А почему бы вам просто не полюбить меня? Я же люблю вас.
Он нагнулся, чтобы поцеловать её губы легким дружеским поцелуем, но они раскрылись ему навстречу. И Мирракс ушёл из времени. Он жадно пил этот пьянящий и искрящийся напиток и не мог напиться. Он не заметил, как поднял её и прижал к груди, как она обвила своими ласковыми руками его шею. Он пришел в себя от боли и от шока от мысли, что ещё миг, и он сорвет с неё платье. Ну, нет! Он судорожно вздохнул и замер, приводя себя в чувство реальности. Но её не выпустил из рук, взяв поудобнее, медленно, чуть пошатываясь, понёс в посёлок. Донёс её до калитки дома и опустил на землю.
До свидания, Оля.
Мирракс, постой. Я, наверное, тоже люблю тебя.
Да, наверное, ты влюблена. Ты горишь то красным, то синим пламенем. Этот огонь сжигает тебя. Но меня он не греет.
И, резко повернувшись, он пошёл в свой дом.
Как он смеет?! взорвалась опять её душа. Но сил не было. Её тоже шатало. Она добралась до кровати, скинула одежду на пол и бросилась в постель. Уже засыпая, она подумала, что завтра заставит его ответить за свои слова.
Утром Ольга встала рано и сразу побежала на биостанцию. Ей хотелось встретиться с дельфинами, пока никого нет, и не пришли рабочие, чтобы достроить забор. На биостанции никого не было. И она обрадовалась, что её план удался. Но уже на половине склона она увидела, что ОН в бухте плавает с дельфинами. Они волнуются и плавают по кругу. А он в центре этого круга обнимается с дельфинихой. Её бросило в дрожь от омерзения сначала к нему, а потом к себе: сначала она ревновала к женщине, а теперь к дельфину.
Мирракс, прекрати сейчас же! её крик в конце сорвался на тоскливый визг.
Дельфины, трое, которые плавали по кругу, как по команде подняли головы и посмотрели в её сторону, безмерная печаль была в их позах и в выражении глаз. Но это не заставило её задуматься. Потому что он даже не оглянулся. Он поцеловал дельфиниху, что-то шепнул ей и продолжал прижиматься к ней, обнимать, гладить по брюху и снова обнимать. Дельфины уже снова плавали по кругу. А она разрыдалась и медленно пошла наверх. Уже начали собираться рабочие. Нужно было работать. Ольга давала распоряжения, металась с одного места на другое, но старалась держаться ближе к выходу со двора биостанции, где уже установили ворота и будку вахтёра.
Наконец, в просвете открытых ворот показалась его яркая, светящаяся на солнце, ещё влажная голова. Лицо было усталое, но довольное. Словно ножом полоснуло по сердцу Ольги. Она встала прямо у него на пути. И уже открыла рот. Но он посмотрел на неё, как на столб, стоящий у него на пути, брезгливо обошёл молча и пошёл дальше по направлению к дому. Она ещё некоторое время оторопело смотрела ему вслед под шуточки рабочих, типа: нечего финтифлюшкам вертеться под ногами настоящих мужиков. Опомнившись, она помчалась на биостанцию, ворвалась в кабинет профессора. Он нетерпеливо ёрзал на стуле, как будто ему хотелось куда-то бежать, но что-то его задерживало. Она пролетела к столу, стукнула по нему тем же кулаком, которым накануне стукнула камень забора, взвизгнула от боли и на той же ноте закричала:
Я требую! Вы слышите меня? Я требую, чтобы этого засранца-иностранца больше не пускали на биостанцию!
А что ещё вы требуете, Ольга Петровна? он никогда не говорил с ней так уничижительно холодно.
Я требую, чтобы его не пускали сюда, или уволюсь я!
И в чём вы его обвиняете, позвольте узнать? спросил он прежним тоном.
Она открыла рот так же, как несколько минут назад на дороге, но сказать ей было нечего. И она закрыла рот так резко, что щёлкнули зубы. Она сама испугалась. В возникшей паузе профессор тихо сказал:
Представляете, Ольга Петровна, он тоже требует, чтобы я уволил вас.
Она вскочила.
А меня-то за что? Разве я плохо работаю?
Он требует, чтобы я уволил вас за профнепригодность.
Что-о-о-о?!
Она стояла посреди кабинета, расставив ноги, уперев руки в бока, глаза её от удивления вылезли из орбит. Такой профессор её не видел, а если бы ему сказали, что она может быть такой, он бы не поверил.
