рачительный кастелян Матейас, строгий, иссушенный временем и хлопотами, не давал слугам и выписанным из города мастеровым ни минуты покоя. Из буфетов доставался лучший фарфор, чистилось столовое серебро и натирались мелом тарелки. В распахнутые настежь окна врывался ветер, прогоняя затхлость. Выгребалась пыль и грязь из всех углов. До блеска драились полы. Подновлялась штукатурка, лепнина и мозаика на фронтонах. Садовники убирали парк перед замком и высаживали в вазоны, стоявшие вдоль парадного входа, цветы из оранжереи. Дерзкие алые гвоздики, скромные желтые хризантемы, девственно-белые лилии и пышные кремовые розы они символизировали любовь, чистоту и супружескую верность. Лучшие повара со всего Белоземья готовили изысканные яства. Все, только чтобы впечатлить дорогого гостя.
Лайсве не смыкала глаз вот уже несколько ночей; она осунулась, побледнела. Скоро начнет греметь костями по перилам, как родовое привидение, про которое любит сказывать нянюшка.
Но сперва до отъезда нужно закончить подарок отцу.
Черная ткань отыскалась в одном из старых сундуков на чердаке. Лайсве вырезала нетронутые молью лоскуты и принялась за работу. Узор из сна никак не получался: пальцы не слушались и шили криво. Ей пришлось выбросить с дюжину лоскутов, прежде чем стало выходить нечто похожее. Она была в самом начале пути, когда, громыхая по брусчатой дороге, к замку подъехало с десяток украшенных белыми лентами и полевыми первоцветами экипажей пожаловал жених со свитой. Как раз вовремя, и все же слишком рано.
Три часа тяжелые волосы Лайсве укладывали в высокую прическу со спускающимися с висков прядями. Голова болела от возложенного на нее веса. Сама Лайсве предпочитала косы они не тянули кожу, не давили, не мешали. Но сегодня ее никто не спрашивал: долго напомаживали и румянили, пытаясь придать бледному лицу хоть какой-то цвет.
Оставшись одна, Лайсве вынула из сундука с приданым мамино свадебное платье простое, из беленого льна, из тех, что переходят в роду по наследству, чтобы по дороге в дом мужа невесту защищали духи предков. Пришлось немного ушить его в груди и бедрах, чтобы оно село на ее щуплую фигурку. Лайсве выглядела в нем трогательной, хрупкой и даже немного женственной.
Ты не пойдешь встречать жениха в этом тряпье. Нас засмеют. Отец, заглянув в гардеробную, нахмурил кустистые брови. Бежка сейчас принесет новое. Портной только прислал. В нем ты будешь блистать.
Не хочу блистать. Я хочу, чтобы меня сопровождали духи предков! Лайсве топнула ногой, стремясь показать решимость.
Не капризничай. Постарайся быть на высоте, и ничья помощь тебе не понадобится, он обнял Лайсве за плечи. Колкие усы защекотали ее лоб.
Отец отстранился, пропуская вперед смуглую камеристку с новым платьем в руках. Бежка ездила встречать гостей с кортежем. Лайсве надеялась, что ей подыщут другую служанку, но эта оказалась слишком шустрой и ушлой.
И как только везде успевала?
Отец ушел, а так хотелось задержать его подольше. Лайсве ведь скоро уедет и будет очень-очень скучать по нему.
Давайте, госпожа, поднимем ручки, снисходительно попросила Бежка, помогая одеться. И улыбнулась так словно это она была дочерью лорда. Все прекрасно знали, куда она метила: соблазнила Вейаса и решила, что стала хозяйкой. Но нет, вышлют ее из замка и вспоминать не будут. Ай, хорошо! восхитилась она.
Кому как. Даже столь легкое нижнее платье из тафты нежного кремового цвета с широкой юбкой-колоколом словно прибивало к полу. Поверх него распашное из золотой парчи, расшитое розами и украшенное лентами и кружевом по подолу, вдоль выреза и на рукавах. Лайсве едва ли не сгибалась под его тяжестью и казалась раза в два больше, чем была на самом деле. Зачем отец сделал из нее цветочек в золотой петлице? Будь ее воля, она бы все-все устроила иначе романтично и нежно, только для себя и жениха, а не для разряженных в пух и прах гостей.
Будет у нас красавица жениху на загляденье, приговаривала Бежка, разглаживая складки на юбке.
Грубый толчок в спину выбил из груди Лайсве весь воздух. Корсет затянулся так туго, что не получалось даже вздохнуть.
О боги, ну зачем? взмолилась она, чуть не упав в обморок. Почему такой глубокий вырез? Неприлично же! и попыталась подтянуть лиф повыше, но ничего не вышло.
Все прилично, что не безобразно, Бежка хитро прищурила темные, как у ведьмы, глаза.
Ух, дерзкая! Но ругаться Лайсве не хотелось. Не перед помолвкой.
