О нет, мой ангел, нет! распалялся человек в плаще. В Вас и только в Вас вижу я свое утешение. Только теперь понимаю, для чего для кого проделал я многотрудный путь сей. Человек вздохнул и зажмурился в неизбывной тоске. Понимаете ли Вы, МарьИванна, как одинок тот, кто ни в ком, ни в ком не находит сочувствия? Знаете ли, как тревожен желтый свет в одинокой комнате? Как страшен звук за обоями, и крысы, крысы особенно когда их нет? Но я ушел от них. Ушел к Вам, бесценный ангел мой МарьИванна.
Милый, милый барин, льнула к нему хозяйка, так то-ж в городе, а у нас Ну какие-ж у нас крысы? Тех, что были, давно потравили ядом. А если, где и остались, так их Миша порубил лопатой. И тараканов нет. И летучих мышей. Только волки, да змеи лесные. А плащ ваш я залатала, прибавила она с трогательной заботой. И не заметите, что был порватый. Сто лет проносите а не сносите.
О, МарьИванна! воздыхал человек в плаще. Ручки ваши, ручки золотые, бриллиантовые. Дайте лишь посмотреть лишь поцеловать их МарьИванна я раб, раб Ваш..!
Ох, барин, млела МарьИванна. Ох и слова ваши. Что мед по сердцу. Я таких и не слыхивала. Уж наверное вы точно поэт.
Какая у нее грудь, думал человек в плаще, украдкой скользя взором по округлым возвышенностям своей дамы. Никогда не видал я такой груди. Пышная, исполненная таинственного колыхания, белоснежная и зыбкая лишь тонкая грань отделяет ее от меня. О, воображение! Воистину, и оставшись совсем без покровов была бы она менее обнажена, чем теперь»
Кхм! раздалось поблизости.
МарьИванна его вдруг оказалась сидящей за столом; в одной руке блюдце с чаем, в другой сахарная голова; полные красные губы причмокивают, большие прозрачные глаза безразлично скользят кругом.
Перед человеком в плаще стоял медведь: «Идем уже курить, добрый человек».
***
Над головой стыли звезды. Полная луна, окруженная бледным нимбом, безо всякого интереса глядела на темнеющий лес, алмазно-искрящийся снег, на домик среди сугробов, что отбрасывал короткую острую тень.
Гляди-ка, удивился медведь. Разъяснилось, как ничего и не было.
Да-а-а, протянул человек, кутаясь в плащ, А тишина-то, тишина
Медведь достал из кармана шкалик с самогоном, и они поочереди отпили из горлышка.
Что тишина, пробубнил медведь, закуривая. Одна видимость. Оно вроде и тихо, а все как будто на взводе. Одно слово стабильности в мире нет.
А где-ж ее взять-то, стабильность? философски заметил человек в плаще, тоже закуривая, если каждый там (он ткнул пальцем вверх) делает, что ему вздумается, а отдуваться за все простому человеку.
Все потому, что Царя нет, отвечал медведь
Как нет? удивился человек. А кто-ж тогда на троне сидит?
Так то-ж разве Царь? усмехнулся медведь. Настоящий Царь он сильный. А потому добрый. У доброго же Царя забота прежде всего о государстве, о подданных. А ежели он только о собственном брюхе печется, и все царство под себя одного подгоняет, словно башмак, так такого надобно гнать в шею! Ибо не Царь то, а проходимец.
Медведь отпил еще из шкалика и добавил, глядя на луну:
Эх, кабы получилось у нас в свое время, что задумали, глядишь, и жили бы, как люди.
А что такое вы задумали? спросил человек в плаще.
А вот что, отвечал медведь. Давно не вспоминал я об этом, и уж забыл за давностью лет, да напомнил ты мне дела минувшие. Так и быть: расскажу без утайки все, как было.
Рассказ медведя.
В те годы я на флоте служил. Носил бескозырку с лентами, тельняшку и брюки клёш.
Исправно служил. От работы не бежал, приказы исполнял неукоснительно, вахты стоял и за себя, а где надо и за товарищей, если сильная качка. Я, надо сказать, к качке нечувствительный. Другой матросик, бывало, чуть заштормит уж весь зеленый; через борт перегнется, рыб прикармливает. Я же все ничего. Словом, и сослуживцы, и командование меня ценили. Так и тянулась моя служба. Не быстрее, чем у всех, и не медленнее, и совсем уже немного оставалось до приказа, если бы не прибыл к нам однажды адмирал. Он как раз был в тех краях на учениях, и по старой памяти заглянул к нашему капитану на корабль; а был он капитану однокашник.