Да вы сядьте, выпейте валерьяночки, и протянул ей стакан. Я сейчас вам всё расскажу.
Она не замечала, что он по-прежнему говорит с ней официальным тоном. Ноги не держали её, она села на стул. Стакан дребезжал о зубы, но она сделала несколько глотков.
Так в чём ОН меня обвиняет?
А обвиняет он вас в том, что вы проглядели, что дельфиниха была беременна. Что из-за ваших скандалов дельфины нервничали последние дни, и у неё начались преждевременные роды. Он говорит, что, если бы он случайно утром не оказался в бухте, погибли бы и мать, и детёныш. Роды были трудными оттого, что дельфины мало двигаются, а вы ещё смели вмешаться, и у дельфинихи чуть не случился инфаркт.
Она плакала, раздавленная собственным ничтожеством.
Профессор вышел из-за стола, взял стул и подсел к ней. Он положил Ольге руку на плечо и попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась.
Оля, что с тобой происходит? Как могла такая воспитанная и умная девушка, как ты, превратиться в безмозглую вздорную истеричку? Словно в одночасье тебе все мозги вышибло.
Не знаю, что со мной, едва слышно прошептала она.
Я сначала думал, что ты влюбилась. Все влюбленные девушки волнуются. Я радовался, что ты встретила человека, достойного не только любви, но и восхищения. Как жаль, что ты не умеешь любить.
Я люблю.
Возможно, возможно, но только себя.
Почему только себя?
А кого ты ещё любишь? Мать свою? Разве так она тебя воспитывала? Да она умрёт от стыда, когда узнает, как ты себя ведёшь. Отца своего? Ты предала его, когда пообещала, что самостоятельно выучишь урок, заданный тебе матерью, и не сделала этого. Дельфинов? Они из-за тебя чуть не погибли. Меня, твоего учителя? Ты позоришь меня на каждом шагу. Девочка, ты никого не любишь. Любовь это другое. Это забота о тех, кого любишь. Это трепет души, несущий радость всем, кто рядом с тобой. Это вдохновение и творческий подъём, обогащающий всех, кто встречается на твоём пути. Это самоотдача, а не самозахват. А главное это бесстрашие.
Я докажу, что я умею любить!
Любовь доказать нельзя. Если нужны доказательства, то нет любви.
Что же мне тогда делать, чтобы все мне поверили? Чтобы он поверил?
Не знаю. Любить. Или хотя бы для начала не убивать.
Ольга вздрогнула, как от удара хлыстом, но промолчала.
Идём, посмотрим на дельфинёнка. Мне очень хочется на него посмотреть.
Он взял её за руку и повёл из кабинета. Ольге было страшно, и она сопротивлялась. Да, мозги ей явно свернуло набекрень, подумала она. Ведь всего несколько секунд назад профессор сказал, что страх это признак самости. Ей страшно, что дельфины отвернутся от неё. Ну и поделом! Сколько боли она им причинила за эти несколько дней! Она пойдёт. Она получит всё, что ей за это причитается.
Они спустились на помост. Три дельфина резвились на дальнем от помоста конце бухты, а посередине осторожно плавала её любимая дельфиниха и рядом с ней малыш, она учила его дышать. Дельфины перестали прыгать и теперь внимательно следили за ними, и только мамаша с детёнышем не обращали на них внимания. Ольга сняла туфли, села на мат, опустила ноги в воду, положила руки на колени и посмотрела им прямо в глаза. Она молила их о прощении, она сожалела о том, что упустила возможность выучить их язык. Ведь у неё абсолютный слух, и за эти три дня она бы уже далеко продвинулась. Её сердце сжималось от запоздалого ужаса, что из-за неё мог погибнуть детёныш, да и дельфиниха тоже, и ещё неизвестно, захотел бы жить отец дельфинёнка. И вдруг волна нежности к Мирраксу, спасшему её от этой непомерной вины, и от другой тоже, и за то, что он так мужественно боролся за неё, против неё самой, переполнила её сердце. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Это было чувство, от которого хотелось плакать и смеяться одновременно. Она благодарна была профессору за то, что он привел её сюда. Слезы градом катились из её глаз, но она улыбалась. В душе она дала им свободу, дала им право самим выбрать: простить её или нет. Она дала себе клятву, что выпустит их на свободу, чего бы ей это ни стоило. Прав профессор, нельзя требовать любви, её можно только дарить. А требовать или хотя бы ждать любви от заключенных это глупо. И как она сама до этого не додумалась? И тут кто-то дотронулся до её голой ступни, а рядом с её коленями всплыл маленький дельфинёнок. Он уставился на неё своими блестящими глазками и фыркнул. Она протянула руку и погладила его. И неожиданно зарыдала. Все дельфины собрались около неё. Они тыкались носами в её ноги, они щёлкали и посвистывали.