В Кайнавасе все модницы так ходят. Поверьте, лорд Веломри не купил бы ничего неприличного.
Модницы в Кайнавасе, видимо, не едят, с трудом пробормотала Лайсве. И не дышат.
Бежка смилостивилась и ослабила шнуровку.
Красота требует жертв. Чем сильнее вы понравитесь жениху, тем легче будет с ним сойтись.
Служанка набрала пригоршню лоскутов и набила ими лиф, чтобы придать скромным формам Лайсве более пышный вид. Как глупо! Жена должна нравиться мужу просто потому, что она тебе суждена самый близкий и дорогой человек, вторая половина, без которой ни один мужчина счастлив не будет.
Теперь точно понравитесь. Бежка склонила голову набок, разглядывая результаты своей работы.
Госпожа, гости ждут! донесся из коридора голос лакея.
Решительно вздернув голову, Лайсве направилась к двери.
Погодите! Ожерелье забыли. Бежка всплеснула руками и бросилась к туалетному столику, на котором лежал футляр с тремя нитками крупного жемчуга. Должно быть, отцу пришлось выложить за него круглую сумму. Главное, улыбайтесь. Она надела ожерелье на шею Лайсве, сверкнула улыбкой, показывая пример, и открыла дверь.
Да как тут улыбаться, когда думаешь лишь о том, как бы не наступить на подол и не упасть? Ничего, ради отца, ради Вейаса, ради чести рода можно денек потерпеть. Выше голову, плечи расправить и представить, что она королева!
В коридоре ее встретил отец.
Мне нужно в святилище, упрямо заявила Лайсве. Хочу попросить удачи и поддержки.
Зачем? Оно для того не предназначено. Отец снова нахмурился. В уголках его ясных голубых глаз уже прорезались первые морщины. Лайсве хотелось разгладить их пальцами, как складки на ее платье.
У нас другого нет, настояла она.
Ладно, только быстро.
Нянюшка рассказывала, что существуют мужские божества и женские. Те, что оберегают дом от несчастий, и те, что помогают в замужестве и защищают детей от лиха. Только в домашнем святилище Ильзара им не молились.
Лайсве едва поспевала за широким шагом отца. Оказавшись в темной галерее, он приподнял край голубого знамени и нащупал рычаг. Часть стены отъехала в сторону и открыла узкий проход. Запалив факел, они спустились по винтовой лестнице в подземелье, где располагалось сердце замка источник родовой силы, благодаря которой внутри этих стен Веломри были неуязвимы. Посторонние сюда не допускались.
Сразу после рождения отец принес Лайсве с братом в святилище, возложил на алтарь и пустил кровь, дав камню напитаться ею и признать новых членов рода. Спустя восемь лет близнецы снова явились сюда для первого посвящения. Отец намазал им виски миртовым маслом, поставил на колени и запер на всю ночь, велев читать вслух выбитые на стенах, полу и потолке надписи. Вейаса сморило к полуночи, а Лайсве продолжала проговаривать имена предков, истории об их подвигах и воззвания к Первостихиям. Только молитв нигде не было, ни имени, ни даже изображения божества, чьим домом служило это святилище.
Откровение пришло ей с рассветом. Заскрипели шестеренки древнего механизма, что-то затрещало в вышине, и на потолке открылся люк, позволяя увидеть небо. Тусклый зеленоватый налет сумерек растворялся в огненных всполохах восходящего солнца. Небо светлело, отдалялось, становилось пронзительно-синим.
На крыше застрекотала вертушка. Угодивший в ловушку ветер гремел, спускаясь по трубе, и вырвался белесым туманом из отверстий у алтаря. Вот он, покровитель Веломри, незримый и безымянный Ветер. Тот, что дует с запада и приносит семена бурь и ураганов. Имя ему свободный полет, и нет для него молитвы иной, чем растворение в воздушных потоках, вознесение над суетой и созерцание гармонии жизни, что струится по жилам мироздания.
Когда отец вернулся на следующее утро, Лайсве рассказала о своем откровении. Он рассмеялся, решив, что она снова выдумывает небылицы. Поделиться мыслями и чувствами она могла лишь с Ветром, когда тайком пробиралась на самую высокую башню в замке, залезала на ветхую крышу и наслаждалась пьянящим ощущением свободы. У нее словно вырастали крылья, и она неслась по небесным просторам, то камнем падая к земле, то поднимаясь выше облаков. Самые чудесные моменты в ее жизни.
Однажды, когда отец собрался в очередной поход против демонов, Лайсве заметила, что он направляется к святилищу, и упросила взять с собой. Отец согласился, только когда она пообещала, что пробудет там до рассвета молча и не двигаясь, чтобы не мешать. Открыв люк в потолке и запалив на алтаре свечу, отец опустился на колени, чуть подался вперед, склонил голову на грудь и поднял правую руку, сложив три пальца вместе. Устав наблюдать, Лайсве в точности повторила его позу и закрыла глаза.