Встретились капитан с адмиралом, обнялись. Капитан так даже прослезился. Стали вспоминать разные случаи из своей курсантской молодости, да так и зашли в каюту.
Долго ли, коротко ли, прибегает матросик, из наших, и говорит: "Иди, Миша; товарищ капитан тебя зовет".
Пришел. Стучу. Открывает сам капитан.
В каюте стол накрыт; коньяк, морепродукты импортные видно, адмирала подарок. За столом сидит сам адмирал в расстегнутом кителе и с красным носом.
Я, как положено, встал во фронт, докладываю: «Такой-то такой-то прибыл по вашему распоряжению!». Адмирал говорит: «Не робей Миша. У нас запросто. Проходи и садись на диван».
Я сначала не поверил: как, мол, так? Адмирал простого матроса за стол приглашает! А капитан стоит рядом, подмигивает: «Выполняй, Миша, приказ».
Сел я. Адмирал мне рюмочку наливает, а сам хитро так смотрит: «Давай, говорит, Миша, выпьем за знакомство».
Так точно! отвечаю, товарищ Адмирал!
А Адмирал мне: «Отставить Адмирала! Для тебя я просто Назар Филиппович. Потому как много хорошего мне рассказывал о тебе твой капитан».
Так точно! говорю. А сам еще не решаюсь целого Адмирала по имени-отчеству называть.
Адмирал тогда вторую рюмочку наливает: «Давай, Миша, снова выпьем с тобой. За то, чтоб во всем мире наступили мир и спокойствие».
Я, как приказано, выпил, но уж больно хорош оказался адмиральский коньячок, потому как спрашиваю: «А как же это так мы, товарищ Назар Филиппович, выпили за мир, коли если он настанет, то в нас с вами, в военных, то есть, всякая нужда отпадет?»
Посмотрел на меня Адмирал строго так, а потом как хлопнет себя по коленке, да как засмеется: «Ай да боец! Вижу теперь и сам, что не дурак. Логическое мышление в тебе, говорит, есть». Наливает третью рюмочку, и говорит торжественно: «А теперь, Миша, выпьем за нашу Родину». И встал. Я, конечно, тоже встал, а капитан с рюмочкой уже стоит, и за стол держится: «За Родину! говорит. Нашу Мать!» И прослезился.
Выпили мы. Адмирал наклонился ко мне, вот как я к тебе теперь, и говорит: «Вижу я, Миша, что ты действительно хороший матрос. И дело наше, особо секретное и государственной важности, для которого мы тебя позвали, можно тебе доверить».
Я оробел, на адмирала гляжу, а он опять улыбается, хитро так: «Не робеть, боец! На то они и дела, чтобы их делали». И наливает четвертую рюмочку.
Я выпил, отдаю честь: «Так точно, Назар Филипович! Надо сделаем!»
Адмирал обрадовался, а капитан даже в ладоши захлопал от удовольствия.
Ну, говорит адмирал, тогда слушай. Но прежде, чтобы не открыл кому ненароком гос. тайны, вот тебе документ о неразглашении. Подпиши здесь и здесь.
Есть подписать! отвечаю. И подписываю.
Адмирал все проверил, документ к себе в портфель убрал и стал рассказывать.
Давным-давно, говорит был, Миша, один очень интересный Царь. Жил он неизвестно где, и звали его неизвестно как. Да только есть сведения, что обладал тот царь весьма важными для науки качествами; то есть, по-тогдашнему, был он великий волшебник. И был у царя предмет, который он сумел так намагнитить своим волшебством, что всякий, кто им завладеет, непременно станет самым могущественным Царем. Что за предмет никто не знает; тайну эту царь унес с собой на тот свет, как великую загадку для потомков. Вот нам и предстоит ее разгадать.
Я сижу, слушаю, на ус мотаю. А адмирал дальше речь ведет.
С этой целью снаряжаем мы поисковую экспедицию, а тебя временно командируем на сушу и назначаем руководителем. Но запомни о том, что это на самом деле за экспедиция, и какая ее настоящая цель, не будет знать никто, кроме тебя одного. Работать будешь под прикрытием. Дадим тебе студентиков с филфака, а ты над ними вроде научного руководителя. Поедете по деревням да по селам изучать народный фольклор. Студентики будут старичков опрашивать, частушки записывать, артефакты народные искать, а ты ходи, смотри, да на ус мотай. Каждую добытую вещь сам осматривай, и чуть что мигом ее секретной бандеролью нам. А уж мы ее передадим Царю, и станет наш Царь самым сильным. А если он станет самым сильным, то кто же осмелится на нас напасть? Вот и наступит мир во всем мире. Понимаешь, говорит, Миша, теперь мой тост?