Она успокоилась. Подошла к профессору, поцеловала его и вдруг очень серьёзно сказала:
Спасибо вам, Учитель. Может быть, я ещё сорвусь. Но первый круг ада я прошла. Пожалуйста, помогите мне. Она повернулась к дельфинам. И вам спасибо. Вас тоже прошу о помощи. Я буду стараться. Но мне очень трудно. И снова к профессору. Я иду строить забор.
Она надела туфли и пошла, не оглядываясь. А они все и дельфины, и человек задумчиво смотрели ей вслед.
На следующее утро она встала поздно. Бессонные ночи, резкие смены настроения просто измотали её. Когда она проснулась, ярко светило солнце. Ольга выбежала во двор, протянула солнцу руки. Сердце радостно забилось в груди. Ольга сознательно поймала этот миг счастья. Она порхала по дому как птичка. Как птичка, что-то поклевала, что-то выпила, почистила пёрышки и выпорхнула в свободный дневной полёт. Она летела в тёплом потоке солнечного света. И ничто, казалось, не могло погасить её радость. Она пролетела проходную, радостно бросила взгляд на бухту, и сердце её замерло. С внешней стороны бухты пыхтел буксир, тащивший большую баржу, около сетки забора торчали головы водолазов. На помосте стоял Мирракс в чёрном костюме, обтягивающем его, как змеиная кожа. Костюм был странный, она таких ещё не видела, он одним чулком обтягивал всё тело, включая ступни ног и пальцы рук, открытым было только лицо и его светящаяся солнечная шевелюра. Он стоял к ней спиной и о чём-то говорил с одним из водолазов. Она тихо спускалась с горы, но свистнул дельфин, и он оглянулся. Скрываться было бесполезно, и она пробежала на помост.
Что вы все тут делаете? крикнула она возмущённо.
Доброе утро, Ольга Петровна! он поднял над головой воображаемую шляпу.
И был он прекрасен. Она только сейчас поняла, как он красив. Невероятные волосы, огромные чёрные глаза, тонкий нос с дерзкими трепещущими ноздрями, и губы, она до сих пор помнила их вкус.
Но она топнула ногой.
Я вас спрашиваю! Что вы здесь делаете?
Мы? Мы выпускаем на волю ваших дельфинов, его улыбка была доброй и почти весёлой.
Кто вам разрешил это делать? она уже не помнила, что поклялась себе вчера, что сама выпустит дельфинов.
И тут она увидела, как потухло его лицо. Он презрительно измерил её взглядом с головы до ног и обратно и нехотя бросил ей несколько слов.
Ну, конечно, ВЫ бы никогда не разрешили. Но какое счастье, что здесь командуете не вы!
Отвернулся от неё, сделал шаг к краю настила и нырнул.
А Ольга осталась стоять, как оплёванная. Какая муха опять её укусила? Точно психопатка. Она вообще не управляет собой. Она ведь хотела выпустить дельфинов, она вчера поклялась в этом. «Твои клятвы пустой звук, или плевок в зеркало», сказал внутри неё какой-то голос. Она всё утро мечтала увидеть Мирракса и сделать что-нибудь хорошее, чтобы он увидел, понял, что она не такая. «А какая ты? снова спросил тот же голос. Ты такая и есть, злая и эгоистичная тварь. И плачешь, и страдаешь только от оскорблённого самолюбия. Что чувствуют, думают, переживают другие, тебе абсолютно не интересно. А слово «сочувствие» тебе надо переводить, как язык дельфинов». И раздался смех. Жуткий, сатанинский смех!
Ольга стояла в той же позе, в которой её оставил Мирракс, бледнея и бледнея с каждой минутой, а Мирракс всё не всплывал. Она не знала, сколько прошло времени, но достаточно, чтобы жизнь теплилась в ней только слабой свечкой, которую легко задуть. И тут он вынырнул, мельком глянул на неё, взобрался на помост, растянулся на нём лицом вниз и вытянул перед собой руки.
Она бессильно осела на настил, потом подползла к нему, протянула руку, нежно дотронулась до его волос и опустила голову ему на плечо.
Мирракс замер. Вот он, момент истины. Наконец-то! Но Ольга сказала:
Мне показалось, что вы утонули.
