Комиссар Жадов оказался рядом с Ириной Ивановной. В глаза ей он смотреть по-прежнему не решался.
Один из министров кажется, князь Львов шагнул вперёд.
Господин Ульянов!.. И господин Бронштейн!..
К вашим услугам, выскочил вперёд последний. Он весело улыбался, глаза задорно блестели.
Ггажданин пгедседатель так называемого Вгеменного собгания! Тот, кого назвали Ульяновым, засунул большие пальцы за проймы жилетки, выставил ногу вперёд прямо-таки Наполеон, принимающий капитуляцию Тулона. Настоящим мы, полномочные пгедставители Совета габочих, кгестьянских и солдатских депутатов, объявляем ваше «собгание» низложенным!
Рев сотен глоток, выстрелы в потолок, отчего Ирина Ивановна едва не оглохла.
«Люгер» в её руке начал медленно подниматься.
Очень медленно, но неуклонно.
Людское море сдвинулось вокруг горстки министров, грозя вот-вот захлестнуть.
Мы уступаем грубой силе, с достоинством сказал Львов. Но знайте, узурпация власти
Об этом вы сможете порассуждать в казематах Петропавловки, вновь выскочил вперёд тот, в пенсне и с бородой клинышком, кого назвали Бронштейном. До суда. До справедливого суда трудового народа!
Товагищ Лев! поморщился Ульянов.
Да-да, прости, Старик, ухмыльнулся «товарищ Лев». Продолжай, просим.
Кхм. Так вот. Вгеменное собгание низложено. Его министгы агестованы до суда. Вся власть пегеходит к Петгосовету
У вас ничего не получится! перебил кто-то из министров посмелее. Россия не допустит Москва и Нижний, Кубань и Дон
В Москве пгямо сейчас наши товагищи занимают все важнейшие позиции, перебил Ульянов. Перебил громко, так, чтобы слышали все. Кгемль уже наш, по последним телеггафным известиям. Геволюционные части овладевают всем железнодогожным путем от Петегбугга до дгевней столицы. Немецкие добговольцы, такие же габочие и кгестьяне, одетые в солдатские шинели, не пготиводействуют бгатьям по классу, пгоявляя пголетагскую сознательность!
Немцы изменили выдохнул кто-то из министров.
Ирину Ивановну толкнули, к тому же перед Ульяновым, Бронштейном и Благоевым вдруг выдвинулось кольцо людей, зорко очень зорко озиравшихся по сторонам. А к ней вдруг обернулся комиссар Жадов и ни с того ни с сего вдруг схватил за руку.
Сим пговозглашается Госсийская Советская Федегативная Социалистическая Геспублика! Великая геволюция, о котогой так долго говогили мы, большевики, свегшилась! торжественно закончил Ульянов. Уга, товагищи!
И весь зал дружно грянул «ура».
Кольцо людей совершенно закрыло троицу, возглавлявшую Петросовет. К министрам подступил конвой, их повели к выходу.
Ирина Ивановна тяжело села прямо там, где стояла.
Ты что, ты что?! яростно зашипел комиссар, вдруг перейдя на «ты». Нельзя в этих кровососов стрелять! Их судить надо, «министров» этих!
Д-да с явным усилием отозвалась Ирина Ивановна. Вы правы, товарищ Михаил «временных» должен судить трудовой народ
Комиссар явно хотел сказать что-то ещё; но тут министров наконец вывели, Ульянов поднял руку.
Тепегь, товагищи, пегед нами встают совегшенно новые задачи. Нельзя тегять ни минуты, пока контггеволюция, котогая, подобно гидге, непгеменно попытается поднять свою гнусную голову, гастегяна и бездействует. Ваши командигы под гуководством товагища Благоева, главы Военно-геволюционного подкомитета Петгосовета, газъяснят вам по текущему моменту. Идёмте, Лев, надо закончить с воззванием и пегвыми декгетами
Они повернулись, по-прежнему окружённые плотным кольцом внимательных, молчаливых, насторожённых людей, не кричавших «ура» и не потрясавших оружием.
Зато товарищ Благоев остался. Спокойный, уверенный, он стоял, заложив руки за спину, обозревая толпу.