Понял, докладываю. А сам думаю. Ну умные все-таки люди эти адмиралы!
Адмирал же от себя добавляет: «Выполнишь задание будет тебе орден лично из царских рук, и досрочная контр-адмиральская пенсия. Все понял?»
Так точно, отвечаю, товарищ адмирал! Все. Только как же я буду руководителем по фольклору, если я и слова-то такого не знаю?
Адмирал на меня смотрит этак заковыристо: «А и не надо. Ты, Миша, сам народ, и сам фольклор. Никакой профессор так его не знает и разъяснить не сможет, как ты безо всякой науки ведаешь. Для тебя и лес родной дом, и народ раскрытая книга. Вот и студентикам польза будет. Наберутся ума-разума. Теперь понятно?»
Понятно-то понятно, отвечаю, да только дюже неуловимый предмет получается. Ни имени у него, ни виду. Как бы не проглядеть.
Твоя правда, вздыхает адмирал. Сведений мало, но кое-что нам все же известно. По некоторым данным предмет с виду неказистый, размеров небольших, и особых примет не имеет. Так что повнимательнее. А как найдешь сам поймешь, врожденным народным чутьем. На это твое чутье, да на смекалку мы и рассчитываем. Ну, как? Готов потрудиться для своего царя и всех нас?
Готов! отвечаю. А сам не знаю, зачем и согласился; уж очень все гуттаперчево.
Ну, выпили мы еще по одной, за успех предприятия. Потом закрепили. Капитан не выдержал упал под стол. А мы с адмиралом выпили на брудершафт, и стали песни петь. Только вот что пели я и не помню.
Наутро, вздохнул медведь, не дав и опохмелиться, одели меня во все штатское, снабдили сухим пайком, вручили студентиков зеленых, и отправили.
И что же? спросил человек. Нашли?
Какой там, медведь махнул лапой. Тридцать лет и три года по деревням колесили, через поля да болота хаживали, за дремучие леса, быстрые реки забредали Я через то всех бабок наперечет знаю; частушки их да прибаутки до сих пор по ночам снятся. Коня не глядя одной лапой запрягу, другой подкую и оседлаю. А того, что искали, нет как нет.
Наверное, потому и мира во всем мире нет, тихо улыбнулся человек, кутаясь в плащ.
Потому и нет, согласился медведь. А может, и не было ничего, и не будет. Может, и вся наша экспедиция была одна видимость; денег отмыть, или еще чего. Сам понимаешь большая политика Да только нам-то что? Студенточки бедные, пока по лесам колесили, совсем одичали; за деревенских мужиков замуж повыскакивали. Студентики тоже кто женился, кто к другим экспедициям пристал, где барыш побольше, а кто и спился. Так и рассеялась наша группа. Поглотила ее народная стихия, как песок воду. Медведь горестно усмехнулся. Изучали фольклор, да сами стали фольклором.
А ты как же, Миша? спросил человек в плаще.
А что я? медведь пожал плечами. Когда все разбежались, я еще долго бродил. Сам. То ли искал чего, то ли себя убеждал, что ищу; все долг перед Родиной покоя не давал. А потом как-то утром проснулся, и понял. Медведь посмотрел на человека. Никому мы на хер не нужны. А раз так, то и мне никто. Плюнул я тогда на все, построил избушку, вот эту самую, и живу. Жильцов, вишь, взял все веселее.
И то хорошо, Миш, откликнулся человек.
Да, согласился медведь, хорошо. Вот хоть ворона взять. Он птица серьезная, рассудительная, и хозяйство на него оставить можно. К тому же, ранней юности моей товарищ. Козел другое дело: у того каждый день праздник. Вьется, вьется, что твой фитиль все молодым себя считает. Сколько раз парубки мяли ему бока за девок а не наука. Знай себе, окучивает. Зато веселый. Ну, и Марь Иванна. Работящая, покладистая, поет хорошо Видная баба, вот только одинокая. Кстати, медведь подмигнул человеку в плаще, глянешься ты ей.
Человек покраснел.
Да ну что ты, Миша мы просто приятели
Ну-ну, медведь вскинул бровь. Ты только смотри, приятель, не разбуди лихо. А то она тихая-тихая, что твой омут, но если раздразнить то уж держись.