Он повел плечом. Она подняла голову.
Сударыня, я не доставлю вам такого удовольствия. Вы убьёте меня только собственной рукой, сказал он устало, даже без всякого выражения.
Но, Мирракс, я тоже хотела их выпустить. Я летела утром сюда, я думала, встречу тебя, брошусь тебе на шею, поцелую, скажу что-нибудь смешное, и ты простишь мою глупость. Скажи, что мне делать?
Покормите дельфинов, Ольга Петровна. Мы ещё не скоро закончим работу.
«Вот видишь, ты опять вокруг себя», сказал уже знакомый голос внутри неё.
Она молча встала и пошла, пошатываясь, в сторону биостанции, а он печально смотрел ей вслед. Мирракс ещё помнил нежное прикосновение её тонких пальцев к его голове, чувствовал плечом след от её головы, слышал трепетание её сердца, но он знал, что это ещё не победа.
Ольга подошла к зданию биостанции и только сейчас вспомнила, что ещё не видела профессора. Она подошла к кабинету и тихонько постучала. Не услышав ответа, Ольга приоткрыла дверь и увидела, что профессор сидит за столом, спрятав лицо в ладони рук, поставленных на локти на крышку стола. Она зашла и тихо спросила:
Что с вами, профессор?
Мне стыдно за тебя, Ольга.
Мне тоже стыдно, но я ничего не могу с собой сделать. Меня, наверное, надо отдать в психушку.
Тебя надо отдать в монастырь. Там ты сможешь до конца жизни любить себя, копаться в себе и потрясать знаменем своего эгоизма. Я никогда не прощу себе, что вырастил такое чудовище.
Но что же мне делать?
Ничего не надо делать. Надо просто любить. Любить Солнце, которое дарит тебе свет и тепло. Землю, на которой живёшь. Траву, по которой ходишь. Любить всех, кто тебя окружает. Уничтожить всё вокруг себя это не значит победить. Да ты и себя-то не любишь. Разве, любя себя, можно так себя терять, топтать и унижать? Впрочем, с тобой говорить бесполезно. Жаль, что такой человек, как Мирракс, растрачивает на тебя богатства своей души. А ты даже не поинтересовалась, кто он, откуда, что он любит, о чём мечтает. А он знает о тебе почти всё.
Она молча вышла из кабинета. Закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной. Минуту так простояла и пошла за рыбой. В душе было пусто. Ольга спустилась к дельфинам и начала их кормить. Они ели как бы нехотя, даже не плескались.
И вдруг, неожиданно для неё самой, из души вырвалась песня.
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына?
Она сидела на мате, поджав колени к подбородку, и смотрела перед собой.
Там, через дорогу, за рекой широкой,
Так же одиноко, дуб стоит высокий.
Дельфины, которые уже отплыли, вернулись и, высунув головы из воды, внимательно слушали.
Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Мирракс, который в очередной раз отдыхал на помосте, уже давно сидел в такой же позе, как она, но так, что ей его не было видно, и тоже слушал с большим интересом.
Тонкими ветвями я б к нему прижалась
И с его листами день и ночь шепталась.
Тихонько, чтобы случайно не сорвался камушек под ногами, профессор и два лаборанта крались на помост с аппаратурой.
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать, судьба такая век одной качаться.
Песня закончилась, а Ольга так и не вернулась из своего ниоткуда. Слушатели замерли. Один из лаборантов хотел зааплодировать, однако профессор остановил его. Но вот свистнул дельфин. Мирракс упруго вскочил, подошёл к Ольге, подхватил её на руки. Она обняла его за шею одной рукой, другой коснулась его щеки и робко подняла трепещущие ресницы. Мирракса обожгло зелёным огнём её изумрудных глаз. Он нежно коснулся губами её губ и вдруг шагнул вместе с ней с помоста в воду. Через несколько секунд они всплыли на середине бухты. Ольга возмущённо фыркала и била руками по воде. Он весело смеялся. На помосте тоже смеялись. Ольга поплыла к берегу, но её окружили дельфины. Они ласкались к ней. Повизгивая от восторга, она обнималась с ними, целовала их улыбающиеся мордочки, ей даже разрешили поцеловать дельфинёнка. Потом они катали её кругами по бухте, передавая от одного дельфина другому, а она прижималась к ним всем своим телом и замирала от восторга. Ей было очень хорошо и весело, огорчало только запоздалое сожаление о том, почему это случилось только сегодня. Раньше она ходила купаться в другую бухту. Она всё-таки их боялась.