Михалыч вздохнул, снова кашлянул, посмотрел на небо. Заморозки начались, и ночь стояла ясная. Луна еще не поднялась из-за лесной мохнатой спины, только высоко над головой мерцала одинокая звезда. «Дедов гвоздь» так звал ее покойный отец. «Смотри, сынок, на Дедов гвоздь вокруг того гвоздя весь год хороводом ходит, по кругу, по кругу Большая Ведмедица скачет, охотничье счастье несет на плечах. Как досюда доскачет тут и год повернется». «Бать, почему ведмедица? Учительница говорит так неправильно, надо медведь. А Новый год в январе. Когда ёлка»
«Ты учительницу-то слушай, слушай, сынок. Когда она про город чего говорит или там про задачки. Но уж насчет леса тут моя вотчина. Деды наши все охотниками были, все от леса кормились, лесом жили. И ты охоту не забывай. А ведмедица так потому, что ведает. Знает. Когда ложиться, когда вставать, где меду лесного найти, когда год к повороту приходит. Вот и мы, охотники знаем, ведаем». Теперь и он, Михалыч, знал. И потому один из всей деревни не боялся.
Вот и сейчас, когда все притаились по избам, глядя в печной огонь или в экран телевизора, где кривлялись зачем-то непонятные люди из города лишь бы не посмотреть ненароком осенней ночи в глаза его, Михалыча, сырой темнеющий лес звал и манил. Будь у него ночные глаза, как у волка или у рыси, сбежал бы сейчас прямо в чащу: побродить меж деревьев, послушать совиные крики и осенний ток глухаря. Зимой, когда лунный свет отражался от белых снегов, так и делал, бывало. Сейчас не время, конечно. Хотя за околицу почему б и не выйти? Там у него нарочно для таких дел поставлена была лесная скамья: два длинных бревна на двух коротеньких бревнышках. Совсем как в лесу у костра.
Михалыч сидел на знакомых бревнах, чуть влажных сейчас от осеннего воздуха. Сложил на коленях руки и глядел на небо. Вот и Большая Медведица скачет вокруг Дедова гвоздя По-отцовому выходило год к повороту пришел. Кто-то вышел неслышно из чащи, как дуновение ветерка, присел бесшумно рядом на бревна.
Здорово, старик.
Михалычу и головы поворачивать было не надо, чтобы понять, кто это.
И тебе, старик, не хворать. Хотя ваши и так не хворают Давно не виделись. Как дела, как хозяйство?
С этого всегда начинались их разговоры что в лесу, что тут, у околицы. Сидевший рядом коренастый мужик, кого-то всегда до боли Михалычу напоминавший, в косматом треухе и красной спортивной куртке (Михалыч аж крякнул (вот прохвост, небось у городских туристов подсмотрел, что прошлой зимой тут на лыжах бегали!) осклабился весело:
Хозяйство как всегда лучше не надо! Лоси по чаще трубят, волки на болоте в стаю сбиваются, песни поют. Глухари токуют, к весне готовятся. Рыси вот появились Гляди, скоро последних кур у вас в деревне перетаскают. Хорошо в хозяйстве дела пошли, когда людишки в лес с пукалками своими бегать перестали!
Людишки проворчал добродушно Михалыч. Со мной небось дружбу не прочь водить, особенно если стопочку наливают.
Ты другое дело, махнул мужик рукой. Ты не пукалка, ты охотник. Наш человек, болотный. С тобой и зверьем поделиться в радость. Помнишь, как мы с тобой давеча лося того гоняли? Шапку-то потерял еще
Давеча Ёлс ты и есть Ёлс. Это ж полвека тому. Я тогда к Дарье сватался. Не хотела все мне ответ давать, не хоте-е-ла А я ей такие рога на праздник преподнес! Как лопаты, помнишь, большие. До сих пор в избе висят. Она и ахнула. С того дня у нас дело пошло. Только уж и пришлось тогда за тем лосем на лыжах побегать И ведь чуть самого не пришиб копытом.
А чего ты хотел, усмехнулся довольно Ёлс. Думаешь, Ёлсова лося поймать дело простое? Было б простое, так каждый дурак бы смог и какая тогда в том лосе цена? Нет, ты побегай, ты покажи, каков ты из себя охотник тогда и счастье придет.
Михалыч кашлянул, поерзал на бревнах, устраиваясь поудобнее.
Это точно Счастье, оно само не приходит. И дуракам не дается.
Помолчали немного, поглядели в ночное небо. А потом Михалыч сказал:
Таньку-то не нашли.
Ёлс хмыкнул негромко. Лес молчал за их спинами, дышал прелью.
Твоя работа?
Снова негромкое хмыканье и тишина.
И что тебе Танька сделала? Дурой, конечно, всю жизнь была. Но если и пакостила чего, так только у себя на дворе. Или ты на нее за ту ежиху обиделся? Так ведь спас я ее, вроде как не причина, чтоб человека губить
Тут уж Ёлс крякнул с досады, почти как сам Михалыч давеча.
Вот от кого не ждал так это от тебя. Всю жизнь приятели, и с отцом твоим, и с дедом Ладно деревня про меня страшилки всякие сочиняет да ты-то свой брат!
Сам же признался, что твоя работа.
Ну, моя. Позвал я ее из болота. И других звал. Так не губил же!
Может, скажешь Танька жива?
Ёлс вздохнул.
Да не жива, конечно. По болотам туманом бродит, даже птицей обернуться не смогла. А все-таки лучше, чем если б как тот, мужик-то ее
Михалыч молчал. Он никогда не рассказывал Ёлсу про Кольку, но лес уже так близко успел подступить к деревне, что мужику лесному нетрудно, должно быть, теперь узнавать, что творится внутри околицы.
Я ведь не каждого зову. Только тех, в ком дух погас одно дыхание осталось. О лесной душе уж молчу, этого добра теперь ни у кого почти не сыщешь. У тебя вот есть, поэтому и дружу с тобой. А эти все Ёлс досадливо махнул рукой.
Забыли вы всё, забыли. А были ведь времена Да что теперь вспоминать, вы и песен-то старых теперь не знаете. Даже ты. Про Лосиху Небесную, про Дедов гвоздь, про Лесную Матушку-заступницу Обозвали нас злыднями, сплетней насочиняли, дружбу старую разорвали, а потом и вовсе запамятовали, что мы рядом с вами живем. Как тут в ответ не озлиться. Как вы так и мы!