Товарищи бойцы великой нашей революции! Громкие речи станем произносить чуть позже. А сейчас нам предстоит ещё много работы. Столица жуткой империи, угнетавшей и подавлявшей простого рабочего, крестьянина, инородца, однако, накопила немалые богатства. Эти средства должны пойти на благо трудового народа. А потому начальники отрядов охраны Петросовета, ко мне! Получите боевые приказы. Остальные бойцы по отрядам разберись! Собирайтесь у отрядного авто- и гужевого транспорта. День сегодня будет долгим, Благоев вдруг улыбнулся. Но и награда величайшая. Первое в мире социалистическое государство трудящихся, рабочих и крестьян! А за нами последуют и иные страны да здравствует мировая революция, товарищи! Ура!
Ура! грянул зал.
Ирина Ивановна закричала тоже, чувствуя на себе взгляд комиссара Жадова.
Пролог
Академический поселок под Ленинградом,
дача профессора Онуфриева,
май 1972 года
Прощайте, сказал профессор и перекинул массивный рубильник.
Место, где только что стояли гости, заволокло тьмой, чёрной и непроглядной.
В дверь наверху колотили так, что весь дом ходил ходуном.
Профессор хладнокровно ждал.
Тьма не рассеивалась. Так и стояла, плотная, почти осязаемая.
Профессор поднял одну бровь, как бы в некотором удивлении. Постоял, глядя на чёрную полусферу. Потом усмехнулся и громко крикнул:
Да иду, иду открывать! Что за шум, не дадут отдохнуть старому человеку!..
Дверь распахнулась, в лицо ему ударил свет мощных фонарей.
Гражданин Онуфриев!..
Уже семьдесят с гаком лет гражданин Онуфриев, ворчливо ответил профессор. Что вам угодно?
Комитет государственной безопасности. Крепкий, плотно сбитый человек в штатском сунул профессору под нос раскрытое удостоверение. Сейчас будет произведён обыск принадлежащего вам домовладения. Предлагаю заранее сдать все предметы, относящиеся к категории запрещённых, как то: незарегистрированное холодное и огнестрельное оружие, незаконно сооружённые установки любого рода
Это самогонный аппарат, что ли? перебил профессор. Не увлекаюсь, знаете ли.
Прекратите балаган, Онуфриев, прошипел штатский. Отойдите в сторону, гражданин. Не хотите добром, придётся по-плохому!
Ищите, хладнокровно сказал Николай Михайлович. Что вы рассчитываете найти? Самиздат? Солженицына? Да, а ордер на обыск у вас имеется? Понятые? Я, как-никак, член Академии наук.
Ввалившиеся в прихожую люди, казалось, несколько замешкались; однако человек с удостоверением нимало не смутился.
А вы на меня жалобу напишите, уважаемый профессор. Он усмехался жёстко и уверенно. Прямо в ЦК и пишите. Копию в Комитет партийного контроля. И лично товарищу Юрию Владимировичу Андропову.
Напишу, можете не сомневаться, гражданин
Полковник Петров, Иван Сергеевич, слегка поклонился человек с удостоверением.
Петров. Иван Сергеевич. Так и запишем.
Запишите, Николай Михайлович. Имя у меня простое, народное. Ну так что, не желаете ли
Не желаю, Иван Сергеевич. Уж раз вы такой высокоуполномоченный, что аж самому Юрию Владимировичу предлагаете на вас жаловаться, то сами справляйтесь.
Сами справимся, не сомневайтесь, заверил его полковник. Молча кивнул своим людям те немедля и сноровисто разбежались по комнатам, не путаясь, не сталкиваясь, не мешая друг другу, как истинные профессионалы.
Николай Михайлович так и остался сидеть у небольшого бюро красного дерева, явно дореволюционной работы, на котором стоял старомодный чёрный телефон, с буквами на диске рядом с отверстиями.
Затопали сапоги и по ступеням подвальной лестницы. Николай Михайлович потянулся, взял остро отточенный карандаш, на листе блокнота принялся набрасывать какие-то формулы.
Полковник Петров откровенно наблюдал за ним, совершенно не скрываясь.
Ну так где же она? вкрадчиво осведомился он у профессора.
Где кто? Моя супруга? Мария Владимировна дома, в Ленинграде.
Нет, не ваша супруга. Ваша машина.