Ну уж ты и скажешь окончательно смутился человек в плаще.
Ладно, ладно, хохотнул медведь. Молчу. И в знак того, что неловкая тема закрыта, протянул шкалик.
Луна стояла над домиком, оборотив к нему свои большие безразличные глаза.
Ишь, рот раскрыла, сказал про луну медведь, все смотрит, смотрит а чего смотрит непонятно.
Какое-то время приятели молчали. Только видно было, как вновь засветились огоньки сигарет.
Одного не пойму, Миша, сказал наконец человек в плаще задув спичку и положив ее наискось на перильца. Он уже подрагивал от холода. Почему ты мне все рассказал? Про задание-то? Ты ведь бумагу подписывал.
А что мне бумага? вздохнул медведь. Служба моя по всем статьям давно вышла. Прежний царь сменился, а нонешнему я не ответчик. Да и какой ответ, если не было ничего, да и быть не могло? Так, одна голая выдумка.
Медведь поглядел на человека в плаще и вдруг спохватился: «Однако, что же это получается? Сам тебя от холода спас, да сам же чуть холодом и не уморил, рассказывая! А ну живо в тепло! Сейчас еще по маленькой, и»
О-о-о-о, какие люди! раздался дребезжащий тенорок, и на крыльце появился козел.
Глазки его, сведенные к носу, были красны, борода всклочена, на левой щеке алел след от губной помады.
Вот так встреча! проблеял он. Доброй ночи, господа! А я смотрю никак, папироска светится? И вот, пожалуйста, это вы и есть. Однако, позвольте представить вам моих, а теперь уже и наших очаровательных спутниц! И, театрально отступив в сторону, сказал Дамы! Пр-рошу!
Из темноты на крыльцо поднялись три женщины.
Давеча, в разгар нашего с вами веселья, начал рассказывать козел, прохаживаясь рядом с ними, решил я по своему обыкновению совершить променад до соседней деревни. Привести, знаете ли, в порядок мысли и чувства. Так, совершенно случайно набрел я на один знакомый дом. А в нем что бы вы думали? Козел удивленно округлил глаза и развел копытца. Сидят рядком, в совершенном порядке три грации! нимфы! И какие только сокровища не скрываются в глубинах нашей милой провинции..?! Он прикрыл глаза и сам ответил неисчислимые! К тому же о счастье! Все трое согласились сопровождать меня до дома, чтобы принять участие в нашем дружеском, так сказать, застолье! Однако-ж, позвольте представить, и козел подбежал к высокой, статной женщине с разбитным лицом. Во-первых, хозяйка приютившего меня дома и моя давнишняя приятельница любезнейшая Фекла Ильинична. Прошу любить и жаловать.
Доброго вам здоровьица, улыбнулась первая женщина.
Далее, продолжал козел, случайно, как и я, заглянувшая на огонек ее подруга, милейшая Анисья.
Анисья молча кивнула и отвернулась.
И наконец, заключил козел, переходя к третьей женщине, дальняя родственница милейшей нашей Феклуш Феклы Ильиничны, приехавшая на днях погостить Козел замялся, в смущении уставив глаза в пол и шевеля губами.
Елизавета она, пришла на помощь Фекла. Родственница моя, из столицы.
Человек в плаще увидел устремленные на него большие темные глаза на чуть бледном, с тонкими чертами лице.
Крыльцо сдвинулось куда-то в сторону и исчезло. Исчезли и снег, и ночь. Остались только эти глаза, которые человек, казалось, знал когда-то, но так давно, что позабыл, хотя и забыв помнил.
Здравствуй, словно бы сказал кто-то, но только без слов.
Здравствуй, ответил человек в плаще, но тоже без слов, а как-то иначе; неизвестно как.
И вроде бы еще что сказать, но все уж и так сказано и понятно, не прибавить и не убавить, а что сказано неизвестно, да и не важно.
П-р-р-ошу всех в дом! задребезжал под ухом козлетон.
Незнакомка, глянув уже издали робко и будто растерянно, скрылась за широкой медвежьей спиной; гостей повели к столу.
***
Ну что же ты, рыцарь, шептала МарьИванна, касаясь своими пышными, жарко натопленными, мягкими губами его уха. Где твой пыл
Да что вы, уклонялся от губ человек в плаще. Я, право, никогда не отличался пылкостью, всегда был скромен
О, полно, меня не проведешь. Я вас, скромников, вдоль и поперек знаю!