Мысли копошились, точно мыши в соломе: толкались, перебивали, мешали услышать и понять что-то важное. Ей хотелось выкинуть их, как ненужный хлам, но они продолжали лезть в голову. Лайсве сосредоточилась на дыхании, на ритмичном стуке сердца, пытаясь очиститься. Когда зудящее желание пошевелиться уже почти превозмогло терпение, она услышала это. Ни с чем не сравнимую песнь Ветра, через которую с ней будто говорил сам бог. Лайсве не понимала его речей, но была очарована умиротворяющей мелодией и теплым, обволакивающим все естество светом. Застыла в этом удивительном состоянии, пока отец не тронул ее за плечо. Открыв глаза, Лайсве почувствовала себя как никогда бодрой и счастливой. Свеча на алтаре давно догорела, а через люк сочились ласковые солнечные лучи. Пришло время уходить.
В тот раз отец вернулся раньше обещанного срока и выглядел очень довольным. Никогда еще Охота не проходила так гладко его отряд не потерял ни одного воина. После, каждый раз, когда намечался поход, отец водил Лайсве в святилище, просил помолиться на удачу в битве и нарекал своим талисманом. Отцовские друзья шутили, что с такими способностями ей прямой путь в настоятельницы храма Матери Ветров, Белой птицы Умай. Богиня эта отвечала на молитвы женщин, защищала мужчин в битвах и возвращала их домой после походов. Однако лорд Веломри считал такую судьбу недостойной своей дочери, да и Лайсве мечтала о большой и чистой любви в замужестве. К тому же сама Умай, если верить легендам, вкусила счастье в браке с Небесным Повелителем.
Лайсве не знала, приносили ли боги удачу отцу, но в святилище ей нравилось. После проведенной там ночи пропадали все ее тревоги и сомнения, приходила спокойная уверенность.
Вот и в этот, последний, раз Лайсве надеялась, что Ветер поможет ей. Отец отпер замок большим ключом, который носил на шее вместе с родовым знаком гербовой подвеской в виде горлицы с мечом в когтях. Лайсве прошла вперед, опустилась на колени и сложила руки на груди.
Знаю, ты покровитель воинов и защищаешь их в битве, а до женской доли тебе нет дела, но сегодня я в последний раз в последний раз обращаюсь к тебе с просьбой. Потом я приму бога-покровителя моего мужа и вряд ли еще заговорю с тобой, но сейчас Молю, дай мне свою защиту и подари удачу, не позволь ударить в грязь лицом и опозорить наш род. Я хочу понравиться жениху и его семье, хочу, чтобы они меня приняли и полюбили, как любит моя семья. Помоги, прошу, ведь других покровителей меня лишили.
Ветер не ответил даже легким дуновением. Видно, он и вправду не властен над подобными глупостями.
Тогда просто храни отца и Вейаса. Он такой шалопай По ее щеке пробежала слеза. А ведь обещала себе не плакать!
Скорее! Нельзя заставлять гостей ждать, позвал из-за двери отец.
Застрекотала труба, выпуская облачко голубоватого тумана. Он оплелся вокруг ее запястья браслетом и тут же растаял. Это благословение?
Идем же! Не выдержав, он распахнул дверь и потянул Лайсве наверх.
Отец вел ее под руку по алой ковровой дорожке между расступившимися гостями. Лайсве с трудом признавала серый и скучный парадный зал. В новенькой хрустальной люстре и светильниках на стенах трепетало пламя свечей, радужные блики кружились на потолке, словно оживляя нарисованных на нем павлинов и цапель. Подновленные дубовые панели матово поблескивали на задрапированных голубым бархатом стенах, а на самых видных местах красовались огромные гобелены со сценами из семейных преданий. Укрытые белыми скатертями с красной обережной вышивкой столы ломились от блюд в золотой и серебряной посуде: рябчики в сметане, перепела в клюквенном соусе, фаршированная яблоками утка, тушеные кролики, копченые кабанчики, карпы, осетрина, печеные овощи, гусиные паштеты и, конечно же, пирог с живыми голубями внутри. О «небольшом» сюрпризе для гостей отец предупредил загодя, опасаясь, чтобы Лайсве от страха не свалилась в обморок. Будто она испугалась бы таких глупостей, как птицы в пироге!
Помпезность угнетала. Отец никогда не устраивал празднеств и не любил принимать гостей, предпочитая скромное уединенное существование. Да и в этом зале господа бывали лишь изредка, когда Совет ордена вынуждал отмечать победы хотя бы в кругу близких знакомых. Но сегодня, чтобы соответствовать такой обстановке, нельзя совершить ни одного промаха. Все смотрят на нее и даже фигуры на гобеленах, как будто ждут ее малейшей ошибки. Дышать глубже! Не показывать страха! Какая же долгая эта дорога!