Принадлежащая мне автомашина марки «ГАЗ-21», номерной знак «1418 лем», находится у ворот гаража. Вы её вроде бы должны были заметить.
Очень смешно, фыркнул полковник, нимало не рассердившись. Умный же вы человек, гражданин Онуфриев, а дурака валяете.
Ищите, ищите, за чем приехали то и ищите, отвернулся Николай Михайлович.
Сложный вы объект, гражданин профессор, покачал головой Иван Сергеевич.
Какой есть. Иначе б ни званий не заработал, ни орденов, ни премий.
Нас, Николай Михайлович, очень интересует высокочастотная установка дальней связи, кою вы тут собирали в кустарных условиях, опираясь якобы на некие «идеи Николы Теслы». Тесла, конечно, великий человек и много полезных открытий совершил, но «идеи»-то его всё полная ерунда!
И что же? поднял бровь профессор. Мало ли что я тут собираю! Или вы меня «несуном» выставить пытаетесь, мол, из лаборатории радиодетали таскаю?
Так вы подтверждаете? мигом выпалил полковник.
Ничего не подтверждаю, всё отрицаю, сварливо отрезал Николай Михайлович. Ну, долго вы ещё будете у меня дачу вверх дном переворачивать? На чердаке смотрели? На втором этаже? В подвале? Всюду побывали?
К полковнику Петрову и в самом деле стали возвращаться его люди. Ничего не говорили, даже головами не качали, просто выстраивались у входа.
Человек с удостоверением на имя «Ивана Сергеевича Петрова» поднялся. Взгляд его оставался спокоен, но изрядно отяжелел.
Значит, будем по-плохому.
Бить будете? деловито осведомился Николай Михайлович. Валяйте. Только ничего вы из меня не выбьете. Нет тут никакой «машины». Ничего вы не нашли. Теперь меня запугать пытаетесь. Ну да, мы-то, люди старшего поколения, мы пуганые, верно. Вот был у меня гм, знакомец. Красный комиссар Михаил Жадов. Комиссарил на Южном фронте. Вот это был чекист, глыба, матёрый человечище! Метод допроса у него был один рукояткой «нагана» да по зубам. А если и после этого человечек отмалчивался, так комиссар только плечами пожимал да и отправлял к стенке на виду у других подозреваемых. Все тотчас признаваться начинали, целая контора только и успевала протоколы заполнять
Это есть злостная клевета на доблестные органы революционного правопорядка, ровным бесцветным голосом сказал полковник Петров. Скажите, от кого вы услышали эти лживые измышления?
От Миши Изварина, с готовностью отозвался профессор. От Изварина Михаила Константиновича.
Вот как? Что ж, спасибо. Не ожидал, что ответите Можете не сомневаться, с гражданином Извариным мы проведём профилактическую работу.
Эх вы. Николай Михайлович глядел на полковника с непонятной горечью. Работу они проведут разве что на том свете. Миша Изварин, мой гимназический товарищ, расстрелян ЧК в Ростове поздней осенью тысяча девятьсот двадцатого года. Думайте ж вы головой хоть чуть-чуть! Иначе всё провалите и всё потеряете. И страну тоже.
Люди в штатском стояли, молчали. Полковник Петров если он и впрямь был полковником и Петровым только пожал плечами.
Не пойму я вас, Николай Михайлович. Установка ваша нас очень волнует, не буду скрывать. Сверхдальняя связь
Да не слушаю я эти ваши «вражьи голоса», опять поморщился профессор. В чём я с вами, как бы это ни показалось странным, согласен что у России есть только два союзника, её армия и её флот. Никто за границей нам помогать не стремится. «Огромности нашей боятся», как сказал классик.
Как это «только два союзника», Николай Михайлович? с готовностью подхватил разговор полковник. А как же наши друзья по Варшавскому договору, а как же
Вы ещё какую-нибудь «спартакиаду дружественных армий» вспомните, фыркнул профессор. Ладно, полковник, вы нашли, что искали? Нет? И не найдёте. Потому что нет никакой тайной установки, которую я бы тут собирал с намерением передавать шифром за границу секретные сведения, как в детективах про майора Пронина. А если Серёжа Никаноров опять с доносом на меня прибежал, так то дело обычное. Я привык. Да, кстати. Жучки не пытайтесь у меня ставить. Я ж их всё равно найду. И сдам в первый отдел по описи, как в тот раз. Помните?
Товарищи тогда перестарались, мягко сказал полковник. Им было указано на недопустимость подобного рода действий. Виновные понесли наказание.
Именно. Не на меня аппаратуру свою тратьте, наверняка дефицитную. И, полковник, очень вас прошу думайте. Головой думайте. Иначе и в самом деле страну про потеряете.
Полковник Петров помолчал, барабаня пальцами по бюро.
Вы, Николай Михайлович, человек заслуженный, очень. Страна, родина, партия высоко ценят ваш труд. Очень надеюсь, что вы не совершите никаких необдуманных поступков.
А когда я их совершал? пожал плечами профессор. Я ж вам не этот блаженный идиотик Сахаров, прости Господи.
Очень рад, слегка повеселел полковник, что мы с вами сходимся в оценке деятельности этого отщепенца.
Он не «отщепенец». Он блаженный, и подкаблучник вдобавок, вздохнул Николай Михайлович. Физик выдающийся, хотя Зельдовича я ставлю выше. А в остальном Он только махнул рукой. В общем, «поступки» я никакие совершать не собираюсь. А Никаноров пусть пишет заявление о переводе в другой отдел.
Полковник этого словно бы не услышал. Поднялся, сделал короткий знак своим людям.
Всего вам доброго, Николай Михайлович. И помните что бы ни врали про организацию, в коей я имею честь нести службу, мы не царские жандармы, не душители свободы и не церберы. Мы всегда готовы прийти на помощь. И если у вас возникнет какая-нибудь нужда
Благодарю, коротко кивнул Николай Михайлович. Да, и аппаратуру вашу приносите. Посмотрим, нельзя ли её покомпактнее сделать. В рамках хоздоговорной тематики.
Полковник только усмехнулся и шагнул за порог.
За ним потянулись и его люди.
Профессор долго сидел неподвижно, только пальцы у него начали трястись всё сильнее и сильнее. Поднялся он уже с немалым трудом, тяжело дыша и держась за сердце, прошаркал ко спуску в подвал. Включил свет.
Тьмы, заливавшей угол, где стоял его аппарат, больше не было.
Машины не было тоже.
Николай Михайлович подрагивающей рукой полез за пазуху, вытащил пузырёк, сунул под язык сразу две таблетки.
И потом ещё долго, очень долго смотрел в тот пустой угол.
Ленинград,
конец мая начало июня 1972 года
Юлька Маслакова и Игорёк Онуфриев теперь вместе ходили домой из школы. Оно получилось как-то само собой после того вечера во дворе Игорева дома.
И после того, как она, Юлька, ученица 5-го «а» класса 185-й ленинградской школы, стала причастна настоящей, великой Тайне. Тайне, от которой заходилось сердце и прерывалось дыхание. Тайне, о каких Юлька раньше читала только в приключенческих книжках (какие удавалось достать в школьной библиотеке).
И это было здорово. Здорово, как ничто иное. Оно и впрямь заставляло забыть обо всём, ну, почти.
О том, что папа ушёл.
О том, что Юлька с мамой жили в огромной коммуналке (еще восемнадцать соседей, одна уборная, одна ванна), но в небольшой комнатке всего в двенадцать квадратных метров, разделённой на две части платяными шкафами, в одной стояли вешалка, обеденный стол со стульями, за которым Юлька обычно и делала уроки, висели хозяйственные полки; в другой, светлой, с двумя окнами были мамин диван, Юлькина узенькая постель в самом углу, книги, швейная машинка, здоровенный кульман мама часто брала работу домой, денег вечно не хватало да старенький чёрно-белый телевизор.
В уборную вечно приходилось ждать своей очереди, а в ванну нечего было даже и пытаться прорваться Юлька с мамой ходили в бани, чего Юлька ужасно стеснялась.
До окончания пятого класса оставалось всего ничего; последние дни мая выдались тёплыми, лето заманивало, соблазняло, но Юлька более чем хорошо знала это всё неправда. Стоит начаться каникулам, как сразу же резко похолодает, наползут низкие и серые, словно половая тряпка, тучи, начнёт сеять мелкий нудный дождик словом, «типично ленинградский июнь», как в сердцах говаривала мама. Ни то ни сё. Снова натягивай противные колготы, а то и штаны.